Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 50

— Картину я не забыла взять, — продолжала разговор Зыкина. — Я оставила ее в гримерной Марсо, а когда мы с ним вернулись туда после представления, ее там не оказалось. Кто-то взял нечаянно или с умыслом, она же не могла испариться. О пропаже я ему ничего не сказала. Он, вероятно, подумал, что она в пакете, который он видел в моих руках.

За несколько полетов за океан она в некотором смысле пополнила свои знания и даже эрудицию. Если кто-то в разговоре с ней ставил в пример человека, знавшего «целых 3 языка», она тут же ненавязчиво, как бы между прочим, говорила: «Я встречалась в Нью-Йорке с человеком, знавшим 69 языков. Его звали Джордж Шмидт. Выходец из двуязычной семьи, отец — эльзасец, мать — француженка, работал терминологом секретариата ООН и в 1969 году стал победителем конкурса на лучшее знание русского языка среди сотрудников ООН. Так этот Шмидт считал, что ему далеко до человека времен Екатерины Второй, читавшего „Отче наш“ более чем на ста языках».

Если слышала из уст собеседника не вполне грамотную речь, приводила в пример образцы эпистолярного жанра в устах старых русских эмигрантов, с которыми общалась в Сан-Франциско: «Они изъясняются по-русски примерно так: „Я не имею двоих зубов из низшей челюсти“, „Приезжай ко мне на ланч в половину после двенадцати“, „Он высматривает прекрасно и вызывает в женском поле неотразимый эффект“, „Хероватая закуска во внимание русского вкуса“. В одном из похоронных отчетов я прочла: „Они выехали на кладбище, сопутствуемые нога в ногу ненастной погодой, но, поглощенные печальными чувствами, были равнодушны до дождя и ветру“».

Когда заходил разговор о качествах успешного политика, она вспоминала Бенджамина Франклина, великого американского ученого и государственного деятеля, основавшего в Америке первый журнал, в доме которого в Филадельфии она побывала во время гастролей в США в 1972 году. Ее тогда необычайно заинтересовали его тринадцать принципов о «повседневной добродетели», вошедших в обиход ряда выдающихся личностей и большинства американских президентов. Это сдержанность, молчаливость, порядок, решительность, деятельность, откровенность, бережливость, умеренность, справедливость, чистоплотность, спокойствие, целомудрие, скромность. Она считала, что и любому человеку сегодня эти принципы помогут стать мудрым.

Она прекрасно помнила и представления балетной труппы театра Джорджа Баланчина, неподалеку от Линкольн-центра, и «Вестсайдскую историю» в театре на Бродвее, и полотна Эль Греко Метрополитен-музея, и, о чем всегда с удовольствием вспоминала, рассказы «величайшего из величайших» импресарио Соломона Юрока, встречавшегося с элитой мировой культуры целого века. Когда я ее спрашивал или расспрашивал об Америке, она в первую очередь вспоминала Юрока. Он был для нее непререкаемым авторитетом («Сначала Всевышний, потом Папа Римский, потом Юрок», — шутила она однажды).

— Для меня Юрок был своего рода живой энциклопедией, — рассказывала Зыкина, пока мы ждали в ее кабинете журналистов из агентства печати «Новости» по случаю 175-летия установления дипломатических отношений с США. Я многого не знала, да и не могла знать о том, что он знал в совершенстве. Временами я боялась быть надоедливой, но упускать момент, когда рядом человек, знавший много или даже слишком много я не могла. Были в моей библиотеке книги и о Шаляпине, и о Есенине, и даже Дункан, но то, что он рассказывал о них, я ни в одной книге или журнале не читала. Юрок за десятилетия столько ценного в себя впитал, что, поверь, за всю мою жизнь я нигде — ни дома, ни за рубежом — не встречала человека, даже близко похожего на него по объему знаний в области культуры целой планеты. Он прекрасно знал репертуар инструменталистов, певцов, знал, когда, по какому случаю написана та или иная симфония. Даты рождения и смерти композиторов, писателей, поэтов прочно сидели в его голове. Его можно было спросить, когда, например, умер Достоевский, Чайковский, Бах или Бетховен, и моментально получить ответ о причине смерти и даже узнать, кто где похоронен. Он знал наизусть весь репертуар Шаляпина, произведения Артура Рубинштейна, мог сразу ответить на вопрос, когда, где и что танцевала Анна Павлова. И знаешь, что меня еще потрясло? Он не вмешивался в репертуар великих артистов, не навязывал свои вкусы, но если уж давал советы, то это было безошибочно. Ко мне был предельно внимателен, заботлив. Всегда интересовался, выспалась ли я, не голодна ли, нет ли проблем с нарядами, не нужен ли мне экскурсовод, когда я шла в музей или художественную галерею.

