Страница 203 из 204
Над заданным квадратом, высоко в небе уже свистел двумя турбинами самолёт радиолокационного дозора «Sentinel R.1.». Пять операторов входящие в экипаж визуально анализировали поступающую информацию. Правда в зону локации ещё не попали американские корабли, но самолёт, глотающий расстояние на максимальной скорости, вскоре уже смог бы охватить весь район боевых действий. Возможности этой машины теперь были бы весьма урезаны. Тем не менее, это не мешало РЛС самолёта заглядывать под толстую облачность и обеспечивать довольно сносную деталировку изображения, поступающего на экран. Полученные данные передавались по радиоканалу на наземные пункты для обработки и изучения.
Управлять многотонным кораблём это вам не на истребителе гарцевать, там где скорость реакции измеряется секундами, а то и поменьше. И тем не менее, вице-адмирал Ибо Такахаси вовлечённый в тягучую информативность рулей линкора, обширнейших расстояний океана, даже ориентируясь на скорые реакции современных видов оружия, по-прежнему полагался на капризы своей сиюминутной интуиции. И только потом, с запозданием находилось логическое объяснение его поступкам и приказами.
Знаете, во всех армиях (нормальных армиях!) авторитет командира, беспрекословное подчинения его приказам являлось нормой. И главное для командира, отдавая приказ — надо быть полностью в себе уверенным, даже если сомневаешься, даже если приказ в корне неверный. Может быть в какой-нибудь армии сугубо демократической страны, в тепличных условиях, возможно в тылу, например, обсуждение воли командира приемлемо, но только не в бою. Потом конечно можно проводить, так называемый «разбор полётов», искать ошибки и плюсы в решениях командования, но только в редких случаях можно с уверенностью и достоверностью сказать — прав был командир или нет в той или иной ситуации. Это там в теплоте да в уюте хорошо рассуждать: а вот если бы поступить так или эдак, то тогда …. А в бою важно другое — кто-то взял или был наделён ответственностью и принимал решения. Волевые решения! Какие бы ни было. И любое обсуждение приказа на войне чревато… Чревато даже бoльшими потерями, нежели некомпетентное командование или глупый приказ.
Так вот — Ибо Такахаси. Времени для размышлений и осмысления дальнейших манёвров у него было, по большому счёту, завались. Линкор уже полчаса никто не беспокоил, потушили все пожары, боевые расчёты один за другим браво рапортовали о готовности биться и умереть. Можно конечно обратиться к личности человека, попытаться влезть в его миллисекундные метания мыслей, проникнуться бытовыми неудобствами: щипало антисептиками, досаждало лёгкое скользящее ранение в предплечье. После атаки были полностью уничтожены адмиральские помещения, выгорела каюта адмирала, вплоть до средств гигиены и личных вещей, но кто на это станет обращать внимание в боевых условиях? А сколько эмоций вызвала гибель «Конго»?! И невозможность попытаться спасти хоть кого-то. Тогда, казалось, минута промедления будет стоить жизни всему экипажу «Мусаси» и надо срочно менять курс, убраться подальше и быстро из данного квадрата.
Сложно! Сложно и невыполнимо просчитать человеку всю жизнь прожившему в другом веке с другими реакциями скорости и быстродействия, мобильность и коммуникабельность современного вооружения. Да и решения людей! Современные люди при всей их косности, склонности к осёдлости и статичности подстраивают своё мышление под скорую реакцию машин. Дети прогресса, однако! То, что англичане переигрывали противника по тактическим возможностям и коммуникабельности (не говоря уже о техническом преимуществе) это однозначно и бесспорно! Но «Мусаси» по-прежнему был на плаву и так же, ощерившись стволами, боеспособен.
Поступил доклад — параллельным курсом идут пять эсминцев. Их капитаны начали медленно сближаться с флагманом к дистанции прямой видимости. Глупо, но … Словно люди в момент опасности непроизвольно хотели сбиться в защитную стаю.
Великие размеры океанских просторов для скоростей каких-то там двадцати — двадцати пяти узлов словно останавливают время, тем более на такой огромной махине, не подверженной изнурительной качке и психологическому давлению ограниченного пространства.
