Страница 3 из 17
«Что ж… Пусть так, принимаю жребий».
Подвигал плечом, пытаясь разогнать остатки боли, подрагивающей рукой слил в рюмашку остатки янтаря, поднял и повернулся к зеркалу:
— За тебя, Андрюш, пусть тебе там повезёт. Прозит.
— Не будем тогда затягивать. Удачи нам, — улыбнулось оно уголками рта, театрально развело руки, слегка хлопнуло в ладоши, и всё вокруг начало быстро блёкнуть. Изумленно смотрю, как сквозь стенку купе и тело напротив стремительно проступает какой-то приближающийся рисунок.
— Словно в фотошопе прозрачность… — начала формироваться мысль, но в этот момент нечто, несущееся навстречу, шмякнуло в лоб, вышибая сознание. Последнее, что ощущаю — задирающиеся вверх ноги и неловкое падение в какой-то провал.
Глава 1
Сквозь царящий в голове болезненный гул тяжело продавливаются какие-то звуки. С трудом приоткрыв глаза, вглядываюсь, пытаясь разобраться в плавающих передо мной пятнах тёмно-оливкового цвета. Ничего не разглядел. Из памяти всплыло цитатой: «трясущейся рукой провёл по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил».
«Если могу мыслить цитатами, значит, существую», — криво усмехаюсь и пытаюсь разобрать, где верх и где низ. Внезапным рывком, словно кто-то крутанул объектив, окружающая реальность приобрела пугающую резкость и глубину. Я, голый и мокрый, лежу на полу в позе запутавшейся в своих лучах морской звезды. Тёмная шероховатая поверхность перед глазами — дно чугунной ванны, вот ножка торчит, а дальше — кусок линолеума и подёргивающаяся дверь. Значит, верх — вон там…
Шипя, расплетаю ноги, выдёргиваю из-под себя руку и предпринимаю попытку сесть. Голова резко, до потемнения в глазах, налилась тяжестью, и навалилась дурнота. Спустя пару мгновений мир ещё раз сжалился надо мной, и стоящий в ушах шум расслоился на узнаваемые образы. Кто-то дёргает с той стороны дверную ручку и испугано, на грани паники, кричит:
— … Андрюшенька, что с тобой!!? Господи, открой дверь!!
— Ааа… — пытаюсь подать признаки жизни. Из горла вырывается какой-то хрип. — Сейчас… — со второй попытки удается произнести слово громче. Дверь перестала дёргаться, и мамин голос (ну конечно, как я сразу не узнал?) взволновано частит:
— Ну, что там у тебя случилось?! Ты упал? Давай, открывай скорее! Ничего себе не сломал?!
— Подожди… Сейчас, — повторяю, борясь с подступающей дурнотой. Наконец удалось неловко сесть, привалившись спиной к холодному кафелю, и подтянуть под себя непривычно безволосые ноги.
«Ну да», — обвожу глазами помещение, — «узнаю. Ванная комната на старой квартире. Всё верно, без обмана». С облегчением на секунду прикрываю глаза и, криво улыбаясь, перевожу дух. Потом срываю с трубы висящее надо мной полотенце.
— Сейчас, мам, — говорю уже окрепшим голосом, — сейчас…
За дверью притаилась встревоженная тишина, мама прислушивается, пытаясь определить тяжесть полученных мною повреждений и их совместимость с жизнью.
Встать удалось неожиданно легко. На пару секунд замираю перед зеркалом: там кривится в гримасе смутно узнаваемое детское лицо, справа на лбу косая ссадина, на глазах набухающая кровью. Длинные тёмные сосульки мокрых волос, узкие плечи и худая шея над выступающими ключицами.
«Да, красавец… Ладно, потом налюбуюсь», — поворачиваюсь к двери и запахиваю вокруг себя полотенце. — «Чёрт, защёлка как неудобно высоко висит…»
В приоткрывшуюся дверь врывается перевозбужденный вихрь. Меня за пару секунд осмотрели, ощупали, встряхнули, отругали, пожалели и попытались опросить. Организм возмутился. Почувствовав неладное, я прошмыгнул мимо мамы, сделал, придерживая полотенце левой рукой, несколько быстрых шагов по коридору, рванул дверь, — «только бы успеть!» — и согнулся над унитазом.
«Маладца», — отрываюсь на пару секунд от увлекательного занятия, — «успел».