— Вот представь себе, — продолжала она, опустошив чашку свежего чая с лимоном. — Захотела я, скажем, купить в те годы особняк в Сан-Франциско, Филадельфии, неважно где. Уверяю тебя, через пару дней он бы позвонил: «Люда Святая, оформляй документы, визу и покупай билет на такой-то рейс, я тебя жду».

— Людмила Георгиевна, — вспомнил я о гастролях певицы в Канаде. — В Ванкувере какие-то духоборы вам чуть ли не рай земной сулили, памятник хотели поставить. В прессе промелькнуло сообщение…

— Это были потомки духоборов, изгнанных из России в конце XIX века за неподчинение властям и отказ служить в армии. Я для них пела столько, сколько они хотели. Пела и любимые их песни. Вот они и расчувствовались.





Перед самым отлетом в отель подошла к завтраку внушительная группа, как они представились, моих поклонников. Наперебой уговаривали остаться при полном обеспечении. Один из них, видимо главный любитель песен, заявил, подсаживаясь к столу: «Из уважения к вам у дома, где вы будете жить, построим памятник. Бронзу найдем, проблем с ней не будет. Специалисты у нас по сооружению памятников есть…». До аэропорта провожала целая делегация… Я, конечно, при расставании, поблагодарила за такую честь, но покидать родину отказалась.

Гастроли Зыкиной в США и Канаде были самыми продолжительными за всю ее творческую деятельность за рубежом. Если сложить все дни и месяцы, которые она там провела, получится больше года. Да и концертов набирается более двухсот. «Но главное не в этом, — говорила певица. — Главное — восхищенная и завороженная песней публика, до отказа заполнявшая залы, ее возбужденное достоинство, выраженное в слезах радости, в ликовании, в восторге души. Думается, с точки зрения моральной добродетели, установления дружеских связей между народами совсем немало».

После гастролей певицы письма из Северной Америки приходили пачками. Американцы благодарили, делились новостями личной жизни, советовались, приглашали в гости, а то и вовсе на постоянное жительство, на все готовое, только живи и пой. У певицы, конечно же, не было времени, чтобы ответить на всю эту обильную почту, даже если бы она стала писать ночи напролет.

Америка оставила у Зыкиной добрые воспоминания спустя и десять, и двадцать лет. Она с почтением и, я бы сказал, с особым теплом говорила о подаренных нашей страной портретах президента США Франклина Рузвельта, увиденных ею в Доме-музее Рузвельта в Гайд-парке. Один — написанный художником А. Герасимовым по эскизам, сделанным на конференции в Тегеране, другой — сотканный на ковре более чем из 600 тысяч узлов мастером-ковроткачом из Армении Д. Геранфеляном. Оба подарка нравились Рузвельту. (Певица сожалела, что умер американский президент 12 апреля, в День космонавтики, который для нее всегда был праздником).

Могла с удовольствием рассказать о миссии русской эскадры в составе двенадцати кораблей под командованием адмиралов Лисовского и Попова, прибывших к берегам США в ответ на обращение президента Линкольна (Зыкина в один из приездов в США возложила букет цветов к памятнику Линкольна в Вашингтоне) помочь справиться в критический период борьбы северных штатов с южными — рабовладельцами так называемой Конфедерации.

— Русско-американское сотрудничество было реальностью в прошлом. О нем следует помнить во имя настоящего и будущего, — заметила она как-то. И продолжала:

— Еще Герцен в середине XIX века (в 1858 году. — Ю.Б.) писал, что между Россией и Америкой «целый океан соленой воды, но нет целого мира застарелых предрассудков, остановившихся понятий, завистливого местничества и остановившейся цивилизации… Обе страны преизбыточествуют силами, пластицизмом, духом организации, настойчивостью, не знающей препятствия…».