Кремлевский пасьянс

– Как он там? – начальственным басом спросил Лычев. – Скоро загнется?

Чанова передернуло, но он сохранил вежливую полуулыбку на широкоскулом лице и кивнул в сторону лифта, намекая тем самым, что разговор не для чужих ушей. Оставив свиту в вестибюле, они вчетвером поднялись на третий этаж, где размещались палаты блока «А».

– Плохо, – виноватым голосом произнес академик, когда они подошли к дверям палаты.

– Я и без тебя знаю, что плохо, – недовольным тоном бросил Лычев. Они вошли в просторное помещение с двумя столами, уставленными телефонами правительственной связи. Обычно на весь период болезни Генсека эти столы занимают его помощники, но сегодня помещение пустовало. Больной две недели назад потерял речь и держать здесь людей не было никакого смысла. Смежные помещения занимала охрана, контролирующая немногочисленный персонал, допущенный для работы в блоке «А».

– Ты мне лучше скажи, когда он загнется? – громко пробасил Лычев. – Когда, наконец, сдохнет наш дорогой и горячо любимый товарищ? – со смешком добавил он, сбрасывая пальто, тут же услужливо подхваченное Галазовым.

Второе лицо имело привычку говорить всем «ты». В прежние времена он умел быть вежливым, обходительным и полезным и, благодаря во многом этим качествам, быстро поднимался по ступеням партийной иерархии. Но сейчас он был на самом верху и прятать свое истинное лицо не было никакой нужды.

– Десять дней, – сухо произнес академик, набрасывая на плечи Лычева белоснежный халат. – От силы пятнадцать. Вы хотите к нему пройти?

– А ты думаешь, я ради твоих красивых глаз сюда приехал? – коротко хохотнул Лычев.

– Василич, – повернулся он к своему спутнику, – подожди меня здесь.

Лычев толкнул дверь в палату и остановился у входа, давая глазам привыкнуть к полумраку.

– Посидите пока в предбаннике, – попросил академик дежурного врача и повернулся к медсестре: – Вас это также касается.

Когда они остались вдвоем, Лычев подошел к кровати и склонился над больным. Какое-то время он молча вглядывался в лицо своего бывшего соратника, затем резко отшатнулся, словно испугался, что тот сможет прочесть его мысли.

– Он в сознании? – почему-то шепотом спросил Лычев.

– Нет, – покачал головой академик. – Он редко приходит в себя. По правде говоря, он уже почти мертв.

– Лучше бы он был настоящим трупом, – пробасил посетитель, заметно осмелев, и принялся с интересом разглядывать многочисленные трубки и датчики, связывавшие тело больного с приборами и системами жизнеобеспечения.

– А если проявить к больному гуманность? – вдруг спросил он.

– Гуманность? Это как?

Чанов сделал вид, что не понял намек Лычева.

– Как, как… – передразнил его Лычев. – Вот так!

И продемонстрировал характерный жест, как бы отключая по одной трубке и шланги.

– И все, – вздохнул он напоследок. – И отпустили бы бедолагу. Сам же говорил, что он уже почти труп.

– Зачем вы так? – В голосе Чанова поневоле прозвучала обида. – Сами же меня потом в порошок сотрете…

– Правильно, сотру, – легко согласился Лычев. – Ладно, считай, что я пошутил. Это останется между нами, так?

– Да, врачебная тайна, – выдавил из себя улыбку академик.

– Ну вот и прекрасно!

Посетитель хлопнул его по плечу и направился к выходу.

– Значит, десять дней?

– Возможно, и пятнадцать, – осторожно заметил Чанов. – Но это максимум.

– Две недели, – коротко бросил своему спутнику Лычев, усаживаясь в правительственный лимузин. – Поедем вместе. Нужно обсудить ситуацию.

– Много, – покачал головой Чернов. – С каждым днем этот выскочка становится все сильнее. Зря мы посадили в кресло серую мышь. Надо было давать бой.

– У нас не было стопроцентной уверенности, – нахмурился Лычев.

– Сейчас ее еще меньше.

– Зато у нас есть план, – многозначительно сказал Лычев. – Все готово?

– Почти, – уклончиво ответил Чернов.

