Страница 74 из 96
— А если просто — взять и взломать эту треклятую дверь? — неуверенно предложил Вадим.
— Пробовали уже, — кивнул Отто. — Но она ж сработана на совесть. Так теперь не делают. Даже вспоминать не хочется, что тогда было… И что стало с теми, кто пытался ее сковырнуть. Дрим, порожденный дримом, — это, я тебе скажу, кошмар в квадрате.
Он встал, подтянул потуже свои ремни и подытожил:
— Так что, если все наши догадки и предположения верны, мы придем с тобой к двери, и ты вызовешь дрима.
— А как я это сделаю? — озадаченно спросил Вадим.
— Почем я знаю, — огрызнулся крыс. — Это уж тебе нужно скумекать. И очень хорошо постараться. — Он скосил на Вадима злобный глаз. — Не может быть, чтобы дрим не пришел на зов того, кто его породил. Лично я бы побежал со всех ног.
— Он так дорог тебе, твой… человек? — тихо произнес Вадим.
— Сплю и вижу, — криво усмехнулся Отто. — С каким наслаждением я свернул бы ему башку! — И он обернулся к патрульным. — Ну, все, братцы, хватит рассиживаться. И ты, человек, вставай и пошли. Добро пожаловать в Дримориал — город сладких воспоминаний!
Они вышли из комнаты втроем. Заперли дверь, и Вадим навесил на гвоздь ключ и денежную купюру. Свин брел чуть позади, прикрывая тыл маленького отряда. Отто даже не стал объясняться с хозяйкой, лишь покосился на запертую дверь квартиры и почему-то презрительно фыркнул. Они спустились по ступеням и зашагали через двор.
Вадим, повинуясь безотчетному желанию, оглянулся. И тут же увидел, как за углом мелькнул краешек белоснежного балахона.
— Эй, — остановился он. — Вы никого не видели, вон там?
Отто и Сарыныч дружно обернулись в указанном направлении. А затем — вопросительно на Вадима.
— Там только что был пьеро, — сбивчиво заговорил молодой человек. — По-моему, он в беде. Я ищу его. Затем и прибыл сюда из Той-сити. Но как я сюда прибыл — ума не приложу…
В ответ Отто фон Пасюк презрительно хмыкнул.
— Ты что-нибудь видел, старина Сарыныч? — осведомился крыс.
Баклан отрицательно замотал головой.
— Ну, и я тоже, — кивнул Отто. — Пошли-ка, приятель. Если все пройдет, как я хочу, мы поможем найти твоего беглеца. От нас здесь ни одна собака не скроется.
— Хорошо, от помощи не откажусь, — согласился Вадим и призадумался на миг.
Уже когда они вышли со двора, он окликнул крыса.
— Господин Отто!
— Чего тебе еще? — покосился раздраженный, крыс.
— А откуда вы знаете, что этот пьеро — беглец?
— Ты же сам мне сказал! — после непродолжительного размышления буркнул крыс.
— Я не говорил, — медленно и отчетливо произнес Вадим, пристально глядя в черные и блестящие глаза патрульного.
— Ну, значит, еще скажешь, — усмехнулся вместо ответа Отто и тотчас прибавил шагу. Он явно не был расположен развивать эту тему.
Вадим хотел еще что-то спросить, но тут же почувствовал ощутимый тычок в спину. Это идущий позади Свин настоятельно рекомендовал ему заткнуться и не отставать. И молодой человек зашагал быстрее, думая о Пьере и ломая голову над непонятньши словами дрима.
Глава 34
Маленькая Железная Дверь в стене
Если Той-сити, столица мира кукол, был веселым и шумным мегаполисом, то Дримориалу более всего подошли бы эпитеты «парадоксальный» и «чинный». Здесь, несмотря на общее тихое умопомешательство всего и вся, никто не докучал друг другу громкими криками и идиотскими клоунскими выходками. Машины были все приземистые и понятия не имели о выхлопных газах. Времена года и температуры тут сменялись с каждой улицей, так что Вадима бросало то в жар, то в холод. И дело было вовсе не в перепадах атмосферного давления.