Спустя минут пять я был водворён в койку, ссадина, под мамины горестные причитания, смазана йодом и залеплена лейкопластырем, а поверх расцветающего синеватым великолепием шишака возложена обернутая влажным вафельным полотенцем грелка с ледяной водой. Мама удалилась, и я с интересом приступил к изучению своей комнаты.
На стене над кроватью — тёмно-багровый ковер с абстрактным рисунком и кисточками по краям. Пылесборник, надо будет избавиться при случае. На противоположной стене уступом расположились три книжные полки, на нижней — горшок с тощим аспарагусом. На полках выстроились узнаваемые корешки, среди которых выделяются разноцветным орнаментом тома «Тысяча и одна ночь» и монументальностью — «Одиссей». Сверху истёртая стопочка «Искателя». Под полками на свисающей холстине наколота коллекция значков с гербами городов СССР. Периметр высокого потолка обрамлён золотисто-бронзовым резным багетом, а в центре, под фигурной розеткой повисла трехрожковая люстра. Всё узнаваемо, особенно запах родного дома.
Расслабившись, устало закрываю глаза и перебираю в уме события последних часов. Ну что ж, теперь я точно знаю, что небывалое бывает.
Из плюсов — чудесное перемещение в детство, как и было обещано. Мне сейчас сколько? Ммм… Четырнадцать, через пару месяцев будет пятнадцать. Чудный возраст, здоровое тело, хорошая социальная среда, любящие родители, полное отсутствие серьёзных проблем. Как я это не ценил! Мечтал побыстрее закончить школу. Казалось, что жизнь в школе не полноценна, а вот потом…
«Идиот. Был идиотом», — мечтательно улыбаюсь я, — «теперь встал на путь исправления».
Ещё один плюс — способ внедрения. Володе это лобовое столкновение со стеной прощаю, так и быть. На сотрясение мозга спишу неизбежные ляпы при адаптации и внезапное повзросление. Ну не смогу я, старый циник, достоверно отыгрывать ребёнка. Буду крутить хвостом, заметая следы, и кивать на травму.
Из минусов — ничего из обещанных способностей. Глухо, как в танке. Сосредотачиваюсь и пробую ещё раз толкнуть несколько образов, как делал тогда, в купе. Ничего, пусто. Абсолютно. Ни возможности обращения к памяти реципиента, ни брейнсёрфинга.
Уже пора паниковать или ещё немного подождать? Что это — неудачная пересадка сознания или временный сбой из-за травмы?
Без памяти реципиента я буду первые недели выглядеть полудебилом. Как бы из одной спецшколы, с углубленным изучением английского, не загреметь в другую, для дефективных. Вот будет начало карьеры, зашибись… Королева в восторге.
За тридцать пять лет из памяти выпала масса сведений. Ну, предположим, в районе не заблужусь. В школе — тоже. Но, чёрт побери, я не помню имена и отчества половины учителей, не помню большую часть используемых сейчас кличек одноклассников и их привычки, не помню особенностей отношений. Не помню свою одежду, и где она лежит… Какая из зубных щёток в ванной — моя? Блин… А почерк? Если почерк изменился, то пиши пропало. Учителя наши каракули помнят поименно.
А самое палево — это не помню, что в этом возрасте категорически не мог знать. К примеру, английский язык… Сейчас я его знаю явно лучше, чем в конце восьмого класса, несколько лет жизни за границей даром не прошли. Эльвира же мой текущий уровень представляет хорошо. У учителя английского всего около сорока учеников в течение года, видимся каждый день, да не первый год, всю подноготную мою помнит, все любимые ошибки. А вот я — нет. И как объяснить резкий скачок в разговорном английском, изменение произношения — фиг его знает. Зато грамматику сейчас завалю, сложно завёрнутые фразы в реальной жизни встречаются редко. Ума не приложу, что с этим делать, ни одной разумной версии…
Дверь приоткрылась, в проёме возникла мама с подносом:
— Сынуля, может, пообедаешь? Я тебе супчик куриный погрела. А я в поликлинику потом сбегаю, вызов участковому оставлю. Как ты себя чувствуешь?
Пока мама хлопочет вокруг, помогая усесться, вглядываюсь в её черты. Она ж сейчас младше меня, получается, лет на пятнадцать. По тем критериям, которыми я оценивал женщин ещё сутки назад — молодая красивая женщина. Очень необычно, очень непривычно, особенно если учесть, что я видел её всего неделю назад.