Страница 16 из 18
— Только откровенно, князь: вы действительно рассчитываете достичь границ Германии, причем идти к ним, как подобает истинным диверсантам?
— Значит, вам уже сообщили, что группа пойдет к Германии? — неприятно удивился Курбатов, разочарованный тем, что сохранить цель рейда в тайне Семенову так и не удалось.
— Держать такое втайне от японской разведки?! Тем более что акция не ущемляет интересы Страны восходящего солнца.
— Ну, секретность больше относилась к сталинской разведке.
— Нет, это было бы неблагоразумно, — не воспринял его оправдания Имоти. — Так вы действительно надеетесь достичь стен рейхсканцелярии фюрера?
— Готовлюсь как к самой важной в своей жизни операции.
— …Которая, в случае успеха, принесет вам славу. А в разведывательно-диверсионных кругах всего мира, в истории разведки — даже бессмертие.
Говоря что-либо, подполковник слегка запрокидывал голову и закрывал глаза. Словно произносил слова клятвы, молитвы или просто наслаждался собственным слогом. Скорее всего, наслаждался…
— Славолюбие больше присуще людям искусства. Что же касается диверсантов, то их спасение, как впрочем, и величие, — не в великой славе, а в великой безвестности.
— Прекрасно сказано, князь: «Величие диверсанта в его великой безвестности»! — И Курбатов обратил внимание на то, что так радостно и громогласно ни один японский офицер реагировать на его слова не стал бы. Все-таки выпирала в этом японце русская, казачья душа, выпирала, как бы он ни старался при этом «объяпониваться». — Однако хватит об этом. Вам приходилось слышать что-либо о таком генерале — Андрее Власове?
— Генерал-лейтенант Красной армии. Перебежчик. Находится в Германии. Сколачивает Русскую освободительную армию. Что бы я ни сказал о нем дальше, все равно обнаружится, что больше, чем знает японская разведка, знать не могу.
Бесшумно появился карликового роста японец-официант. Очевидно, владелец ресторана специально подобрал такого официанта, который смог бы ставить блюдо на низенький столик, почти не нагибаясь.
— Японскую разведку больше всего интересовал тот факт, что какое-то время Власов находился здесь, в Китае.
Курбатов так и не смог привыкнуть к священной для японцев саке, которую казаки называли не иначе, как «ослиной мочой». Рисовая водка всегда вызывала у него аллергическое отвращение. Но все же, как и подполковник, он отпивал ее мелкими, почти неощутимыми глотками, ибо не питие это было, а церемония застольной беседы.
— О том, что Власов служил в Китае, слышу впервые, — признался Курбатов. — То есть он воевал на стороне китайцев против вас?
— О Власове здесь мало кто мог слышать, поскольку скрывался он под псевдонимом Волков. Воевать не воевал, но инструктировал. Сначала всего лишь читал лекции, наставляя чанкайшистских командиров по части тактики, затем какое-то время числился начальником штаба советского генерала Черепанова, то есть главного военного советника Чан Кайши. Ну а весной 1939 года его направили советником к губернатору провинции Шанси генералу Янь Сишаню.
— Которому пророчили будущее диктатора Китая, — решил проявить хоть какое-то знание ситуации той поры Курбатов.
— Сам-то он видел себя императором, однако Власова к нему подослали не для того, чтобы тот помог ему взойти на трон. Умысел состоял в том, что Власов должен был убедить Янь Сишаня объединить подчиненные ему войска с войсками армии Чан Кайши. Точнее, поддержать действия Чан Кайши против японской императорской армии. Особых успехов на этом поприще Власов, конечно, не достиг. Тем не менее после отзыва Черепанова в Москву его сделали главным советником Чан Кайши.
— Вот оно что! Оказывается, не такой уж он серый полевой генералишко, каким мог бы показаться.
— Меня удивляет, князь, что, готовя к «походу на Берлин», ваши наставники столь скупо информировали вас о Власове.
— Возможно, потому что сами информированы были столь же скупо.
