Таверна «Ямайка»

Постепенно запас ее жизненных сил иссяк, и времена наступили тяжелые, — так говорили в Хелстоне, — и цены упали катастрофически, и негде было взять денег. В северной части страны было то же самое. Скоро на фермы должен был придти голод. Затем землю поразило какое-то заболевание и убило весь скот в районе Хелфорда. Никто не знал, что это за болезнь, чем ее лечить. Эта болезнь поразила все вокруг, как убивают все живое заморозки в разгар весны. Беда пришла с новолунием и затем отступила, не оставив за собой иного следа, кроме уничтоженных растений и животных. Для Мэри и ее матери это было очень тяжелое время. Одна за другой умирали их куры и утки, которых они выращивали с такой заботой; теленок пал прямо на лугу, где он пасся. Но самой тяжелой утратой была смерть их старой кобылы, служившей им верой и правдой двадцать лет. На ней Мэри впервые начала учиться ездить верхом, когда была еще совсем ребенком. Их любимица пала в конюшне утром, уткнувшись своей преданной мордой в колени Мэри; для нее в саду выкопали яму под яблоней и похоронили. И только тогда девушка поняла, что их лошадка уже никогда не повезет своих хозяев ни в Хелстон в базарный день, ни в Хелфорд… Мать, повернувшись к Мэри, сказала:

— Знаешь, Мэри, у меня такое чувство, что какая-то часть меня самой сошла в могилу вместе с Нэлл. Я не знаю, что это, может быть, голос судьбы, но чувствую такую страшную усталость… я не могу больше жить…

Она вернулась в дом и белая, как полотно, села в кухне. Мать за этот день постарела лет на десять. Когда Мэри предложила позвать врача, она безучастно пожала плечами.

— Слишком поздно, дитя мое. Это нужно было делать семнадцать лет тому назад.

И она беззвучно заплакала. Она, чьих слез Мэри никогда не видела.

Мэри пошла за старым доктором, он жил в Моганс и когда-то принял ее на этот свет. Сидя в повозке, направляясь к больной, он сказал:

— Знаешь, Мэри, твоя мать не щадила ни своей души, ни своего тела с того дня, как умер твой отец, теперь она сломлена. Мне это не нравится. Это случилась не в добрый час.

Они ехали по извилистой дороге к дому на краю деревни. У ворот их встретила соседка, по ее лицу было видно, что она вышла с дурной вестью.

— Твоей матери стало хуже, — закричала женщина. — Она сейчас вышла из дому, как призрак, с безумным взглядом, ее всю трясло, и она упала прямо на дороге. Ленсоиз Хоблин подбежал к ней и Рилли Сэрли, они унесли ее в дом, бедняжку. Говорят, что она не открывает глаз.

Доктор решительно оттеснил любопытную толпу от двери. Вместе с Сэрли они перенесли неподвижное тело наверх в спальню.

— Это удар, — сказал доктор, — но она дышит. Пульс ровный. Этого я как раз и боялся, что она свалится внезапно. Почему это случилось именно сейчас, после стольких лет, известно только Богу и ей самой. Тебе, Мэри, теперь придется доказать, что ты унаследовала от своих родителей их мужество и стойкость. Ты единственная, кто может вынести на себе все тяготы ее болезни.

Шесть долгих месяцев, а может быть, и дольше Мэри ухаживала за матерью в этой ее первой и последней болезни. Но та не хотела бороться за свою жизнь, несмотря на всю заботу, которую ей оказывали Мэри и доктор.

Казалось, что она с нетерпением ждет освобождения и молится тайно, чтобы оно пришло как можно скорее. Она говорила Мэри:

— Я не хочу, чтобы твоя жизнь была столь же тяжелой борьбой, как моя. Это калечит и тело, и душу. Тебя ничто не будет удерживать в Хелфорде после моей смерти, поэтому лучше переехать к твоей тетушке Пейшенс в Бодмин.

Мэри пыталась уверить мать, что та не умрет, но это было бесполезно. Она уже сама назначила себе исход, и бороться с ней было невозможно.

— У меня нет никакого желания покидать ферму, мама, — говорила Мэри. — Я здесь родилась, и мой отец здесь родился, и ты тоже родом из Хелфорда. Это то место, где Йелланы должны жить. Я не боюсь бедности, не боюсь, что ферма может разориться. Ты ведь работала на ней одна семнадцать лет, почему бы мне не сделать то же самое? Я сильная и умею делать мужскую работу, ты это знаешь.

— Нет, это жизнь не для девушки, — настаивала мать. — Я занималась фермой все эти годы ради памяти об отце и для тебя. Когда женщина работает ради кого-то, она чувствует себя нужной, это даст ей силы и успокаивает. Но когда ты работаешь для себя одной, это совсем другое дело. Ты не вкладываешь душу в эту работу.

