Страница 16 из 24
Маша. В конце концов, что мы теряем, Зайка? Это ж как с невинностью, правда? Куча переживаний, а потом — раз, два, и вспомнить не о чем…
Маша дома, лежит и смотрит в потолок. Она спит одна.
Маша. Ведь-ма… (как будто пробуя слово на вкус)
На потолке трещинки и тени. Постепенно освещение меняется, трещинки и тени превращаются сначала в контурный рисунок, а потом в чёрно-белую фотографию: кусочек окна, две парты — вид сверху-спереди-сбоку, ребятишки склонились над тетрадками, кто-то тянет руку. Фотография оживает, хотя и остаётся чёрно-белой:
Маша (тогда, в прошлом, молодая учительница). Велл, Костя. Энд вот ю кэн сэй ас эбаут зис муви?
Ученик. Зис муви из вери интерестинг энд вери клэве муви. Ви си сам интелледженс хероикл мен ин зе вери дификл ситуэйшн. Энд ви ноуз нау…
Маша. Стоп ит, Костя. Зуева? Зуева, ду ю лисн ту ми? Вероника?
Вероника медленно сползает под парту, потом вываливается в проход. Суета. Вероника без сознания. Кто-то открывает окно, потом девочку несут в медицинский кабинет.
Там Веронике дают понюхать нашатырь, она приходит в себя.
Пожилая толстая медсестра. Что с тобой, деточка? Ни кровинки в лице… У тебя месячные?
Вероника (мотает головой).
Медсестра. А что?
Вероника (спокойно, как бы о самом обыденном). Маме опять нужна была кровь. Наверное, слишком много отдала… Всё уже прошло, вы не волнуйтесь. Это не страшно. И не больно совсем. А маме надо.
Маша и медсестра смотрят друг на друга. Потом медсестра трогает девочке лоб. Пожимает плечами.
Изображение по-прежнему черно-белое.
Маша и женщина-милиционер в форме поднимаются по обшарпанной лестнице «хрущобы». Звонят в дверь.
Открывает Вероника — босиком, в каком-то совершенно уж тряпичном халатике.
Вероника. Ой… Здравствуйте, Марь Ванна…
Маша. Можно нам войти?
Вероника. Конечно… Вам маму?
Маша. Да.
Вероника. Сейчас… Вы заходите, я её позову…
Учительница и милиционерша входят, оглядываются. Бедность и захламлённость одновременно.
Милиционерша. Чем это пахнет?
Маша. По-моему, фруктами какими-то сушёными…
Милиционерша. Ой, знаю я эти фрукты…
Появляется пожилая — по виду под пятьдесят — полноватая женщина с измятым лицом и в платке поверх бигуди.
Маша. Здравствуйте. Карина Николаевна?
Мать Вероники. Да. И что?
Маша. Я — учительница Вероники, и мне хотелось бы поговорить с вами о…
Мать Вероники. И поговорить вы пришли с милицией?
Милиционерша. У нас тоже есть несколько вопросов.
Мать Вероники. А у меня нет никакого желания на них отвечать. Я что, какой-то закон нарушила? Нет? До свидания.
Милиционерша каменеет лицом.
Милиционерша. Вероника, подойди-ка ко мне.
Девочка, оглянувшись на мать, машинально делает шаг вперёд, мать не успевает её остановить. Милиционерша хватает Веронику за руку, задирает рукав халата. На предплечье — несколько поперечных шрамиков, некоторые совсем свежие. Но следов уколов нет…
Мать Вероники. Вы что себе позволяете?! Я на вас…
Милиционерша. Жалобу напишете?
Мать Вероники. Да я такое могу сделать, что ты об этой жалобе молить будешь, понятно? Жалобу она захотела…
Маша. Карина Николаевна! Нам надо о девочке поговорить. Она себя плохо чувствует, она в обморок сегодня упала…
Мать Вероники. Я знаю. Это у неё бывает. Пройдёт, не беспокойтесь. Учится хорошо?
Маша. Учится хорошо, но…
Мать Вероники. Не хулиганит? Окна не бьёт?