Безбрежная, чернеющая с наступлением сумерек гладь во все четыре стороны света. И только ставшая привычной вибрация корпуса от работы турбин, мерный напористый бой волны в нос корабля и белые, расходящиеся кипящий пеной усы от форштевней, говорят о некоторой скорости корабля.
А ещё небо, небо которое, казалось, затянуто спасительными облаками, оказалось предателем — кроме вражеских патрульных самолётов уже ничего не обещало. Небо ревело реактивными выхлопами и свистом, раздираемого на больших скоростях воздуха. Небо, для многотонного плавающего бронированного левиафана, было непосильной стихией. Даже изрыгая вверх в сизую клубящуюся завесу облаков по законам баллистики неэффективные куски металла в виде зенитных снарядов, линкор никак не мог подбросить и воспарить или выстелить себя самого.
И зло сжимались кулаки, бороздилось суровыми морщинами лицо. Подставленные ветру и рванному мелкому дождю предательски слезились глаза, подслеповато щурившиеся на возникающие в дали всполохи огня и растущие в небо чёрные полоски дыма, с полным бессилием наблюдая атаки вражеских истребителей на теряющиеся в волнах, в пяти милях по траверсу силуэты эсминцев.
Б?рзые короткокрылые стреловидные самолёты стремительно проносились над линкором и снова возвращались к своей безнаказанной бойне. У кого это там было: «погибаю, но не сдаюсь»! У камикадзе? У русских? В каком веке? В какой войне? Адмирал приказал снова поменять курс, руководствуясь только интуицией.
На фоне нерадостных дум, постоянно поступающие доклады, рапорты: потеряна связь с эсминцами. Где-то там за пределами видимости сбит последний самолёт разведчик. До рандеву с судном снабжения по южному, юго-западному направлению критические показатели. Необходимо сбавить ход до экономичного? На штурманском столике пометки — широта, долгота условной точки встречи. Если судно снабжения уже не обнаружено противником. Если дотянем, если живы будем.
Линкор, роя носом волну, отворачивал от европейских берегов южнее.
Когда капитан британской подлодки получил сообщение о смене курса вражеского корабля, он лишь по-первой озаботился, а потом довольно улыбнулся — время атаки оттягивалось. Он готов был всю ночь следовать за японским линкором, как привязанный, и на рассвете, хоть при какой-то видимости, потопить его. Уж больно ему хотелось лично взглянуть на бронированного исполина и на результат атаки.
Какое-то недоброе чувство посетило капитана авианосца «Илластриес». Согласно приказу Главнокомандующего, он с кораблями прикрытия выдвинулся в южном направлении, идя на полном ходу вслед японскому линкору, сокращая полётное время ударных самолётов. Теперь эта махина поменяла курс. Ему почему-то привиделось, как ребята на локаторах потеряли линкор, а тот снова сменил курс, и неожиданно оказался перед авианосцем на дистанции стрельбы из своего главного чудовищного калибра. Хотя быстро сделав некоторые расчёты, он усмехнулся, ругая себя за бурную и глупую фантазию — выдуманная им ситуация невозможна. Большее беспокойство у него вызывал широкий грозовой фронт, надвигающийся с северо-востока — редкостная пакость, но, да его ребята справятся.
Неприятный осадок остался у капитана фрегата «Сент-Альбанс» после случая с избитым японским эсминцем.
Пилот патрульного вертолёта кружащего вокруг болтающегося на волнах выгоревшего остова, докладывал, что на борту есть ещё выжившие. По геликоптеру поначалу стреляли из стрелкового оружия, но уже прекратили. Потом вертолёт ушёл на дозаправку.
Кэптен фрегата ещё издалека стал рассматривать противника в бинокль. Японский корабль представлял жалкое зрелище. Эсминец и до этого, наверное, отличался стремительным, низким профилем, ныне словно распластался по воде: были срезаны или искорёжены все надстройки, дымовые трубы и мачты. Хаотичной паутиной свисали с бортов леера. В почерневшем от копоти металле зияли рваные дыры. Сколько капитан ни вглядывался, не увидел ни одного не то что разбитого орудия, даже намёка на станину или покорёженный ствол.