На осеннем, бульваре под бурыми понурыми кленами художники в вельветовых манто и малиновых беретах раскладывали свои холсты в аляповатых, резких и даже отвратительно-ядовитых тонах, опасных для невооруженного глаза и неопытного вкуса. Их роковые дамы сердца стояли над ними, каждая — на высоком балконе, в красном плаще и черной бархатной полумаске. Стены домов были выкрашены в бледно-лимонный цвет, и каждый дом был очень встревожен, точно ждал измен или перемен. Над каждым горела высокая звезда, и над ней всходило солнце, превращая все вокруг в сплошные цветные полосы, пятна, блестки, блики.
Чувствовалось, что и художники, и дамы уже давным-давно надоели, прямо-таки осточертели друг другу до смерти. Но листва кленов была так жухла, дамы так непреклонны, а нерасчехленных картин было еще так много, что этой сцене еще предстояло тянуться долго. Очевидно, здесь были экзальтированные дамские воспоминания, благо в особенностях женской натуры лежит стремление не столько приблизить развязку, сколько — максимально ее оттянуть. В этом и обнаруживается острое и сладкое очарование яда, источаемого слабым полом поверх ломтиков райских плодов, которые он норовит скармливать своей счастливой жертве эфемерными порциями в обмен на весь арсенал суровых мужских чувств.
Чуть поодаль, меж горящими октябрьским огнем липами, стоял отрешенный гитарист под дивно чистым небом. Парень наигрывал твисты и рок-н-роллы среди толпы безучастно спешащих прохожих. Листья сгорали как бумага или осыпались желтыми и красными водопадами, струящимися в уличных стоках как живая стремительная талая вода. Гитарист играл без конца, поскольку все его твисты, несмотря на мажор и драйв, все-таки оставались по-октябрьски грустными и холодными. А он не любил печальных концов и поэтому всякий раз начинал сначала свой нехитрый гитарный квадрат.
Вадим и патрульные Отто миновали странную площадь, которую разграфили на равные клетки, на манер топографической карты. По ней сновали звездочеты, астрологи, картографы и капитаны. Они обозначали на карте новые места, засыпая их белым кристаллическим кварцем или мелкой морской галькой.
В одном углу зодчие ваяли игрушечный замок из густого теста, поодаль в огромной бадье месили материал для очередных башен и стен. Через всю карту медленно текли, колыхаясь, кисельные реки, и двое солдат в форме понтонных войск увлеченно строили плотину из коробок печенья, отрешенно подбрасывая все новые и новые пачки взамен разбухавших модулей. По всей площади были разбросаны замерзшие зимние озера из желе и судачьего заливного, луга с искусственным покрытием, как миниатюрные футбольные поля, горы из папье-маше, железнодорожные линии из черных итальянских спагетти.
Над картой возвышался кинематографический режиссерский кран, в кабине которого сидел землемер с огромным циркулем. Внизу стояла толпа людей и существ, которая, затаив дыхание, следила за каждым движением землемера, примерявшегося своим инструментом то к одной, то к другой области этого плана.
— Коллективное воспоминание, — буркнул Отто, таща за руку Вадима, который во все глаза смотрел на эту странную картину, полную непонятного, хотя и явно ощутимого концептуализма.
— Секты… — презрительно каркнул Сарыныч.
Свин задумчиво летел над ними, редко взмахивая крылышками противно всем законам физики. Вадим спросил о нем сразу же, когда они только выходили на перекресток возле Летнего квартала.
— Очередную заразу подцепил, — объяснил крысофашист. — На этот раз — птичку.
— В каком смысле? — не понял Вадим, думая, что это — некий местный сленг.
— В самом прямом, — пояснил Отто, продираясь сквозь ряды зевак, столпившихся вокруг карты, как на раздаче свежеиспеченного пирога. Он покосился на баклана, но Сарыныч молча шагал сбоку, аккуратно и решительно оттесняя с дороги встречные воспоминания. Дримы разбегались с протестующим писком. Некоторые, особо массивные и раздраженные, пытались преградить дорогу. Однако Отто выставлял вперед локоть с повязкой, и путь неизменно оказывался свободен.
— Свин без разбора жрет всякую гадость, вот и ловит всякую заразу, — бурчал Отто. — То меланхолия его одолеет, то на подвиги тянет, то в меценаты изящных искусств записывается. Без гроша в кармане, между прочим. А в этот раз птичку подхватил — целыми днями летает под облаками. Один раз и выше залез — сверзился оттуда как свинья. Видать, гравитация там какая-то не та, не наша.