Страница 14 из 48
— Обратись к стюарду. Он здесь тоже новенький. Будешь с ним в одной каюте.
Тим впервые в жизни очутился на пароходе. Он растерянно бродил по нему в поисках стюарда, то взбираясь, то спускаясь вниз по железным лестницам, шагал по узким коридорчикам, попадал то на нос, то на корму, то на нижнюю, то на верхнюю палубу. Экипаж корабля не носил формы. Поэтому Тим даже не знал, к кому обратиться. Блуждая по пароходу, он случайно попал через открытую настежь дверь средней палубы в какое-то небольшое помещение вроде маленькой гостиной; из середины её вела в глубь корабля покрытая ковром лестница с высокими полированными перилами. Снизу поднимался запах жареной рыбы, и Тим догадался, что там, как видно, и есть его будущее рабочее место.
Справа от лестницы находился камбуз, из которого неслись всевозможные вкусные запахи; прямо — за приоткрытой двустворчатой дверью — большой салон-ресторан; столы и стулья здесь были привинчены к полу.
Какой-то человек в белой куртке как раз расставлял приборы. Его фигура и большая круглая голова с курчавыми тёмными волосами показались Тиму знакомыми, хотя он и не мог вспомнить, кто это.
Когда мальчик вошёл в салон, человек в белой куртке обернулся и сказал, ничуть не удивившись.
— Ну вот ты и пришёл!
Тим был поражён. Он знал этого человека. И, как ни странно, даже помнил его имя. Его звали Крешимир. Это был тот самый человек, который задавал ему на ипподроме неприятные вопросы, а потом на прощание сказал: «Может быть, я смогу тебе когда-нибудь помочь…» Это был тот самый человек, чьи колючие водянисто-голубые глаза напоминали глаза господина в клетчатом, барона Треча, которого искал Тим.
Крешимир не дал Тиму долго раздумывать. Он повёл мальчика в их общую каюту, бросил рюкзак Тима на койку, а потом вынул из своего рюкзака и протянул ему точно такие же клетчатые брюки и белую куртку, какие носил сам.
Новый наряд пришёлся Тиму как раз впору и был ему очень к лицу.
— Ты словно родился стюардом! — рассмеялся Крешимир.
Но, увидев серьёзное лицо Тима, осёкся и умолк. Он задумчиво поглядел на мальчика и пробормотал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Тиму:
— Хотел бы я знать, что за сделку вы заключили!
Потом, словно стараясь отогнать неприятную мысль, он тряхнул головой, выпрямился и громко сказал:
— Ну, а теперь за работу! Отправляйся-ка на камбуз к Энрико и помоги ему чистить картошку. Если ты мне понадобишься, я тебя позову. Через зал направо!
Тиму пришлось до самого вечера чистить на камбузе картошку. Кок Энрико, старый пьяница из Генуи, точно так же, как и капитан, мало чем интересовался, кроме водки. На корабле капитан обычно не только хозяин и командир, но и образец поведения для любого из своих матросов. Если капитан строг и деловит, то и экипаж у него такой же. Если он ленив и небрежен, как это было здесь, на пароходе «Дельфин», то и вся команда, начиная с помощника капитана и кончая корабельным коком, ленива и небрежна.
Энрико без передышки рассказывал Тиму очень забавные истории на самой чудовищной смеси немецкого с итальянским, и, так как Тим ни разу не рассмеялся, кок решил, что мальчик, вероятно, его не понимает. Несмотря на это, он всё рассказывал и рассказывал свои истории, видно, для собственного удовольствия, и даже не обратил внимания на то, что Тим срезает с картошки слишком толстую кожуру.
Когда пароход, уже под вечер, вышел наконец из гамбургской гавани, Тиму пришлось пойти в салон-ресторан помогать Крешимиру. И всё время, пока он находился в салоне, он чувствовал на себе испытующий взгляд водянисто-голубых глаз стюарда. В замешательстве Тим даже перепутал некоторые заказы. Одной американке он принёс вместо виски лимонный сок, а какому-то шотландскому лорду поставил на стол вместо яичницы с ветчиной два куска орехового торта.
Крешимир всякий раз поправлял его ошибку без единого слова упрёка. И между делом вводил Тима в тайны его новой профессии:
— Подавай с левой стороны! Когда обслуживаешь правой рукой, левую держи за спиной! Вилка — слева, нож — справа, острой стороной к тарелке!
