Страница 22 из 59
«Что будет в свертке?» – спросил Седов.
Коллеги всегда прекрасно понимали друг друга.
«Два шелковых платка, вот, пожалуйста, можешь взглянуть».
«Шелковые платки? Давно это в Германии кончился такой шелк?»
«Да ты взгляни, – засмеялся Чернов. – Это не просто шелковые платки, это настоящая реликвия, раритеты, память о нашем деде. Видишь фамилию в уголке? Chernoff. В некотором смысле – история рода».
«В каком же это таком смысле?»
«Мой дед прошел через гитлеровские лагеря. Ты прекрасно знаешь. А потом остался на Западе, это ты тоже знаешь. В Берлине живет моя племянница».
Всего лишь шелковые платки…
Не те времена, чтобы отказывать в такой малости.
Все-таки позже генерал тщательно изучил путь Карины в международный аэропорт Темпельхоф с путем следования машины физика Курта Хеллера. Сравнил просто так, для подстраховки, по профессиональной привычке. Особых подозрений Карина никогда у него не вызывала. Отцовское раздражение – это да. Но он умел сдерживаться. Он знал, что Карина интересуется секретной службой, но старался не вмешиваться. Это был её выбор, генерал на нее не давил. Может, подражала отцу, может, хотела что-то доказывать. Генерал не вмешивался. Как он и ожидал, берлинские пути немецкого физика и Карины не совпали. Аэропорт Темпельхоф доживал последние дни, такси из центра – шестнадцать евро, а можно было воспользоваться поездом с Фридрихштрассе. Карина, конечно, воспользовалась поездом. Ее самолет был в воздухе, когда машина физика Курта Хеллера вылетела на встречную полосу…
А шелковые платки племяннице Чернова она действительно передала…
Еще какие-то мелочи всплывали в голове генерала. Но никогда, это точно, Карина не выказывала никакого интереса к доктору Вальковичу. Сосед, как сосед. Она его почти не замечала. Фрик. Её не интересовали фрики. Вот Буковский – другое дело. Как ни странно, на подобных интеллектуальных горилл она посматривала. Конечно, в нужных случаях. Исключительно в нужных (для нее) случаях. «Папа, помнишь Лёвку Антонова из моей группы? У него, оказывается, редкая группа крови. Как у меня. Понимаешь? Он в меня влюблен, на всякий случай я держу его на длинном поводке. – Она засмеялась. – Имей в виду, если что…»
Браслет-змейка…
Чуть отставленная нога…
Красивая женская нога сама по себе оружие…
У жены полковника Седова были такие же красивые ноги…
Через несколько лет после событий, развернувшихся вокруг нелегального вывоза из России стратегического сырья, генерал довольно тесно общался с офицерами Моссада, хорошо знавшими Среднюю Азию. В кабинете генерала на видном месте стоял подарок: менора – копия золотого семисвечника, предписание об изготовлении которого отдал Моисею сам Господь. Еще там, на горе Синай.
«И сделай светильник из золота чистого;
чеканный да сделан будет светильник;
бедро его и стебель его, чашечки его, завязи и цветы должны быть из него;
и шесть ветвей должны выходить из боков его:
три ветви светильника из одного бока,
и три ветви из другого…»
Однажды в Тель-Авиве в маленьком кафе на бульваре царя Шауля генерал Седов разговорился с одним из офицеров, с которыми активно общался. Наступали новые времена, российские президенты менялись с неслыханной быстротой, разговоры становились всё осторожнее, но их сблизили не профессиональные интересы, хотя кто знает, как профессиональные интересы могут проявляться?
Сказано же: «С обдуманностью веди войну твою…»
«Конечно, – сказал тогда генерал, – русскую разведку можно упрекать в чем угодно, но не в беспомощности. В самые жесткие времена сотрудники русской разведки честно выполняли свой долг».
«Это так», – ответил Мохаим.
Под таким именем его знал генерал.
А может, это был псевдоним, неважно.
Главное, Мохаим, несомненно, слышал от своих коллег о контрольном выстреле, которым когда-то молодой русский полковник дал согласие (других толкований этого события просто не существовало) увезти из России свою жену.
