Страница 13 из 14
— Эй, человек, — отвлек меня от мыслей Йорхш, — У тебя неприятности.
Я огляделся. Размышляя о деле, я и не заметил, как вышел на Зеленую улицу. Трепещущие зеленые тени заставили меня зябко поежиться, но никакой опасности видно не было.
— Где? — переспросил я банника.
— Двое сзади и один впереди. Прячутся. Хотя, уже нет.
И действительно, высокая фигура шагнула из густой тени мне на встречу, хотя буквально только что ее там не было. Магия? Вряд ли, обычные уличные грабители не станут лишний раз прибегать к ней, чтобы не попасть под закон о "вредительском чароплетстве с целью причинения какого-либо ущерба гражданам города". За такое наказывают куда как суровее.
— Эй, прохожий, а ты знаешь, что эта улица находится под покровительством претемного Улиана?
— Н-нет, — выдавил из себя я, оглядываясь.
Так и есть — позади, словно ниоткуда, возникло еще двое ухмыляющихся громил. Все трое были вооружены ножами и хорошо отполированными — уж не об чужие ли бока? — дубинками. Кажется, это те самые, что пырнули деревенского увальня во время моего первого визита на Зеленую. А значит, и меня тоже могут подрезать. И с чего это их заводила начал разговор с упоминания кровожадного бога пустынных земель? Какое отношение имеет древняя мумия к банальному уличному ограблению?
— Ну так теперь будешь знать! А претемный Улиан что завещал?
— Делиться, — коротко хохотнув, подсказал мне один из громил, что стояли сзади.
— Верно, — кивнул заводила и протянул в мою сторону руку, — Так что давай, делись.
— Не верно. Улиан Менемхетут* завещал оросить пустыню кровью врагов, — поправил я его. — К тому же, у меня делиться уже нечем. Все до последнего шура* отдал за лечение этой проклятой колдунье, а от ее наговоров все только хуже стало. Смотри, проказа по всему телу пошла!
С этими словами я закатал рукав, демонстрируя огромный синяк в пол руки. Как я и думал, уличные грабители понятия не имели, как выглядит пораженная проказой кожа. Все трое отшатнулись и шагнули назад, стараясь держаться от меня подальше.
— Чешется, просто жуть! — жалобно добавил я и старательно поскреб руку, — А вы не знаете, проказа и впрямь такая заразная, как говорят, или это все враки?
Грабители сделали еще шаг назад.
Сунув руку в карман, я старательно там пошарил и, широко улыбаясь, вытащил медную монетку.
— О! Один шур затерялся. Претемного Улиана я уважаю, так что... Лови! — выкрикнул я и бросил монетку в главаря.
Тот вытаращил глаза и бросился в сторону, уворачиваясь от медяка. Позади раздался удаляющийся топот тяжелых сапог. Оставшийся в одиночестве заводила свирепо сверкнул на меня глазами и прошипел:
— Тебе повезло, мальчишка... На этот раз...
Он, пятясь задом и не отрывая от меня взгляда, вошел в плотную тень у живой изгороди и... пропал! Скорее всего, там был какой-то не замеченный мною проход.
— Эй! Вы куда? А как же заветы претемного Улиана? — закричал я вслед, едва сдерживая смех.
— Ушли, — раздался голос банника, — Здорово ты их! Я уж думал все, плакали наши денежки.
— Мои денежки, — поправил я, — Кстати, а почему те двое убежали?
— Я их слегка поскреб. Одного по шее, второго по руке. Видать, подумали, что их проказа достала.
— Хорошо придумано, — похвалил я банного духа, — Спасибо тебе, Йорхш.
Остаток пути мы проделали безо всяких происшествий. Особняк Эмилио находился за внешней городской стеной. Нет, не в западных трущобах и не в южном ремесленном квартале, а в восточной части, которая называлась Вольной. Здесь ютились безземельные дворяне, которым гордость не позволяла жить рядом с простыми горожанами, а тощий кошелек — обзавестись собственным загородным поместьем и землями.