– Что значит «почти»? – вскипел Лычев, но быстро остыл. – Ладно, давай не будем давить друг на друга. Дело сложное, я бы сказал, деликатное, надо обкашлять. Едем к тебе. Водитель, площадь Дзержинского!

Не прошло и часа, как «Кремлевку» навестила еще одна важная персона. Все повторилось с точностью до деталей. Люди в штатском очистили вестибюль, к подъезду подкатила кавалькада машин, из них высадилось полтора десятка представительных мужчин и направилось внутрь здания, где гостей уже встречали академик Чанов и профессор Галазов. На этот раз они выделили из толпы прибывших только одного человека, вежливо поздоровались и направились вместе с ним в блок «А». Этот человек был еще сравнительно молод, чуть старше пятидесяти, среднего роста, подвижен, крепкого телосложения. Так уж случилось, что у Генсека не было официального преемника, зато неофициальных было сразу двое – Лычев и Сергеев. Оба к этому времени успели стать заметными фигурами в партии и государстве, каждый из них представлял в Политбюро не только самого себя, но и интересы двух партийно-государственных элит, цели и задачи которых в последнее время заметно рознились.

– Как он? – спросил Сергеев, вглядываясь в лицо больного. – Как себя чувствует наш дорогой и горячо любимый товарищ?

– Он без сознания, – тихо подсказал академик.

Сергеев сразу потерял интерес к больному и пытливо посмотрел на Чанова.

– Сколько?

– Две недели.

Академик пожевал губами и добавил:

– В худшем случае десять дней.

Сергеев поскреб подбородок и задумчиво произнес:

– Мало. Могу не успеть.

– Что? – переспросил его Чанов. – Извините, не расслышал.

– Вот что, академик. Я очень надеюсь, что наш дорогой товарищ поправится. Я верю в отечественную медицину, верю в чудеса, которые способны творить наши врачи…

Сергеев остановил словесный поток и взял академика за рукав:

– Товарищ Чанов… Виктор Алексеевич, скажите, может, для больного что-нибудь нужно? Импортные препараты, приборы? Вы только скажите, из-под земли достанем. Очень важно, чтобы наш дорогой и любимый товарищ прожил как можно дольше…

Он выпустил рукав и механически добавил:

– На благо нашей партии и советского народа.

– Я все понимаю, – академик постарался вложить в свои слова максимум преданности. – Мы с Галазовым, а также другие врачи делаем все возможное, но… Медицина здесь бессильна.

Сергеев сухо кивнул. Надел пальто, меховую шапку пирожком. Прощаясь с Чановым, он заглянул ему в глаза и жестко сказал:

– Чанов, минимум две недели! Головой отвечаешь.

– Сегодня сводку можно не делать, – с иронией сказал академик, когда они с Галазовым вошли в его кабинет. – Все важные персоны уже отметились.

На столе стоял поднос с кофейником и бисквитами, и Чанов разлил кофе по чашкам. Когда он помешивал ложечкой кофе, его пальцы заметно дрожали.

– Брось переживать, Алексеич, – успокаивающе произнес Галазов. – Лучше скажи, что ты думаешь об этих визитерах?

Они уже давно были знакомы друг с другом и могли говорить вполне откровенно.

– Ты прекрасно знаешь, что я о них думаю, – поморщился Чанов. – Относительно визита… Очевидно, фактор времени играет для каждого из них важную роль. Но какое кощунство… Господи, куда мы катимся?

Он задумчиво помешивал ложечкой остывший кофе. Отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел на Галазова.

– Кстати, дорогой. Ты как лечащий врач… Как ты думаешь, а когда он отдаст концы? Только честно?

– Честно? – переспросил Галазов. – Если честно, то хрен его знает!

Оба врача многозначительно переглянулись и, не выдержав, громко расхохотались.

Глава третья

Разговор в кабинете Председателя КГБ подходил к концу. Глаза Лычева рассеянно скользили по дубовым панелям кабинета, портретам вождей, зеленому сукну длинного стола. Лычев молчал, пытаясь вспомнить что-то важное, какую-то деталь, упущенную им в разговоре. Он вздохнул и уже в который раз сказал: