Звездопроходцы

Так вот оно что!

Холодный разум, присущий Плавту, пусть и не вошел здесь и сейчас в свою полную силу, несомненно понимает, что данный военный объект с обитающими в нем крупными прямоходящими существами — его последний шанс. Главным образом потому, что для выживания Плавту необходимо поумнеть хотя бы до уровня единичного рефлексора. А чтобы поумнеть до этого уровня, ему требуется поглотить нейронный материал двенадцати-пятнадцати человеческих особей.

Помимо этой базы землян Плавт не ощущает поблизости ни одного источника подходящих биоматериалов. Источником питательного протеина можно считать мохнатых хищных существ, обитателей здешних снежных пустынь, но они не обладают разумом, а значит, неспособны обеспечить его нейроматериалами надлежащего качества.

Кроме того — в процессе контакта с разумом Плавта я прочувствовал это с особенной силой — мохнатые хищники вызывают в гиганте ощущение куда большей опасности, нежели прямоходящие. С последними Плавт прежде уже имел удачный опыт контакта. Разумеется, контакта в его сугубо физиологическом измерении.

Плавту очень не хочется выбираться на холодную поверхность планеты. Кроме того, он не жалует ультрафиолет. Дневной свет здесь хотя и не столь ярок, как на Отчизне, но всё равно ранит и разрушает клетки Плавта.

Поэтому для охоты ему было необходимо выделить участки собственного тела с модифицированной зоодермой и вдобавок целые органоиды, способные перемещаться как можно быстрее. Спасибо былым экспериментам САР — Союза Аграрных Республик: Плавт уже был в достаточной мере насыщен генетическим материалом разумных существ вида «рефлексор»! А заодно и прочих представителей фауны Отчизны, всех типов и классов, которых ему щедро скармливали ученые аграриев в рамках своих причудливых экспериментальных программ.

Это добавило целый спектр новых способностей к и без того разнообразным умениям монстра. Именно поэтому поддерживать постоянную связь с десятками своих слизняков-охотников через постоянно наращиваемые, прочные нити-коммуникации для него не составляло труда. И именно благодаря им охотники, не способные самостоятельно выдерживать направление движения, преодолели расстояние от озера до космодрома и к середине ночи охватили Периметр Рубрука полукольцом, изготовившись к атаке.

Да, зрелище было внушительное! Зарывшись в снег, охотники каждый до тонны весом, всей армадой нацелились на восточные ворота базы.

На охоту за пропитанием Плавт отрядил не более двадцати процентов себя, потому что в озере полностью оттаяли и притом сохранили функциональность лишь один эрарий и четыре церебры. Сейчас ему была жизненно необходима хотя бы еще одна, пятая церебра, чтобы полностью восстановить свой темный, многослойный разум.

Ну а надежно хранящий генетическую библиотеку эрарий гарантировал ему возрождение в случае неуспеха. Лишись Плавт всех своих церебр, он бы затем вел сонное растительное существование, как обычная водяная губка, покуда эрарий не отрастил бы новую церебру по хранящимся в нем генетическим образцам. При том условии, конечно, что температура воды в озере не приблизилась бы к точке замерзания…

Конечно, разум с трудом поддается исчислению в цифрах, и тем не менее, полноценная умственная деятельность Плавта начинается лишь при наличии у него хотя бы пяти церебр при одном необходимом и достаточном эрарии.

Даже в Университете Трех Столиц, который я курировал со стороны военного ведомства, вразумительного объяснения «5+1» — формуле разума Плавта — не нашли. Сама же Ута, как я понял давным-давно, еще с первых минут беседы со своей новой подчиненной, придерживалась в этом отношении воззрений ученых с экватора. Те полагали, что три церебры обеспечивают Плавту постоянное осознание им трехмерности окружающего пространства. Четвертая давала ему понимание процессов гравитации, а пятая — времени.

Я лично считал гипотезу красивой, но начисто лишенной опытных доказательств. А стало быть — представляющей чисто эстетический интерес.

