Страница 28 из 50
Зыкина посмотрела на часы и на меня: пора заканчивать, понял ее взгляд.
— Последний вопрос, Борис Александрович. Вам, чтобы руководить таким ансамблем, приходится предъявлять к себе очень высокие требования?
— Чтобы уверенно стоять за пультом, нужно быть и хормейстером, и композитором, и знатоком народного творчества, и обладать широкой музыкальной эрудицией, и уметь угадывать ритм эпохи, запросы времени. Не превращаться в метроном, а быть искренним, эмоциональным, страстным… Надо выкладываться на концерте полностью. Иначе нельзя. (Спустя какое-то время в разговоре с Гридиным на предмет совершенствования дирижерского искусства Зыкина полностью повторила мужу эти слова прославленного музыканта.)
Прощаясь, Александров спросил Зыкину:
— Как Виктор себя чувствует в новой роли?
(Гридин был в ансамбле Александрова баянистом.)
— Вроде справляется. По-моему, неплохо.
— Жаль, что ушел от нас. Хороший был баянист. А как любил баян.
— Да он и сейчас чуть ли не спит с ним, — сказала Зыкина. — Любит играть. Увлеченный, может, слишком.
— Лучше слишком, чем наоборот, — отвечал дирижер.
Александров проводил нас до выхода. На улице ждала толпа с цветами для певицы, которые ей и были вручены. Оказалось, когда мы приехали с Зыкиной и скрылись в подъезде концертного зала, несколько увидевших Зыкину дам стали интересоваться у зыкинского водителя Валентина Ивановича, как долго Зыкина пробудет в этих краях. Тот ответил, что певица приехала на репетицию, которая продлится не меньше часа. Дамы исчезли, а потом явились с внушительным букетом цветов и ждали Зыкину на скамейке в скверике напротив. Когда отъехали, она отдала букет мне, чтобы я положил его на заднее сиденье.
— Откуда столько цветов? — недоумевала Зыкина.
— Откуда, откуда… Да всю клумбу посередине сквера очистили, — сказал водитель.
— Юраш, — обратилась ко мне певица, — выкини их в мусорный бак, как увидишь по дороге. Ворованные цветы мне не нужны.
— Людмила Георгиевна, — говорю, — цветы-то одно загляденье, жаль выбрасывать. Где эти женщины их могли взять, если не с клумбы? За цветами им идти до метро «Новослободская» далековато, да и не очень-то на каблуках со шпилькой комфортно. Удовольствие не выше среднего.
Зыкина промолчала. Цветы остались в машине, из которой я вышел у ближайшей станции метро, предварительно оговорив с певицей план встреч на предстоящую неделю.
До этого был еще один случай, когда Зыкина отказалась от букета.
В октябре 1963 года Зыкиной присваивается почетное звание «Заслуженная артистка РСФСР», и в новом качестве она приезжает с шефским концертом в НИИ Люберецкого района Московской области. Перед концертом она попросила заведующего клубом, если можно, нарвать из институтского сада популярной в народе невежинской рябины, чтобы приготовить домашнюю настойку для лечебных целей. Заведующему клубом было некогда, и он перепоручает просьбу певицы киномеханику. Тот, не зная сути происходящего, взял в помощники охранника, и они вдвоем наломали немерено веток с гроздьями спелой рябины. На клумбе возле клуба еще «дозревали» жухлые гладиолусы и астры. На всякий случай нарвали и их, собрав в букет вместе с ветвями рябины. Во время концерта, после исполнения очередной песни на «бис», киномеханик решил обрадовать гостью, вышел на сцену и преподнес ей новый вид икебаны. Зыкина как ни в чем не бывало «букет» приняла, поклонилась и положила его на рояль. Зал грохотал от аплодисментов стоя. После завершения концертной программы Зыкиной все же собрали нужное количество плодов рябины, и она на своей белой «Волге» вместе с аккомпаниаторами А. Шалаевым и Н. Крыловым укатила в Москву, оставив преподнесенный киномехаником «образец» икебаны на рояле.
В январе 1981 года на сцене Концертного зала имени П. И. Чайковского отмечалось 75-летие И. А. Моисеева, нашего знаменитого хореографа и балетмейстера.
За несколько дней до юбилея Зыкина спрашивает:
— Ты с Моисеевым давно знаком?
— Лет пятнадцать. А в чем дело?
— Юбилей у него скоро. Что ему подарить? Что он любит?
