Страница 3 из 13
– Вечно ты ничему не веришь! Ну, приврали немного, подумаешь! Нельзя же все так буквально воспринимать!
Борис двумя глотками допил чай, открыл форточку, закурил сигарету. Небо, затянутое плотными облаками, светлело. В кухню ворвался прохладный сырой воздух, относя дым назад в кухню – Славик демонстративно поморщился. Борис прикрыл форточку, взял еще одну сигарету и пошел на балкон.
Здесь было холодно и сыро. Борис присел на стул, затянулся, и тут же тишину вспороли далекие выстрелы. Это не было похоже на одинокие выстрелы по ночам, на которые уже и особенного внимания не обращалось. Сейчас очереди звучали плотно, зло и как-то профессионально, что ли. Где-то вдалеке гулко застучал пулемет. Борис перегнулся через ограждение, пытаясь определить направление. Не вышло – мешали дома и гулявшее эхо.
Стрельба не затихала, даже наоборот, усиливалась, создавая ощущение настоящего боя. Последний раз Борис слышал такое летом, когда громили штаб-квартиру Лобазанова, здесь же, в Микрорайоне. Была ночь и черное небо, расцвеченное пунктирами трассирующих очередей. Одна из таких шальных пуль на излете попала им в окно. Стекло треснуло, но как ни странно выдержало. Трещину Борис потом заклеил изолентой.
– Что тут, Боря? – тревожным шепотом спросила Ирина, накидывая ему на плечи пальто.
– Спасибо, – машинально ответил Борис. – Да не поймешь ни черта – где-то в центре. Ты бы Мадине позвонила.
– Не отвечает. Славик, зайди в комнату! Быстро!
Сын закрыл дверь, прилип обиженным лицом к стеклу.
– Боря, а это что?
К привычным очередям добавились новые звуки – короткие гулкие хлопки. Следом еле угадывался такой же короткий визг, тут же заканчивающийся разрывом. Что-то подобное Борис уже слышал, только где.…Понадобилась секунда, чтобы замученная память отозвалась – летнее утро, площадь Ленина. Борис тогда шел на книжный базар в «Машиностроитель», но был остановлен уже на мосту. Двое молодых чеченцев с автоматами заворачивали всех назад, ничего не объясняя. С площади слышалась стрельба. Вот тогда-то Борис и услышал впервые эти хлопки с визгом. «Гранатомет», – сказал кто-то в толпе. – « Конец Гантемирову».
– Граното… – попытался сказать Борис и осекся.
Все перекрыл гулкий мощный выстрел, потом еще один. И еще один. И еще. Чаще захлопали гранатометы.
– Ира, – шепотом выдохнул Борис, – по-моему, это танки.
Славик открыл дверь, проскочил на балкон и притиснулся к перилам, всматриваясь. Еще пара выстрелов, хлопок, короткий, еле слышный визг, и вдруг громыхнуло так, что угрожающе зазвенело наспех заклеенное летом стекло. Ира схватила испуганного, совершенно не сопротивляющегося сына, втолкнула в комнату. Последним, плотно закрыв дверь, заскочил Борис.
Стекло мелко дрожало и позвякивало.
Интенсивная стрельба продолжалась еще час или два, несколько раз раздавались мощные взрывы, потом постепенно все стихло. Отдельные выстрелы и очереди, правда, еще случались, но это было уже не то. Совсем не то. Телевизор по-прежнему выдавал только мутную рябь. Несколько раз, экономя батарейки, включали приемник. Маяк постоянно сообщал про Грозный, но понять что-нибудь из этих передач было невозможно.
«По информации агентства «Интерфакс» бои идут уже в центре города. В районе президентского дворца находится около 30 танков. Войска оппозиции заняли здания КГБ и МВД республики – об этом заявил пресс-секретарь Временного Совета Руслан Мартагов.»
«В интервью ИТАР-ТАСС президент Дудаев сегодня ночью заявил, что для отражения наступления создан государственный комитет обороны».
«Попытка чеченской оппозиции захватить президентский дворец не удалась»
«…И вот только что мне принесли в студию сообщение ИТАР-ТАСС. Оно очень короткое. Председатель Временного Совета Чеченской Республики Умар Автурханов сообщил, что власть в Чечне перешла в руки Временного Совета. Это пока все».