Что думал об этом сам Плавт, оставалось загадкой и для меня, и, как я полагал, для Уты Ю.

Так или иначе — вот она, информация, столь мне необходимая! — Плавт был вынужден рискнуть и выдвинуть вместе с охотничьими органоидами к человеческой базе две своих церебры.

Они, как обычно, были заключены в выращенные Плавтом известковые раковины — своеобразные черепа. Внешне они походят на крупные раковины морских моллюсков, однако, в отличие от последних, снабжены множеством отверстий. Археологические находки их известковых останков еще задолго до открытия Плавта всегда повергали ученых Отчизны в изумление и давали почву десяткам гипотез самого экстравагантного свойства…

Обе церебры находились внутри обычных охотничьих органоидов. Отличить их владельцев визуально не представлялось возможным.

Лишь эти два органоида даже в случае разрыва коммутационных нитей с Плавтом, пребывающим в озере, были способны действовать полностью самостоятельно. И, главное, при необходимости к ним мог подключиться любой другой органоид, утративший нить дистанционного управления.

Таким образом, единственным из всех на базе, кто знал о существовании двух слабых мест в охотничьей армаде Плавта, в эти напряженные минуты был я — уроженец планеты Отчизна, командор Эр.

Майор госбезопасности А. М. Илютин

Поскольку Беллона находится за тысячу с лишком парсеков от ближайшей границы Объединенных Наций, но притом, в отличие от Солнечной, Альфы Центавра или Барнарда, не подлежит Первому Режиму, то есть не входит в число особо охраняемых систем Метрополии, оперативный космодром ГАБ на этой планете по праву считается глухоманью, если не сказать обиднее — захолустьем.

Не удивительно поэтому, что охрану космодрома и всего Периметра Рубрука нес ровно один взвод осназа. Моим личным упущением я готов признать тот факт, что после захвата «группы Бекетова-Смагина» прибывший со мной на Беллону взвод оперативников не был включен в систему постоянного дежурства.

В тот момент, когда охрана Периметра Рубрука приняла сигнал тревоги от системы внешнего наблюдения, осветила равнину и открыла огонь, НЖО — неопознанные живые объекты — устремились к воротам базы, выказав внушительную скорость перемещения, порядка 27–32 км/ч.

В то же время несколько НЖО уже действовали внутри помещений базы, проникнув в них, как показало позднейшее расследование, через систему подземных озер и карстовых пещер.

Как понятно теперь, мне следовало бы проявить инициативу и, не считаясь с мнением подполковника Курамшина, нарушить служебную субординацию, немедленно взять «группу Бекетова-Смагина» под свою личную охрану, вывести ее на летное поле космодрома и переправить на орбиту посредством одного из двух имеющихся «Гекконов».

Однако я, проснувшись по тревоге, для выработки решений — в том числе и относительно «группы Бекетова-Смагина» — нуждался в личной оценке ситуации. Для этого мне пришлось подняться с ноктовизором на крышу первого офицерского корпуса.

Оттуда я увидел, что атакующая стая НЖО уже преодолела пояс противопехотных заграждений, сломала восточные ворота, разрушила часть полибетонной стены и теперь распространяется по территории базы.

Поскольку всё происходящее сопровождалось беглой, если не сказать остервенелой стрельбой взвода охраны, я сделал два вывода:

— нападающие не поражаются надежно наличной номенклатурой боеприпасов к автоматам «Алтай» и «Нарвал»;

— тяжелым оружием взвод охраны не располагает.

Последнее меня не удивило, поскольку оно и не полагается подобным взводам по штатному расписанию.

Поскольку неопознанные живые объекты со всей очевидностью не были людьми, я предположил, что произошло нападение по сценарию «Фактор К». В силу этого я несколько преувеличил масштаб угрозы, что сказалось на моих дальнейших действиях.

В любом случае было ясно, что первым делом надо отразить нападение. Выручить космодром и его немногочисленных защитников мог подчиненный мне взвод старлея Быховского, состоящий из бывалых оперативников.