Страница 16 из 86
С другой стороны, король Франции проводил это время в Париже с куда как большей приятностью. Собственно, если бы вам случилось заглянуть к нему в любой из дней 1656 года — или около того, — вы могли бы попасть на замечательное в своем роде представление. Замечательное не только тем, что правящий французский монарх переодевался «солнцем» и отплясывал как последний дурак, но также и тем, что, когда он наконец отплясал, оркестр шагнул в своем развитии словно на другую планету. И все благодаря небольшому балету, сочиненному придворным композитором по фамилии Люлли.
Жан Батист Люлли был подвизавшимся в Париже итальянцем, который появился на свет не только с музыкальным слухом, но и с пританцовывающими ногами. На пару с королем надумали они станцевать дуэт — Луи Каторз переоделся для такого случая Солнцем, откуда и взялся приставший к нему титул «Король-Солнце». На мой взгляд, «Король-Солнце» — далеко не худший из титулов, какой мог бы прилипнуть к отплясывающему, на совершенно идиотский манер, человеку. Наверное, объяснить приходскому священнику, что такое значит «Король-Уран», было бы намного труднее.
Успех балета был таков, что Люлли продвинули из рядовых «виолонистов» в управляющие «королевской музыкой», а вслед за тем он создал совершенно революционный оркестр, в который входили двадцать четыре скрипки, а с ними флейты, гобои, фаготы, трубы и литавры. Собственно, если вам выпадет случай послушать какое-то из сочинений Люлли в живом исполнении, постарайтесь не забыть, что половина инструментов, которые вы слышите, были в то время совершенно и чрезвычайно НОВЫМИ. Они были только что выдуманными техническими новинками, чудными штуковинами, свежеиспеченными игрушками. Люлли, видите ли, экспериментировал с музыкой и звучанием оркестра. И, что еще важнее, делал это толково. И облик, и звучание оркестра он изменил навсегда.
Как это ни печально, в наши дни Люлли почти не слушают и не исполняют. Если честно, Люлли помнят ныне скорее в связи с обстоятельствами его смерти, каковые, хоть они и хорошо документированы, заслуживают повторного описания. Говорят, что все произошло в самый разгар исполнения его «Те Deum»[*] — сочинения, написанного, о ирония ироний, по случаю выздоровления любимого короля от некой хвори. То была, понятное дело, какая-то из особенно неприятных болезней семнадцатого столетия. Э-э, не исключено, что и сифилис. Да что угодно.
Как бы там ни было, в ту пору вы, дирижируя оркестром, не размахивали перед ним палочкой. О нет, в ту пору вам приходилось зарабатывать ваши деньги тяжелым физическим трудом. Вам выдавали здоровенный кол — размером так примерно с ручку от метлы; иногда к нему подвешивались колокольчики, иногда не подвешивались, — вы держали его вертикально и ударяли им в пол в начале каждого такта или когда вам хотелось. На том трагическом исполнении «Те Deum» Люлли, с веселой беспечностью колотя по полу, вдруг взял да и продырявил собственную ступню, — не знаю, может, мимо как раз проходила какая-нибудь на редкость привлекательная «вертипопка»[♫]. Как бы там ни было, через несколько дней на ноге его, как уверяют, образовался гнойник, потом началась гангрена, а вскоре после этого Люлли умер. Умер пятидесятипятилетним, навеки занесенным — вместе с Алкэном[♫] — в тот раздел посвященных музыке книг, что носит название «Дурно кончившие композиторы». Несчастный сукин сын.
Англия. 1689-й. (Вступает волнующая, определяющая все настроение следующего эпизода музыка из тех, что мы слышали воскресными вечерами в классических черно-белых фильмах. Музыка стихает.)
У нас тут произошли кое-какие, так сказать, перестановки.
Кромвель, дослужившийся до звания лорда-протектора, давно похоронен. Будем надеяться, что замертво. В общем-то, и слава богу, — я к тому, что стрижка у него была все-таки кошмарная.
