Страница 36 из 147
Брюстер говорил это, уткнувшись в колени. Он не поднимал головы, не шевелился, только время от времени вскидывал глаза на Этриджа, как будто пронзая его взглядом.
— Будь проклято их догматическое понятие справедливости. От нее тошнит, Декс. Когда они говорят об «освобождении», это означает, что кого-то надо взорвать; когда они говорят о «представительной демократии», под этим подразумевается погром всего во имя пятерых преступников с помощью банки бензина. Они заставили нас принять их грязные рассуждения и их грязный язык — когда в последний раз вы были шокированы, услышав слова «фашистские подонки»? Они радикализировали всех нас, и пришло время положить этому предел.
Головная боль раздражала и отвлекала внимание Этриджа. Он почувствовал, что ему трудно реагировать с той быстротой, которой требовал ход рассуждений Брюстера. Брюстер тянул волынку по поводу радикалов до тех пор, пока несколько минут назад не перескочил внезапно на испанские базы. Это беспокоило Этриджа, потому что он знал, что президент не имеет обыкновения заниматься праздной болтовней. У Брюстера существовала какая-то причина для демонстрации гнева — это была преамбула к чему-то особенному, и Этридж пытался предугадать следующие повороты мысли президента, но головная боль мешала этому, и наконец он сказал:
— Как вы думаете, кто-нибудь может дать мне пару таблеток аспирина?
Брюстер вскинул голову, темные волосы упали ему на глаза:
— Вы плохо себя чувствуете?
— Пронзительная головная боль, и все.
— Я позвоню врачу.
— Нет.
— Декс, ты попал под взрывы, ты получил удар по голове, теперь у тебя головная боль. Я хочу, чтобы тебя осмотрели.
— В этом действительно нет необходимости. Боли такого рода беспокоят меня всю жизнь — я обречен на головную боль на всю оставшуюся жизнь. Она всегда проходит. — Этридж приподнял одну руку на несколько дюймов, выражая президенту признательность за заботу. — Не о чем беспокоиться, уверяю вас. Врачи сделали все анализы, которые только известны медицинской науке. Со мной все в порядке. Мне нужна только пара таблеток аспирина.
Президент протянул руку к телефону. Этридж прислушался к его бормотанию в трубку и, уловив слово «аспирин», облегченно откинулся назад. Ему не хотелось, чтобы еще одна бригада врачей тыкала его пальцами, перебрасывая от одной диагностической машины к другой, подвергая множеству адских мук и тюремной скуке вынужденной изоляции. С ним ничего не случилось; в его вечном недомогании виновата была погода. Ранее он был встревожен летаргией, продолжительным сном, который потребовался ему после взрывов бомб. Он проснулся на следующее утро после трагедии с раскалывающейся от боли головой и странной слабостью в правой руке и ноге. Он сообщил врачам об этих симптомах — он не был напыщенным дураком. Они высказали мрачные предположения о возможности удара или «нарушения обмена веществ мозга». Были сделаны дополнительные рентгеновские снимки черепа и еще одна энцефалограмма. На третье утро Дик Кермод, его личный врач, вошел в палату госпиталя, светясь от радости:
— Черт побери, с вами все в порядке. Человек, который получил удар по голове, имеет право на небольшую головную боль. Никаких повреждений, никаких следов удара. Сегодня есть головная боль? Отлично, тогда мы отпускаем вас — мы провели все анализы, они дали отрицательный результат. Но если вас что-нибудь будет беспокоить, вызовите меня немедленно, договорились? От головной боли примите вот это средство.
Говард Брюстер положил трубку.
— Вы должны кое-что обещать мне, Декс. Завтра вы первым делом позвоните своему врачу и сообщите ему о своей головной боли.
— Об этом не стоит…
— Сделайте мне это небольшое одолжение, хорошо?
Он наклонил голову.
— Хорошо, пусть будет так.
— Вы очень важная фигура, Декс. Нам не хотелось бы, чтобы с вашим здоровьем возникли какие-либо проблемы. Если мы не вернем назад Клиффа Фэрли ко дню инаугурации, вы должны быть достаточно здоровы, чтобы встать на его место.
— Мы вернем его, господин президент. Я абсолютно уверен в этом.