Улица, которую назвал мне наниматель, называлась Журчащей, и впрямь, журчать там было чему: с добрый десяток фонтанов и два полноводных ручья, текущих с востока на запад вдоль главной дороги. И это не считая миниатюрных водопадов и фонтанов, которые украшали фасады домов или участки земли, на которых эти дома стояли. Улица оказалась довольно большой, но домов здесь было мало, просто к каждому из них прилегала огороженный участок таких размеров, что можно было еще полдесятка зданий рядом построить.
Нужный дом я отыскал почти сразу: это был двухэтажный особняк, перед которым стояла статуя... лошади! А за домом раскинулось самое настоящее поле с сочной зеленой травой, на котором паслась пара лошадей... Или существ, очень похожих на лошадей, если не считать пары аккуратных рожек и мощного костяного гребня, идущего у странных животных вдоль спины. Интересно, что это за травка такая, раз ее с удовольствием жрут эти твари?
Мы с банником расположились прямо напротив особняка Эмилио, спрятавшись за кустами мухоловника, росшими вдоль дороги. Я прямо здесь вывалил из карманов щепки и пару горстей земли, прихваченных мной там, где когда-то стояла баня Йорхша — благодаря этому, банник смог покинуть место, к которому был привязан. Отряхнув руки, я приказал духу следить за окнами дома.
— Зачем? — удивился тот.
— Я бы хотел к нему в гости наведаться... когда там никого не будет.
— Так спросил бы у домового. Поместье большое, от такого дома домашний дух далеко отойти сможет. Позвать?
— Эм... Уверен, что он не выдаст нас хозяину? Может, он в нем души не чает?
— Домовые уж больно конюших не любят, постоянно друг другу пакости строят. А ежели хозяин в лошадях души не чает, значит, первым делом будет задабривать того духа, который ему лошадей подпортить может. Или наоборот — присмотреть за ними как следует.
— Звучит разумно, — согласился я.
— Да ты сам посмотри: в доме на окнах снаружи паутина висит, а конюшня ухоженная. Вот с конюшим его точно не советую знакомства водить: сдаст хозяину за махровый шнурок!
— Ладно. Зови своего домового.
Рядом что-то едва слышно прошелестело листвой, а мне ничего больше не оставалось, как ждать и думать. А обмозговать было что. Например, способ, которым можно было проклясть или сглазить человека, да так, чтобы никаких следов не оставить. И чтобы жертве стало худо непременно в нужное время, ни часом раньше, ни часом позже.
Впрочем, как раз это можно было устроить. Госпожа Гюрзильда называла такой вид вредительства "условным проклятьем". Бывало, приходили к ней просительницы, которые хотели не просто сглазить свою соперницу или блудливого мужа, а непременно так, чтобы знал окаянный, за что страдает. Звучало это обычно примерно так:
"Порчу на него наслать, чтобы крючило его во все стороны! Только чтобы не сразу, пусть, гад этакий, живет-здравствует. Но как только сунется за порог к этой стерве задастой, там прямо там его чтоб и скорячило, дабы неповадно было от женки к соседкам бегать, да чужим девкам подол крутить!"
В таких случаях бабка проклятье клала особое, "спящее", который сидит себе тихо на несчастной жертве, словно и нет его, потому как недоделанное: не вложено в него должной силы. А поверх такого проклятья — хитрый наговор, который вступает в силу только при каких-то условиях. Смекаете? Только неверный муженек ступит на порог к соседке — за солью там, или спросить чего — и наговор тот час вступает в силу. А составлен он так, чтобы "пробудить" дремлющее проклятье.
Я уже начал составлять наговор, когда что-то острое — смертельно острое! — уткнулось мне в бок. На меня дохнуло перегаром, и раздался грозный голос:
— Ну, и что мы здесь вынюхиваем, а?
Глава 7. Сложносочиненные проклятья
Мысли мои лихорадочно неслись вскачь. Я сижу на земле, а нечто острое упирается мне в бок — значит, противник не отличается высоким ростом, а, скорее, совсем наоборот. Солнце сзади меня, но второй тени рядом с моей на земле нет. Или он невидим, или стоит очень уж далеко. Маленький, невидимый, да еще и пьяный... Ах ты гаденыш мохнатый, шутки шутить со мной вздумал?!