«Главный штаб Вооруженных Сил Чечни до сих пор утверждал, что все правительственные объекты в Грозном по-прежнему находились под контролем сторонников Дудаева. Ими были выведены из строя до 20 единиц бронетехники оппозиционеров, которые потеряли убитыми около 200 человек».
От таких откровений кружилась голова, и хотелось запустить приемник в стену. Сразу вспоминались короткие заметки в газетах во время Ирано-Иракской войны. Когда одна из сторон утверждала, что продвинулась на сто километров вглубь вражеской территории, уничтожив кучу иранских танков и солдат, а ниже ровно то же самое повторяла другая сторона. Только танки и солдаты теперь были иракские. Только тогда это было далеко, и на заметки можно было не обращать внимания.
Не то что теперь.
Обзвонили всех знакомых, имеющих телефоны – никто ничего толком не знал. Правда, в центре из них никто не жил. Могли знать родители: все-таки почти рядом Президентский дворец. Увы, их телефон молчал уже давно. Сосед, обиженный, что у него, чеченца, телефона нет, самостоятельно подключил провода к распределительной коробке. Потом это же сделали еще несколько человек с улицы – всем хотелось связи на халяву. Телефоны работать перестали. Соседи ссорились, обрывали друг у друга провода, но уступать никто не хотел. В результате связи не стало ни у кого.
Безусловно, должна была знать Мадина, и Ирина набирала и набирала ее номер. Из трубки раздавались частые гудки.
Несколько раз пытался заработать телевизор: появлялась и тут же исчезала местная заставка. Наконец заставка прочно заняла экран, но на этом все и закончилось – сколько ни ждали, на экране ничего кроме заставки не появлялось. Скоро стало казаться, что она нарисована прямо на экране.
Стрельба стихла окончательно.
Ирина ушла на кухню, Борис сидел у телевизора, покуривая в приоткрытую дверь. Чем-то занялся у себя в комнате Славик.
Телефонный звонок заставил вскочить всех.
– Алло! Да, это я, Мадина, – Ирина взяла трубку первой.
– Ирина Николаевна, вы уже знаете? Нет? Все провалилось! Представляете, они умудрились проиграть, идиоты! Лобазанов был уже в Президентском дворце, оставалось совсем ничего, Ирина Николаевна. Совсем чуть-чуть! И что вы думаете? Ему никто не пришел на помощь! Все разбрелись кто куда, как стадо баранов! Танки вообще заблудились, пехота их бросила. Руководство праздновать начало, в Москву докладывать – каждый хотел первым. И когда дудаевцы опомнились, штурмом уже никто не управлял. Теперь все, Ирина Николаевна – полный разгром. Полный.… У нас рядом танк валяется без башни, рядом с домом сестры – еще один. Говорят, что все танки пожгли. И знаете.…Говорят, что в танках были русские солдаты. Ирина Николаевна, это все…
Ирина выпрямилась, прислонилась к стене, не сводя с Бориса серо-синих, таких же, как и много лет назад, глаз.
– Что, Ирочка?
– Боря, – отстраненным голосом сказала Ирина, – Боря, она говорит, что все – разгром.
– А кто кого разгромил, мам? – Славик вытащил трубку из руки мамы, положил на аппарат. – Мама, ты что – не слышишь?
– Боря… – и глаза уже почти серые. – Она говорит, что в танках были русские. Только русские…Что это, Боря?
Борис сделал шаг, не отводя взгляда от этих совсем серых, испуганных, растерянных и по-прежнему любимых глаз. Обнял за плечи – она тут же уткнулась ему в плечо, затихла.
– Это плохо, Ира. Не знаю точно насколько, но это очень, очень плохо…
Насколько это плохо они узнали уже завтра.
У поворота на Первомайскую заводскому автобусу пришлось притормозить – впереди грозно ощетинился первый пост. Половина дороги перегорожено бетонной плитой, несколько человек в новенькой форме и черных вязаных шапочках с автоматами и гранатометам и рядом кое-что новенькое – пушка. Второй пост миновали около первой городской больницы, этот был без пушки.
Первый подбитый танк увидели на перекрестке Маяковского и Карла Маркса. Танк стоял поперек дороги, наклонившись набок. Рядом, словно выпущенные кишки, валялась размотавшаяся гусеница. Второй танк, обгорелый и тоже без гусеницы, уткнулся в стену частного дома на перекрестке с Рабочей. В стене дома зияла громадная дыра. Башни обоих танков были окрашены белой краской, сейчас порепанной и обгорелой.