Не имело значения, что жена полковника сделала выбор сама.
«Время – условность, – ответил генералу Мохаим. (Всё же это был его псевдоним.) – Времени не существует, существуют события. И дело не в том, выполняем ли мы свой долг до конца. Это подразумевается. И дело даже не в том, что мы всегда стараемся спасти своих людей, – подчеркнул он. – Дело в том, кто всё-таки нами управляет».
«Вы, наверное, о демократии?»
«Я похож на человека, размышляющего о демократии?»
Нет, Мохаим не походил на такого человека. Он был румян. Он был энергичен.
«Если быть откровенным, – сказал он, – я сейчас говорю об аскетах и гедонистах. Старый, в общем, спор. Очень старый. Можно делить людей и по другим признакам, но мне нравится такое разделение».
Генерал недоуменно поднял брови.
Впрочем, говорили они об одном и том же.
Просто никто не хотел выдать себя раньше времени, оба чувствовали, что знают или догадываются о происходящих в мире больших событиях больше, чем знает или догадывается другой. А сверх этого каждый знал еще и то, что другому знать ни в коем случае не полагалось. И оба были настроены благожелательно, даже выпили по стаканчику коньяка, почему-то коньяк в том баре подавали в стаканчиках.
Непонятная публика, непонятный говор.
Посетители в основном спрашивали «кровавую Мэри».
«Аскеты и гедонисты? – переспросил Седов. – В России мы это проходили. С некоторым допущением можно утверждать, что до конца пятидесятых у нас властвовали именно аскеты. Только при них можно было построить колхозы, метро, атомную бомбу…»
«…и очень хорошую науку».
«И очень хорошую науку», – вежливо подтвердил генерал.
Он чувствовал, что Мохаим его понимает. Если этот офицер сам был в том среднеазиатском поселке посреди пустыни (а он, видимо, был там), он должен был знать, почему полковник Седов вернул им труп.
Именно труп, а не живого человека.
Не потому, конечно, что моссадовцев послали именно за трупом.
«Я понимаю… Это был сильный ход… – ответил Мохаим на размышления генерала. – Но потом вы проиграли… Лично вы тоже… Потому что к власти в России пришли гедонисты… Понимаете, о чем я? Гедонисты стареют долго и тщательно. Они стареют так долго, что привыкают к собственным морщинистым лицам, к дряблым мышцам, к тянучке решений, к неопределенности… Они начинают всерьез рассуждать о социализме, как у вас писали, с человеческим лицом».
По внимательным глазам Мохаима было видно, что если его еще раз пошлют за трупом, он еще раз вернется с трупом.
Приказы выполняют или стреляются.
К счастью, в те дни их никуда не посылали.
Они сидели в маленьком кафе на бульваре царя Шауля и разговаривали об аскетах и гедонистах. Если бы мы оказались слабее тогда, думал про себя генерал, обогащенный уран ушел бы в страну, где его до сих пор катастрофически не хватает.
Энергии, энергии, энергии!
И мы не сидели бы в этом баре.
И тело моей жены покоилось бы под тем поселком.
Но уран не ушел, и неважно, где сейчас моя жена: попивает чай на собственной ферме где-нибудь в северной Оклахоме или лечится целебной соленой водой из вечного Мертвого моря…
Когда не знаешь, что делать, лучше ничего не делать.
Генерал прокручивал в голове упущенные моменты.
Например, университет… Специалисты с Лубянки всегда ценили университетское образование… Дочь подолгу оставалась вне его контроля (служба, ничего не поделаешь), а друзья не всегда надежны… Генерал Чернов был для Седова больше, чем друг, но известно: самые большие искусители – именно близкие люди. Отдел Чернова славился проникновенным подходом к людям…
Но не могли же Карину купить!
Мир для нее открыт, и ума хватает!
Если надо, она найдет хоть аскета, хоть гедониста.
А понадобится – свистнет очередного Буковского; такие костьми лягут за возможность покрасоваться рядом. Какие идеи, черт побери, могли так увлечь Карину, что она без рассуждений готова отправить человека на тот свет только потому, что он каким-то боком причастен к бумажному листу, выдранному из «Рабочего журнала» в Церне?..