Маша. Ну что вы…
Мать Вероники. Тогда в чём проблема?
Маша. Но есть же…
Милиционерша. Почему у девочки шрамы на руках?
Мать Вероники. А вот это совершенно не ваше дело.
Милиционерша. Наше. Жестокое обращение с ребёнком…
Мать Вероники. Ха! Верка, иди сюда. Ну-ка, глянь им в глаза и скажи: я с тобой жестоко обращаюсь?
Вероника. Ой, мамочка! Ты хорошая. Ты только хорошее делаешь!
Мать Вероники. Ну? Слышали? А сейчас, Верка, брысь отсюда и не подслушивай.
Вероника исчезает.
Мать Вероники (понизив голос). Дурь у ребёнка. У меня то же самое в детстве было. Режется стеклом и смотрит, как кровь течёт. Пройдёт это, я знаю. Не волнуйтесь и вы.
Изображение снова становится цветным. Квартира Ведьмы.
Вещь спит на узкой кушетке, вздрагивает во сне. Глаза мечутся под веками. Камера наплывает и как бы проникает туда, под веки.
Почти в темноте: в чашу частыми каплями капает тёмная жидкость. Становится совсем темно, слышны только звуки: сдавленный стон, визг выдираемого гвоздя, ещё одного, медленные шаги, хриплое частое дыхание, чавканье.
Голос ведьмы (ее саму мы не видим). И запомни! Никогда, ни про каких обстоятельствах, как бы ты ни испугалась — не смей прекращать ритуал! Поняла? Иначе все, что ты делаешь, обратится на тебя саму…
В темноте возникает светящаяся точка, камера устремляется к ней, стремительно увеличивающийся проём двери, в котором кто-то стоит: на двух ногах, но не совсем человек — скорее, получеловек-полуаллигатор. Камера приближается и замирает, и тогда тот, кто стоит, закрывает за собой дверь. Снова полная темнота — и вдруг ритмичное хриплое чавканье и сопение…
Квартира Кулагиных.
Маша просыпается, вскакивает. Уже светло. Берёт будильник. Рука дрожит. Без пяти восемь. Нажимает кнопку, и будильник тут же начинает громко хрипеть и чавкать — те же звуки, что и во сне. Она давит кнопку, пытается перевести стрелки — но звуки становятся только сильнее и страшнее. Тогда Маша с размаху хлопает будильником об пол. Он замолкает и остаётся лежать. Машу передёргивает — будто она убила крысу.
Она встаёт — и вдруг краем глаза замечает стремительное движение, кто-то шмыгнул за кровать. С трудом заставляет себя заглянуть туда — но там, естественно, никого.
Идёт умываться.
Из комнаты Кулагина тоже доносятся странные звуки. Дверь приоткрыта, Маша видит включённый телевизор, идущий полосами и прерывисто ноющий — так бывает, когда видик подключён, а фильм уже кончился. Кулагин спит в кресле.
Маша почему-то очень долго идёт к этому креслу. Нормальный Кулагин, только прикрылся пледом…
Маша. Эй!
Кулагин не реагирует.
Маша. Вставай, соня. (Трогает его за плечо.)
Кулагин разваливается на части. Голова катится, и видно, что она из папье-маше, кое-где даже видны клочки газеты, не закрашены.
Маша. О, господи… Кулагин! Кулагин, блин! Кончай дурью маяться, не смешно!.. Ты где?
Тишина. И вдруг за спиной Маши — скрип давно не мазанных петель. Она оборачивается.
На стене начинают рваться обои — по контуру двери. Большой двери, не такой, как в современных квартирах. Дверь приоткрывается, приоткрывается — контур светится багрово, — и вдруг откуда-то появляется девочка Вероника, в школьной форме, с бантами, наваливается плечом на дверь — изо всех сил, ноги скребут по полу, — и дверь наконец закрывается, свечение исчезает, но Вероника не отходит от неё, стоит, привалившись спиной, и показывает вытянутой рукой куда-то в угол.