— Мы должны принимать в расчет худший вариант, — ответил Брюстер, сворачивая сигару. — Вот почему мы сейчас здесь. У нас мало времени — ваше ограничено множеством проблем, я занят Клиффом. Моему предшественнику потребовалось шесть недель, чтобы ввести меня в курс дела. — Мне потребовалось примерно столько же времени для Клиффа. Сейчас у нас с вами всего девять дней. Вам следует посетить министра обороны и госсекретаря, провести некоторое время с людьми из Кабинета и министерства безопасности, но на самом деле существует только один человек, который может помочь вам продраться сквозь все эти дебри, и этот человек — я. В ближайшие девять дней вам придется провести так много времени в качестве моей правой руки, что вам станет ненавистен даже мой вид, если это уже не случилось.
По сути дела, Этриджу не был ненавистен вид Брюстера. Он ему, пожалуй, даже нравился. Но Этриджу потребовался не один год, чтобы сформировать свое впечатление о президенте, потому что как политика Брюстера трудно было оценить однозначно. Внешне он был воплощением американских традиций: он вырос в сельском Орегоне, верил в тяжелый труд и патриотизм, в то, что каждому может выпасть шанс, и в то, что Бог больше всего благосклонен к тем, кто умеет постоять за себя. Брюстер был воспитан так, будто его наставником были Авраам Линкольн, Горацио Алжер и Том Микс. В Брюстере соединились либеральные традиции, консервативный менталитет и ценности Мейн-стрит.[11] Его слабости тоже были типичны: время от времени у него случались приступы благочестия, он обладал искренностью хамелеона и умел смещать границы морали в удобную для себя сторону.
В представлении Этриджа, Говард Брюстер был заслуживающим уважения президентом от оппозиции: он не внушал особого ужаса, принимая во внимание тот факт, что для этого поста никто не был слишком хорош.
— Долгие часы, Декс, — заклинал президент. — Прорва того, что надо будет втиснуть в ваши мозги — сверхсекретные вещи, дела, которые продолжают вестись. Поэтому вы нужны мне здоровым.
Президент наклонился вперед, чтобы придать больший вес своим словам. Он отвел от лица окутанную дымом руку с сигарой.
— Вы не имеете права на головные боли. Понимаете меня?
Этридж улыбнулся.
— Все в порядке, господин президент.
Секретарь принес Этриджу аспирин и стакан ледяной воды. Этридж проглотил таблетки.
— Моя сигара не мешает вам?
— Нисколько.
— Это правда или простая вежливость?
— Вам известно, что я тоже иногда балую себя сигарой.
— У некоторых людей возникает головная боль из-за повышенной чувствительности к различным вещам. — Помощник удалился, и Брюстер положил сигару в пепельницу около своего локтя.
— Вы вежливый негодник, Декс. Я мысленно возвращаюсь к началу избирательной компании: вы неизменно выделялись тем, что опаздывали на все собрания, и оказывалось, что вы задерживаетесь, чтобы придержать двери для остальных. Если вы находились поблизости, никто другой больше не мог держать дверь.
— Через некоторое время они излечили меня от этого.
Президент улыбнулся, глаза сузились до щелочек. Но его веселье казалось наигранным.
— Мне хотелось бы, чтобы я лучше знал вас к этому моменту.
— Я что, такой таинственный?
— Вы избранный вице-президент, Декс. Если в течение девяти дней мы не вернем Фэрли назад живым, вы — следующий президент Соединенных Штатов. Была бы на то моя воля, я хотел бы знать вас так же хорошо, как собственных сыновей. В этом случае я бы чувствовал себя гораздо свободнее.
— Вы боитесь передавать свои полномочия, не так ли? Вы не знаете, справлюсь ли я с ними.
— О, я полностью уверен в вас, Декс.
— Но вы хотите получить заверения на этот счет. Что вы хотите услышать от меня, господин президент?
Брюстер не дал прямого ответа. Он поднялся, со странным видом обошел кабинет — как будто он был посетителем, впервые в него попавшим. Оглядел картины, мебель; наконец подошел к своему креслу и, стоя перед ним, наклонился, чтобы взять сигару.
11
Мейн-стрит (главная улица) — местность, включающая небольшой городок и его окрестности. Здесь — в переносном значении: прагматический, замкнутый на себе провинциализм, мещанство.