— Любит играть в шахматы, редкие марки коллекционировать…
— Шахматы у него определенно есть, раз любит играть. Слышала, что его друг, гроссмейстер Котов, подарил на прошлый день рождения красивые, ручной работы шахматы. Марки, я знаю, он давно коллекционирует. Но я в них не разбираюсь. Куплю, да не те…
— И правильно. Зачем не то покупать?
— Ладно, что-нибудь придумаю.
Однажды при встрече Моисеев протянул Зыкиной письмо выпускника университета из Бруклина, полученное им во время гастролей в США: «За два билета на концерт я готов по вашему выбору: отдать мою коллекцию марок, которую я собирал пятнадцать лет, пройти на руках от Бруклина до „Метрополитен-опера“ и лизнуть раскаленный утюг». «И что же вы выбрали, Игорь Александрович?» — спросила Зыкина. «Ничего», — отвечал он. «Возможно, стоящая коллекция была…» — продолжала Зыкина. «Но я же не меняла и не могу лишить человека 15-летнего увлечения, чего бы его марки ни стоили».
Вскоре Зыкина написала адрес юбиляру, показала черновик (она всегда просила меня, если писала нечто важное).
— Посмотри, может что-то не так написала.
Я тут же прочел написанное.
— Годится. Но этого мало. Надо добавить еще что-нибудь замечательное, только ему, Моисееву, присущее. Это все же фигура, а не танцовщик какой-то из кордебалета, отмечающий день рождения или круглую дату.
Адрес получился удачный. Зыкина довольно быстро сочинила и выучила наизусть отличную, как мне показалось, здравицу, купила отменный букет цветов и отправилась на торжественное мероприятие.
— Давай, не подведи, — напутствовал жену Гридин.
За сценой концертного зала, в кулисе, впереди Зыкиной, стоял с баяном, коротая время в ожидании выхода, ее давний друг В. Темнов — он выступал с ансамблем «Березка», в котором проработал много лет. Подошел к Зыкиной, спросил: «Ты почему одна?». Она ответила, что ее номер не требует инструментального сопровождения, но потом вдруг говорит: Увидела тебя с баяном и меня осенила одна идея. Когда меня помреж пригласит на выход, ты стой с баяном в кулисе. Я буду импровизировать здравицу Моисееву, а когда закончу низким поклоном, ты, подойдя к ближнему микрофону, мощно, широко, что называется «с заходцем», играешь два такта вступления, а я пойду по короткому кругу с «цыганочкой». И пошла. И зал содрогался от аплодисментов. «На „бис“ я не вышла, потому что боялась, что так, как в первый раз, больше не получится», — говорила она на другой день.
— Зыкиной надо дать орден или медаль «За отвагу», — сказал после торжеств Моисеев.
— За что, Игорь Александрович? — спросил я.
— Выйти в 50 лет на сцену с «цыганочкой», да еще с такой упитанной, далеко не балетной фигурой, — на это нужна отвага. Лихо у нее вышло. И динамика есть, и темперамент.
С Моисеевым Зыкина была знакома давно. Нельзя сказать, что она уж очень дружила с ним, но следила за всеми его успехами, новинками, иногда наведывалась на репетиции. Еще молодой спросила:
— Откуда у вас, Игорь Александрович, такие красивые танцы и пляски?
— Ты спляши, я и у тебя найду, — ответил хореограф.
Они оба — и Моисеев, и Зыкина — сходились во мнении, что у народной песни и народного танца много общих черт. «Это брат и сестра, — говорил Моисеев, — и Зыкина может, взяв за источник национальный фольклор, создать такой портрет песни, что он будет востребован всюду». «Моисеев не ошибается, — говорила Зыкина, — многовековой фольклор может послужить неиссякаемым источником для создания песни, потому что в нем есть все краски — от звучных аккордов до едва уловимых полутонов».
Зыкина часто прислушивалась к тому, что считал Моисеев важным или нужным. Создавая ансамбль «Россия», она в первую очередь поделилась планами с ним. «Хомут на шею повесишь большой и тяжелый, — говорил он ей. — Одно дело петь с двумя баянистами, зная свои песни, которых немного и все популярны, совсем другое — коллектив артистов. У каждого свой характер, взгляды, привязанности, отношение к жизни, уровень знаний, подготовки. Нужно подобрать одаренных людей, а не дилетантов, которые, как говорил Гейне, получают удовольствие от того, что делают что-то хуже, чем это делают профессионалы. Еще учти два момента: отбор репертуара и организация гастролей, да и не только их, а всей деятельности коллектива. Если сердце просит — валяй… Но делай так, чтобы потом не раскаивалась». Годы спустя Моисеев напомнил Зыкиной о своем совете в ложе Большого театра, где они оказались рядом на вечере памяти И. С. Козловского.