Объявился и откланялся Карл II. Произошло что-то вроде нашего перехода из 1960-х в 1970-е — круглоголовые исчезли, а на смену им пришли люди с длинными, ниспадающими локонами. (Интересно, клёши тогда уже носили?) Столица обустроилась более-менее полностью, пережив и Великую чуму — погубившую около 70 000 человек (я привожу лишь порядок величины), — и Великий лондонский пожар. То же можно сказать и о музыке, в которой присутствует ныне целая компания великих композиторов, превосходно работающих в рамках нынешней большой сенсации, оперы, — и никто не справляется с этой работой лучше, чем первейший из композиторов Англии, Генри Пёрселл.
Примерно как Люлли во Франции, Пёрселл состоял в композиторах личного оркестра короля — а также в органистах Вестминстерского аббатства. С точки зрения исторической Пёрселл был человеком отчасти загадочным. Уж очень мало о нем известно. На самом деле, так мало, что мне пришлось выдумать кое-что из приведенного ниже, посмотрим, удастся ли вам понять, что именно.
Сейчас ему около тридцати, его восхождение на музыкальный небосклон было вполне ослепительным.
В пятнадцать он всего-навсего подкачивал воздух в трубы органа, а уже в восемнадцать стал придворным композитором. К двадцати же годам Пёрселл обратился в самого известного композитора Англии.
Любимым цветом его был лиловый. ☺
Прошу прощения, но похоже, это почти и все, что мы о нем знаем. Давайте посмотрим еще раз.
Пёрселл написал кучу самой разной музыки — от похабных школьных песенок до музыки для королевских торжеств. (Что, между прочим, почти правда.)
Что еще? Ну, еще он писал музыку для разных монархов: Карла II, Якова II и королевы Марии.
М-м… да, верно, однажды он написал фантазию, основанную на одной-единственной ноте.
А еще у него был ручной кролик по кличке Кит. ☺
Черт, извините. В общем, как я уже говорил, о настоящей его жизни мы знаем очень мало.
Вернемся в 1689-й. Пёрселл, ему сейчас тридцать один год, представляет на суд публики последнее свое творение — оперу «Дидона и Эней». Великолепное добавление к процветающему оперному жанру, показывающее непревзойденную способность Пёрселла перелагать слова на музыку. Есть там скорбная песнь, которая не только составляет одно из совершеннейших достижений оперы — и музыкальных, и эмоциональных, — но и построена на одном и том же повторяющемся в нижних голосах чередовании нот. Это называется «бассо остинато», его назначение — воспроизводиться снова и снова, образуя фон для меняющейся в верхних голосах мелодии, а иногда и гармонии. Пёрселл использовал его божественно. Звучит великолепная, мучительно печальная ария героини оперы, Дидоны. Дидона поет что-то вроде: «Помни обо мне, но забудь о моей участи». Вот это я и называю примером повторяющейся дважды истории.
Если вам когда-нибудь попадется на глаза афиша, извещающая о постановке этой оперы, сходите, послушайте. Что я могу сказать? Она попросту баснословна. Может, ее и написали примерно 313 лет назад, но она и сейчас остается одним из самых трогательных сочинений во всей музыке. И разумеется, из самых любимых, особенно школьниками, потому что Пёрселл расположил слова так, что образовалась пауза, во время которой как раз можно успеть вогнать учителя музыки в краску: «Когда я лягу… лягу в землю». Взрыв смешков и хихиканья в заднем ряду хора. «А ну-ка, прекратить, не то всех после уроков оставлю».
Ну ладно, я не могу надолго задерживаться на «Дидоне и Энее» Пёрселла. У меня сегодня назначено несколько встреч, а потом еще музыку надо послушать, посмотреть репортажи с полей сражений — как там людям отрывают руки и ноги.
*
«Тебя, Бога, хвалим» (лат.). (Примеч. переводчика).
♫
Подлинность этого оригинального образчика сленга времен Людовика XIV удостоверяется единственной сохранившейся рукописью сочинения, озаглавленного «Thesée et ses gateaux de fer» — «Тесей и его стальные ягодицы» ☺ (Примеч. автора).
♫
Шарль Валентин Алкэн, который двумя столетиями позже потянулся, предположительно, за книгой, стоявшей на самой верхней полке, и был убит рухнувшим на него книжным шкафом. (Примеч. автора).