После ужина Тима снова послали на камбуз помогать повару мыть посуду. Он делал это неловко и был рассеян, потому что в голове его роилось множество вопросов. Почему барон не поехал в том купе, в котором Тим ехал в Гамбург с господином Рикертом? Почему Крешимир оказался вдруг стюардом на том самом пароходе, на который нанялся Тим? Почему господин Рикерт устроил его именно на этот пароход? Почему? Почему? Почему?
И вдруг Тим услышал «почему», сказанное вслух. Резкий голос спрашивал:
— Почему вы очутились на этом корабле?
А другой отвечал:
— А почему бы мне на нём не очутиться?
Это был голос Крешимира.
— Пройдёмте на палубу! — приказал первый голос.
Тим услышал шаги, громыхавшие по узенькой железной лестнице, которая вела на корму. Потом шаги и голоса стихли. Но в ушах Тима они всё ещё продолжали звучать. Ему казалось, что он узнаёт голос, обращавшийся к Крешимиру. И вдруг — в эту минуту он как раз вытирал супницу, — вдруг он понял, чей это голос.
Это был голос человека, которому он продал свой смех, — голос барона Треча.
Супница выскользнула у него из рук и, упав на пол камбуза, разбилась вдребезги. Кок Энрико, вскрикнув: «Mamma mia!», отскочил в сторону, а Тим бросился бегом вверх по лестнице, вслед за голосами.
Наверху, на корме, никого не было. Два корабельных фонаря тускло освещали кормовую палубу и покрытую парусом шлюпку. И вдруг Тим услышал шёпот. Он взглянул в ту сторону, откуда доносились голоса, и ему показалось, что за шлюпкой кто-то шевелится. Тим подкрался на цыпочках поближе и увидел, что из-за шлюпки торчат четыре ноги в ботинках. Больше ему ничего не удалось разглядеть. Но он был уверен, что голоса, доносившиеся из-за шлюпки, принадлежат Крешимиру и барону. Шаг за шагом, не дыша, Тим подходил всё ближе и ближе. Один раз скрипнула половица. Но двое людей, спрятавшихся за шлюпкой, как будто ничего не услышали.
Наконец Тим подошёл так близко, что смог подслушать разговор, который они вели между собой полушёпотом.
— …просто курам на смех! — шипел барон. — Уж не хотите ли вы меня уверить, что истратили все деньги, которые принесли вам акции?
— Как только вы передали мне акции, они сразу стали падать… С молниеносной быстротой, — спокойно заметил Крешимир.
— Согласен! — Барон рассмеялся купленным смехом. — Акции упали, потому что я пользуюсь некоторым влиянием на бирже. Но четверть миллиона, по моим расчётам, у вас всё-таки должно было остаться.
— Эту четверть миллиона я внёс в банк, который сразу затем лопнул, барон!
— Такое уж ваше счастье! — Барон снова рассмеялся.
И Тим почувствовал, что по спине у него бегают мурашки. Он готов был броситься на барона.
И всё-таки у него хватило ума понять, что он должен во что бы то ни стало дослушать разговор до конца.
— Даже если вам пришлось снова начать работать, — сказал теперь барон, — это ещё не причина наниматься именно на этот пароход, чтобы оказаться вместе с мальчиком.
На этот раз рассмеялся Крешимир.
— Никто не может мне этого запретить! — крикнул он.
— Тише! — зашипел Треч.
Крешимир продолжал вполголоса:
— Я продал вам свои глаза и получил взамен ваши — колючие, рыбьи. За это вы передали мне акции стоимостью в один миллион. Ни одна копейка из этого миллиона не попала в мой карман. Вы перехитрили меня. Но на этот раз я перехитрю вас, барон. Я дважды видел вас с мальчиком на ипподроме. Я следил за ним и установил, что после этого мальчик стал регулярно выигрывать на скачках. А затем я установил, что малыш стал мрачен и угрюм, словно больной одинокий старик.
Когда Тим услышал эти слова, сердце его заколотилось так, будто хотело выскочить, но он не шелохнулся.
Крешимир продолжал:
— Я всё равно выведу вас на чистую воду! Я доищусь, что за сделку вы заключили с мальчиком, барон! Я наблюдаю за ним уже четвёртый год, и мне стоило немалого труда устроиться стюардом на этот пароход. А теперь…