Страница 40 из 131
— Нагнись сюда! — приказал он, но сообразив, что это ему надо нагнуться, уперся локтем в стол, медленно приблизил к ней багровое лицо с белым шрамом на подбородке. На войне он был танкистом… — С Нинкой не ходить! Поняла меня — не ходить! — От него несло водкой и табаком.
— С какой Нинкой?
Дядя Ваня выпрямился.
— Я тебе говорю — с Нинкой не ходить! — и ударил по мокрому столу кулаком. Среди недопитых кружек ржавел на клочке газеты селёдочный хвост в черных горошинах.
— С Никой? — догадалась Рая.
— Она такая же Ника, как я… как я… — Он оттопырил губу, взял кружку и допил пиво. — Нинка — моя дочь, — горделиво объяснил он каблучнику. — Ника! — Он сердито посопел, — Чтоб ни шагу с ней, поняла! Она тебя глупостям научит. Обходи её, шалаву! — И, поставив кружку, показал пальцами, как надо обходить.
Тут Раю хрипловатым голосом окликнула мать, и она, обрадовавшись, шмыгнула прочь.
Мужчины почтительно расступились перед ней. С независимым видом прошла она под их любопытными взглядами. Мать услужливо откинула перекладину, которую обычно Рая подымала сама. ОН в подсобке?
Молча ставя термос на бочку, заглянула краем глаза в подсобку. ОН сидел на стуле с высоченной спинкой, единственном в «шалмане». Перед ним на ящике, покрытом клеёнкой, стояла полная ещё кружка. Пена осела — давно здесь. Сосредоточенно чистил ОН воблу. Ею угощали клиенты, а мать припрятывала для него.
— Зайди на минутку, — сказала она, и хоть бы кто пикнул в очереди. Дочка!
ОН внимательно посмотрел на Раю сквозь очки, и мать тоже посмотрела -— тревожно и быстро. Рая поняла.
— Здравствуйте, — произнесла она.
Степенно наклонил ОН в ответ голову. Очень вежливым был ОН, всегда о чем‑то сосредоточенно размышлял, а улыбался редко. Не работал — был студентом, и мать говорила (почему‑то шепотом), что дядя Лёша учится уже во втором институте.
В углу лежал огромный арбуз. Мать вкатила его в сетку, завязала её и дала Рае. Через боковую дверь выпустила.
— Уроки не забудь! — Но — не строго и без раздражения, а только бы скрыть, как рада она его приходу. Сейчас быстренько закроется на обед, и будут есть из одной миски принесённый Раей суп.
Забыв однажды бидон с молоком, она вернулась, прошла мимо греющейся на солнышке Оксаны (она восседала на бочке, свесив белые ноги) и растерянно замерла. ОН сидел как обычно на единственном стуле — в голубом костюме и галстуке, на коленях у него белел выутюженный платок. Мать примостилась на ящике. На другом стояла алюминиевая миска с супом. У обоих были ложки, а она зачем‑то кормила его. ОН жевал, вдумчиво глядя сквозь очки перед собой, она любовалась им с полной ложкой наготове и, едва он проглотил, осторожно сунула её в по–рыбьи разинутый рот. И тут увидела Раю. Лицо её потемнело. Поспешно шагнула Рая к бочке, на которой стоял бидон.
Уроки сделались быстро. Отхватив скибу арбуза, Рая вышла во двор. На детской площадке сидели с Никой Вадька Конь и Шурик. «С Нинкой не ходить! Ты поняла меня — не ходить!» — вспомнила она грозный совет дяди Вани. Улыбнулась…
Вадька Конь травил что‑то. Ника слушала, закусив губу, а Шурик — тот прямо‑таки в рот глядел. Мальчик! Учился он, как и Рая, в шестом классе, только в другой школе, хорошей — в отличие от нашей с Раей, которая считалась школой плохой. Хулиганами и второгодниками славилась она. Дабы уберечь меня от дурного влияния, бабушка сколько раз порывалась перевести меня отсюда, но я сопротивлялся и дотянул до седьмого класса, после которого благополучно сиганул в техникум.
В нашей «плохой» школе училась и Ника, но осталась в девятом классе и решила идти в вечернюю. Для этого надо было работать, пока же она не работала и не училась.
Ласково улыбнулась она Рае. Та села рядышком, разломила скибу и протянула половину Нике. Пусть видят Вадька Конь и Шурик, в каких они отношениях! Но Ника арбуз не взяла — на накрашенные губы показала. На ней были черные туфли с острым мысом и бордовое, в обтяжку, платье без рукавов. Рая глядела на неё с восхищением.