— Не может такого быть. Мы предоставляли генералу Семенову и полковнику Родзаевскому довольно полную информацию.
— Значит, остается другое объяснение: атаман Семенов не стремится налаживать связи с бывшим большевистским генералом, отдавая предпочтение генералам Краснову и Шкуро. Да и то лишь потому, что Деникин решительно отошел отдел и, чтобы не сотрудничать с немцами, бежал из Франции за океан.
— То есть вас, князь, ко встрече с генерал-лейтенантом Власовым вообще не готовили? Я верно понял?
— Однако же мне не было запрещено встречаться с ним, — попытался Курбатов хоть как-то спасти в глазах Имоти репутацию своего атамана. — Впрочем, к генералу Краснову у меня тоже особых поручений не было. Разве что должен был передать ему привет от генерал-атамана Семенова.
— В чем же тогда заключается истинная цель вашего рейда?
По тому, как напрягся Имоти после этого вопроса, и как замерла у его губ чашечка с саке, ротмистр легко определил, что именно этот вопрос является для него основным. В квантунском штабе так и не смогли прийти к единому мнению о том, что Семенову понадобилось в Берлине, с какой стати он решил отправить туда группу диверсантов. И то, что отправлял он ее не какими-то мирными окольными путями, а самым опасным и кровавым путем — через всю Совдепию, заставляло японскую разведку еще пристальнее присматриваться и к Семенову, и к нему, Курбатову.
— Вообще-то об этом лучше было бы спросить у самого генерал-атамана.
— Спросим, — отрубил Имоти, сурово опуская уголки тонких, почти не выделявшихся губ. — Но теперь мы спрашиваем вас, ротмистр.
Такого поворота беседы Курбатов не ожидал. Он полагал, что коль уж японцы знают о его группе «маньчжурских стрелков», то значит, они знают о ней все. Поэтому теперь перед ним встал вопрос: а что именно знают о цели рейда маньчжурских стрелков на Берлин? Прежде всего его интересовало: знают ли японцы о письме Семенова фюреру Германии, которое он должен был донести до Берлина? Поскольку именно на этом секретном задании атамана Имоти может проверять его сейчас на «лояльность К императору Хирохито». И кто знает, с какой суровостью отреагируют японцы, если вдруг убедятся, что он недостаточно лоялен к их земному богу?
— Не уверен, останется ли доволен моим объяснением сам атаман Семенов…
— Останется, — выпалил, словно рубанул мечом самурайским у ротмистра над головой, подполковник.
— Если кратко, то лично мне ситуация видится таковой: атаман решил, что о нем основательно забыли и в России, и в белоэмигрантском мире. В своих публичных заявлениях и газетных статьях Краснов и его люди делают вид, что ни атамана Семенова, ни его армии попросту не существует. Притом, что именно ему была передана адмиралом Колчаком верховная власть в Сибири и на Дальнем Востоке, что только он сумел сохранить боевое знамя борьбы против коммунизма еще со времен Гражданской войны. Так вот, рейд отряда маньчжурских стрелков через всю Совдепию, по тылам красных, с боями и диверсиями, от Маньчжурии — до линии фронта с Германией… Он как раз и должен напомнить всем, в том числе обоим — в Москве и Берлине — фюрерам, о том, что белоказачья армия генерала Семенова жива; что она боеспособна и в любое время готова выступить на борьбу с коммунистами. Я достаточно убедителен в своих объяснениях, господин подполковник? — решительно поинтересовался Курбатов, давая понять, что никаких других объяснений попросту не последует.
12
Имоти вновь запрокинул голову и несколько минут сидел так, погруженный то ли в глубокие раздумья, то ли в бездумное самосозерцание.
Князь в этот процесс предпочитал не вторгаться, поэтому терпеливо ждал, каковой же будет реакция «русско-японца» на его просветительскую речь.
— Атаман очень недоволен тем, что Квантунская армия до сих пор не предприняла активных действий против Красной армии, — не спросил, а скорее констатировал Имоти.
— Можно сказать и так, что бездействие японской армии на русской границе давно приводит его в ярость.