Поворотный день

Надо было доложить о ЧП штабу фронта, но рука будто налилась неподъемной тяжестью, не могла дотянуться до рычага телефонного аппарата. И хорошо, что не поднялась: через час с Максимовского разъезда сообщили, что видят шесть броневиков, вышедших из Воропоново. А через четверть часа, как кипятком на голую спину: машины скрылись в падине и не показываются на взлобке, слышен треск пулеметов и винтовок.

— Немедленно прикажите возвращаться на базу! — кричал в трубку командарм так, что дрожала мембрана. — Не-ме-дленно! — повторил он.

Минут через двадцать поступило то сообщение, которого так ждал и так страшился командарм, — бензин кончился. Экипажи отбиваются. Белые не хотят разбивать броневики снарядами, пытаются вернуть их в целости и сохранности.

В течение дня наши кавалеристы дважды прорывались к бронемашинам, но ничем не смогли помочь, если не считать пулеметные ленты и винтовочные патроны, которые успели подбросить в открытые люки. Оба раза передавали Дундичу приказ штаба: поджечь броневики, а самим пересесть на коней. Но тот спокойно отвечал, что эту операцию он всегда успеет провести, ему важнее получить бензин.

А завод молчал. На телефонные звонки подолгу не отвечали, А если снимали трубку, то непременно люди несведущие. Отвечали однозначно: не знаю, пойду поищу. И только когда терпение лопнуло и Ворошилов готов был вскочить в седло и аллюром мчаться на завод, оттуда, захлебываясь от радости, сообщили: бензин пошел.

Вот тогда и снарядил командарм обоз с горючим.

Ночью красные кавалеристы в третий раз оттеснили белых к станции. Во время этого рейда и подвезли горючее к автомашинам. Быстро заправили моторы. Порученец передал Дундичу строгий наказ командарма: немедленно вернуться. Иван Антонович успокоительно похлопал по плечу порученца:

— Скачите! Мы вас догоним!

А на поверку вышло, что не только не догнали, но и до сих пор не появились на базе. Тут что угодно можно подумать. Лишь Буденный, пришедший к Ворошилову, внешне сохранял спокойствие. Накручивая на просмоленный самосадом палец черный ус, добродушно заметил:

— Придумал что-то, чертов сын.

— Ну что он может придумать? — горячился командарм. — Вот езжай на место и выясни. Если он вернулся, всыпь ему хорошенько. — Потом, подумав, добавил: — Сам всыплю, а ты — доставь его сюда.

Утром казаки снова пошли в атаку на броневики. Раз красные их не угнали, значит, нет у них горючего. В штабе генерала Краснова решили во что бы то ни стало вернуть их как можно скорее. Поэтому предложение расстрелять их из пушек, закидать гранатами, обложить дровами и поджечь отвергли единогласно. Еще раз решили обратиться к затворникам со словом войскового атамана, посулить им чины и награды. Но если и это не поможет, притащить броневики в Воропоново. Для этой цели генерал не пожалел свой автомобиль, а для остальных бронемашин собрали целое стадо быков.

Сначала белые шли осторожно, остерегаясь подвоха: ведь красные вчера могли обеспечить броневики патронами. Но пулеметы молчали. И даже стволы их не вращались, обычно уже этим наводя ужас. «А что, если красные ушли ночью восвояси?»

Буденный, устроившись на гребне взгорка, не опускал от глаз бинокль. От нетерпения мелко дрожали руки. «Чего он ждет? — думал с тревогой. — Самый раз ударить по кадетам. Ну, браток!» — мысленно командовал Семен Михайлович. Но броневики молчали.

Вот уже в лощину спустилось стадо волов. Впереди медленно двигалась черная, блестящая никелированными деталями легковая автомашина. Стоящий в ней офицер что-то кричал и размахивал руками.

Казаки вплотную подошли к броневикам, стали стучать прикладами в железные двери, требовать, чтобы красные механики сдались в плен и перешли на службу к генералу Краснову.

— Ну, что? — спросил офицер с погонами капитана, подбегая к крайнему броневику.

— Только что голый зад не показывают, — доложил пожилой хорунжий, — а уж отвечают так, что хоть всех святых выноси. И еще поют. Вот послухайте.