О чем травил Вадька Конь? О киноактёре, с которым якобы познакомился на светопольском море. Врёт все! Зачем актёру светопольское море, когда он может поехать на море настоящее? В ту же Витту, например, до которой от Светополя всего восемьдесят километров. Неужели Ника, такая умная и взрослая, верит ему?
Аккуратно выбирая из арбуза семечки, Рая покосилась на её руку. Тонкой и бледной была она. Хорошо это или плохо? Наверное, хорошо — иначе разве надела б Ника платье без рукавов?
А ноги? Они у неё тоже тонкие, не как у Раи, и это, честно говоря, Раю смущало.
Вышла Жанна. Строго осведомилась у Шурика, сделал ли он уроки, подула на скамейку и села рядом. Она была похожа на брата — такая же круглолицая и румяная. Оба были отличниками и воображалами — мы терпеть их не могли. Вот и сейчас… Зачем спросила она об уроках? Будто Шурик пойдёт гулять, не вызубрив всего!
Скоро появился и Кожух в отутюженных брючках. Жанну из окна углядел? Вадька Конь щелкнул портсигаром, царственным жестом протянул его Кожуху. Тот поколебался секунду, но папиросу взял.
— А маменька увидит? — насмешливо сказала Ника.
Кожух присвистнул.
— Пусть видит!
Нагнулся, прикурил от Вадькиной зажигалки, длинно выпустил дым. Перед Жанкой форсил… Сейчас Рая нисколечко не боялась его — при Жанне Кожух не замечал её.
— Дай, — попросила Ника, показав глазами на Вадькину папиросу. Аккуратно, чтобы не смазать губы, затянулась два раза.
А Вадька? Откусил кончик, сплюнул и тогда только продолжал курить.
— Брезгуешь?
— Ты что! — Даже поперхнулся Вадька Конь. Поперхнулся и закашлялся. — Это привычка, ты что!
Кирпичным сделалось его лицо. Рая обеспокоенно глядела на него. Неужели и она становится такой, когда краснеет?
Ника молчала. Обхватив худые колени, с улыбкой смотрела на оправдывающегося Вадьку.
— Подружки к тебе, — бросил ей Кожух.
От ворот шли Тамара и Жучка. Подружками назвал их Кожух, но до чего же разными были они! Тамара — высокая и статная, с толстой косой, собранной в пучок, а Жучка — она и есть Жучка. Маленькая, вертлявая, над губой усики чернеют.
— Адью, — сказала Ника.
Сзади она казалась совсем тоненькой. Незагоревшие ноги как бы слегка подламывались, и это очень нравилось Рае. Она посидела немного и тоже пошла на улицу.
У ворот, под окнами Ивановой, лицом к лицу столкнулась с Тепой.
— А я к тебе, — начала было Тепа, но Рая предостерегающе подняла палец: у Ивановой играли на пианино.
Вслушивалась, не дыша, не обращая внимания на недоумевающее лицо Тепы. В одном месте, почудилось ей, Иванова ошиблась, и в тот же миг музыка оборвалась.
— Новенькая, — зачарованно прошептала Рая.
Иванова опять заиграла — то же самое, сначала. Тепа хотела сказать что‑то, но Рая сделала страшные глаза, и она замерла с разинутым ртом. Так или не так сыграет Иванова? Кто‑то громко прошёл мимо. Рая не шевелилась. Иванова сыграла по–другому, все получилось складно, и Рая обрадованно сжала Тепину руку.
— Как она тебе? — тихо спросила, когда вышли на улицу. Музыка все ещё звучала в её ушах.
— Кто? — Стекла очков делали голубые Тепины глаза выпуклыми, как у рыбы.
— Никто! — разозлилась Рая. — Под ноги гляди — брякнешься.
В сквере за ними увязались двое мальчишек.
— Семечек не желаете? — закинул удочку один, прилизанный, как Кожух. — Шикарные семечки, девочки.
— Не желаем, — бросила через плечо Рая. — У нас свои есть, — И — Тепе, громко: — Завтра комиссия, а я ещё географию не выучила.
Про комиссию она не сочинила: сегодня на большой перемене Харитон, пересиливая шум, предупредил, чтобы завтра все явились в форме, галстуках и с выученными уроками, — проверять будут.
Мальчишки отстали, Рая с облегчением вздохнула, но, если начистоту, её задело, что так быстро сдались они.
У ворот её караулил Кожух — в темноте, но она узнала его. Как чувствовала, что где‑нибудь да подстережёт её. Повернуться и уйти? Но он уже двигался навстречу. Рая остановилась.