— Что я буду делать в городе? — протестовала Мэри. — Я никогда не знала другой жизни, кроме этой, у реки, и я не хочу другой жизни. Хелстон заменяет мне город. Мне лучше здесь, у нас еще есть несколько курочек и какие-то овощи в огороде, и старая наша свинка, да и лодчонка на реке. А чем я буду заниматься в Бодминс у моей тети Пейшенс?

— Девушка не может жить одна, Мэри, если она не хочет свихнуться или ступить на дурную дорогу. Обычно кончается либо тем, либо другим. Ты разве забыла бедняжку Сью? Помнишь, как она в полнолуние бродила по церковному двору и звала своего возлюбленного, которого у нее никогда не было? А еще до твоего рождения я знала одну служанку, которая осталась сиротой в шестнадцать лет. Она сбежала в Фолмут и проводила время с матросами. Я не смогу спокойно лежать в могиле, и твой отец тоже, если мы не убережем тебя от несчастий. Вот увидишь, тебе понравится твоя тетушка Пейшенс; она всегда была заводилой в играх, она такая веселая, хохотушка… и очень добрая. Помнишь, как она гостила у нас двенадцать лет тому назад? У нее было столько лент на шляпке и шелковая нижняя юбка. В Трелоуаррен был один парень, он в нее влюбился, но Пейшенс считала, что он ей не пара.

Да, Мэри помнила тетушку Пейшенс. У нее были завитушки на лбу, большие голубые глаза, и она то болтала и хохотала, то вылетала во двор, подобрав юбки, чтобы не запачкать подол грязью. Она была хорошенькая, как в сказке.

— Вот что собой представляет твой дядя Джошуа, не могу сказать. Я его никогда не видела и даже не знаю никого, кто был бы с ним знаком. Но я помню, когда твоя тетушка вышла за него замуж, — десять лет назад, в день святого Михаила, — она была от него без ума и писала всякий вздор, под стать разве что девчонке, а не тридцатилетней женщине.

— Я им покажусь, наверное, грубой, — произнесла Мэри задумчиво. — У меня нет хороших манер, нам будет не о чем говорить.

— Они тебя будут любить за то, что это ты, а не за лоск и внешний вид. Пообещай, моя детка, что после моей смерти ты напишешь тетушке Пейшенс о моем последнем и самом сильном желании: чтобы ты переехала к ней жить.

— Я обещаю, — сказала Мэри, но на сердце у нее было неспокойно. Мысль о том, что ее будущая жизнь может так резко измениться, что она должна будет отказаться от всего, чем жила, что любила, эта мысль угнетала ее, вселяла неуверенность. Даже ту землю, которую она исходила вдоль и поперек и которая придавала ей силы в трудную минуту, она должна будет оставить.

С каждым днем ее мать слабела; с каждым днем жизнь уходила из нее. Она протянула кое-как время жатвы и сбора фруктов и еще была жива, когда стали опадать листья. Но когда пришла пора утренних туманов, когда заморозки спустились на землю, а река зубурлила мощными кипящими потоками, разбухшими от дождей, вдова начала метаться в постели. Она называла Мэри именем мужа, вспоминала о том, что давно прошло, и о людях, которых Мэри никогда не знала. Три дня она прожила в этом каком-то своем особом мире, а на четвертый день умерла.

Вещи, которые Мэри любила и которые были близки ее сердцу, теперь переходили в другие руки. Скот был отправлен на рынок в Хелстон. Мебель раскупили соседи, все это выносилось из дома одно за другим. Какому-то человеку из Каверека приглянулся дом, и он купил его. С трубкой во рту он расхаживал по двору и перечислял изменения, которые внесет. Деревья он срубит, чтобы не загораживали вид. А Мэри в это время упаковывала свои немногочисленные вещи в старый чемодан отца, и сердце переполнялось немой болью.

Этот чужой человек заставил ее почувствовать себя неугодной в своем собственном доме, она видела по его глазам: он хочет, чтобы она скорее убралась отсюда. И у нее уже не оставалось других желаний, только бы скорее покончить со всем этим и уехать навсегда. Она снова перечитала письмо от тетушки. Оно было написано неразборчивым почерком на простой бумаге. Тетушка писала, что потрясена известием о несчастье, постигшем племянницу. Она не знала о болезни сестры — ведь так давно не была в Хелфорде. Далее в письме сообщалось: «У нас произошли изменения, о которых ты можешь не знать. Я уже живу не в Бодминс, а в двенадцати милях от него, на большаке, который ведет в Лонсестон. Это дикое и пустынное место. Если бы ты приехала, то твое общество скрасило бы мое одиночество, особенно в зимнее время. Я говорила с твоим дядей, он не возражает, если ты не болтлива, он тебе поможет, раз нужно. Он не может дать тебе денег или кормить даром, как ты понимаешь, но надеется на твою помощь в баре. За это тебя будут кормить, и ты поселишься у нас в доме.