— Ничего, — высокомерно сказал капитан. — Совсем иначе запоют в штабе его превосходительства. Цепляйте!

Казаки со смехом, с озорными прибаутками стали цеплять толстенными канатами броневики к ярму быков. Взобрались кто на коней, кто на волов, кто похрабрее — на броневики, и тронулась эта кавалькада в путь.

Все, что можно было предположить дерзкого, бесшабашного и даже ухарского, Буденный передумал в эти минуты, но не мог объяснить поведения Дундича. Посмотрел на других командиров, которые устроились тут же: может, они знают задумку комэска? Но те сами терялись в догадках. Впору хоть поднимай полк и бросай его в атаку, отбивай эти треклятые броневики.

Рывком поднялся с разостланной бурки комдив, повернулся к ординарцу, но в это время в ложбине ударил пулемет, за ним второй… Загрохотали моторы броневиков.

Опешившие кадеты сначала ничего не поняли, но когда броневики дали задний ход, потянув за собой упирающихся быков, казаки побросали налыгачи, скатились с упряжек и пустились бежать.

Через час бронедивизион возвратился на базу, и механики, обрезая остатки веревок, весело рассказывали красноармейцам, как красновские ретивые волы хотели пересилить стальных коней…

Поворотный день

Станица Качалинская, растянувшая свои просторные улицы от устья Паншинки до Сакарки, зажиточная, многолюдная, близко расположенная к железной дороге, представляла собой важный стратегический пункт на северо-западном участке Царицынского фронта.

Три раза полк Хижняка, куда перевели Дундича заместителем, врывался на окраины станицы и три раза откатывался к железнодорожной станции. И лишь отчаянная ночная атака вынудила улагаевцев отступить к займищу. Контратака не принесла им успеха. Потеряв веру в возврат Качалинской, кадеты ушли в станицу Иловлинскую, а командир полка все ждал: откуда и когда начнется новый штурм его позиций.

Так и не дождавшись до утра сражения, Хижняк явно забеспокоился. Не верил он в безвозвратное бегство казаков.

— Нужна разведка, — говорил он, не обращаясь ни к кому конкретно, меряя горницу длинными ногами, — Без разведки мы как суслики в норе.

Командиры эскадронов, окружившие ведерный самовар, молчали, ожидая, что решит комполка. Они знали, что усиленное охранение на всех возможных подходах выставлено. И теперь самый раз, напившись чаю, сбросить казенную амуницию, упасть на постель и провалиться в сон на часок-другой. Ведь двое суток глаз не сомкнули.

— Нет, сейчас не до сна, — сказал Хижняк. — Улагай мастер кишки сонным выпускать.

— Знамо дело, — вяло сказал кто-то.

— А раз «знамо», — остановился возле стола командир, — значит, нужна разведка, и незамедлительная.

— Светает на дворе, — сказал комиссар Вишняков. — Днем они не сунутся, а в ночь можно выйти. Сейчас самое время сменить посты да всем вздремнуть. Только мы с тобой, командир, будем бодрствовать.

— Ну, будь по-твоему, комиссар, — сказал, поразмыслив, Хижняк.

— Не надо ждать вечера, — вмешался в разговор Дундич. — Самый раз идти утром.

— Если ты такой нетерпеливый — иди, — сказал комиссар и с интересом поглядел на новичка.

— Правда, сходи, товарищ Дундич, — попросил комполка. — Ты, должно быть, надумал что-то?

— Есть тут кое-что, — постучал Иван по лбу.

— Не дело это, — сердито проворчал комиссар, — чтоб строевые командиры ходили в разведку. Что скажет товарищ Буденный?

— Скажет: «Молодец, Ваня», — улыбнулся Дундич.

Ему понравилось ворчание комиссара. Значит, ценит, не хочет потерять его. Видимо, не знает, что для Дундича ничего лучше разведки не существует. Хотя всякий уход в тыл белых не безобидная прогулка. Но этот риск всегда менее ощутим для полка, бригады, дивизии, чем неожиданное нападение белых.

— Ты поделись планом, — попросил Вишняков, — а мы подумаем, кому его исполнять.

Такого оборота событий Дундич не предвидел. В словах комиссара он уловил даже что-то вроде недоверия. Это задело самолюбие.