Страница 2 из 6
«У меня неприятная новость», — привычно подумал Федор, и его мысль услышал каждый из сидящих вокруг.
Сколько раз он сообщал им, что принес неприятные вести? Сообщал, как живым людям, словно обладавшим собственными жизнями. Конечно, бывали и добрые, аж три раза, но это было так давно… Те, кто получил их, например, отряд гуннов, мгновенно теряли яркость и насыщенность красок. Будто говорили ему и остальным — мы прошли, парни, мы в игре, мешать теперь не будем, дело за вами. Ждем.
«Хочешь сообщить что-то неожиданное?» — голос Собирателя скрипел, как песок по стеклу. Страшный ублюдок, и как только Федору удалось такого придумать?
Остальные смолчали, и Федя знал причину. Точнее сказать, придумал ее, но в фантастическим мире его полусна это не имело значения. Причина состояла в том, что остальные его персонажи опасались Собирателя. А кое-кто и откровенно боялся. С тревогой наблюдая за своим автором, откровенно симпатизировавшем убийце.
«„Жизнь на лезвиях ножей“ завернули. Без объяснения причин, как обычно. Отказ. Извини, Собиратель», — Федор уставился на носки своих тяжелых ботинок. В этом мире он всегда носил высокие тяжелые ботинки, громоздкие, но удобные.
«Ожидаемо», — высокий человек в черной шляпе вынул из внутреннего кармана серебряный портсигар.
Открыл, ногтями подцепил сигарету. Убрал портсигар обратно. Где-то там, в отутюженном фраке, совсем рядом с сигаретами, лежала наваха — ужасного вида испанский раскладной нож. Шестнадцать дюймов великолепной отточенной стали. Так же удобно, совсем под рукой. Хладнокровный гаденыш.
«Я сожалею, но в этой ситуации ничего поделать не могу…», — один из коммандос вынул из-под банданы пачку сигарет, протянув Федору. Автор закурил, бросил пачку обратно. — «Теперь вся надежда на наших инквизиторов, другие произведения уже свои попытки исчерпали»…
Стоящие чуть в сторонке четыре близнеца в черных сутанах переглянулись между собой. Впрочем, без особого оптимизма.
«Либо», — продолжал размышлять Федор, — «это будет рукопись, о которой вы знаете».
Круг вздохнул в едином порыве. Конечно, они знали. И вместе со своим создателем искренне надеялись, что новеньким может повести больше. Ведь у тех впереди вычитка, и далеко не в одном издательстве. Шанс. В то время, как их будущее…
«Я почти закончил новый…», — продолжил Федор, но Собиратель перебил, как обычно резко и грубо.
«Есть еще „Бритвы его жизней“».
На скале воцарилась тишина, во время которой Федор почувствовал, что засыпает. Образы окружавших его персонажей стали тускнеть.
«Ты думаешь, — столь же резко парировал он, оборачиваясь к стервятнику в черном фраке, — что если роман о твоих похождениях не смог заинтересовать издателя, история твоего юношества сможет сделать большее»?
«Возможно», — туманно ответствовал Собиратель.
Уже засыпая и распуская круг своих созданий, Федор увидел, как за плечом убийцы появляется его копия. Только лицо не такое сухое, а в движениях больше гибкости. Размышляя о «Бритвах его жизней», он уснул.
— Ух, Паха, передай огурчики… М-м-м… Спасибо. Хорошо, пошла, да…
Комната наполнилась стуком опускаемых на стол стопок.
Водка не помогала, а перед глазами стоял образ Насти. Хотя нет, ложь. Помогала, хоть на время. Мысли стали вальяжными, словно павлины, сердце уже не щемило. Кто она такая, в конце концов? Подумаешь, расписались несколько лет назад. Давно это было, а кто старое помянет… Пусть живет своей жизнью, у него она своя. Живая мертвечина, не сумевшая найти радости жизни. Дура.
Парни, сидящие за столом, увлеченно закусывали бутербродами с мясной нарезкой и вареными сосисками. Оливье кончился еще полчаса назад.
— Ну что, Федисюк, когда порадуешь новой книгой?
Паша, как обычно, умело прикидывался идиотом. Ведь прекрасно знал, что Федя не любит разговоров на тему своих творений. Как никогда и не обсуждает с друзьями всех перипетий общения с издательствами. И все равно спросил, как будто ни разу ответов на этот вопрос не получал.
— Иди в жопу, Паша, — беззлобно ответил Федор, дожевывая огурец. — Ты отлично знаешь, что этот вопрос решаю не я. Если издатель вдруг решит, что какое-то из моих произведений ему интересно, ты узнаешь об этом первым.
Парни, все четверо, заржали. Кто-то вновь принялся разливать по стопкам прозрачную карамель водки. Серега поднялся, вынимая сигарету.
— Слышь, чуваки, давайте на кухне курить, а то уже не продохнуть…
— Да ладно тебе.
— Ой, ну это же из-за стола вставать нужно.
— Не сломаетесь, — Сергей бросил сигарету в рот. — Пошли, Данилов, покурим, что ли?
Федор поднялся на ноги, забирая со шкафа свои сигареты. В голове шумело, как в наполняющемся унитазном бачке. Взгляд напоминал прожектор на наблюдательной вышке — так же бесцельно и хаотично метался по комнате, разглядывая лица друзей. Хорошо сидим, да. А ведь еще «ноль-семь» в морозилке ждет.
Вышли на кухню, прикрыли за собой дверь. Серега пошире распахнул форточку, впуская в квартиру холодный февральский ветерок. Федор неожиданно вспомнил о скале, на которой встречался со своими героями.
— Ну, рассказывай, — предложил Сергей, щелкая зажигалкой. Выругался, на просвет убедившись, что газ кончился. Взял с холодильника другую.
— Что тебе рассказывать?
— Блин, Федя, не притворяйся дураком, это только Пашке идет. Рассказывай. Приехала твоя ненаглядная?
Прикуривающий Данилов мигом погрустнел. Конечно, ждал дружеских расспросов, но от того легче не становилось.
— Приехала, — словно приговор, огласил он. — Позавчера.
— Ну и что? Слушай, не томи. Мне что, из тебя все клещами вытягивать?
— А мне тебя что, как Паху — в жопу послать?
— Завязывай, Данилов, — Сергей выпустил в форточку струю дыма. — Знаю же, что хочешь поделиться. Не первый день знакомы. Давай, писатель, выкладывай.
— Короче, я в полном недоумении…
— Ты витиевато будешь книги писать, мне проще рассказывай, я ведь технарь.
— Блин, Серега, — Федор поморщился, но продолжил, — если проще, то полный абзац.
— Не дает?
— Я тебя умоляю… Казалось бы, душа в душу, понимаем друг друга с полуслова, а тут… Как кукла стеклянная. Красивая, но неживая. И ведь, засранка, не пожила еще ничего, а строит из себя умудренную годами даму. Мол, секс ее больше не устраивает вообще, и не во мне дело… Мол, себя в жизни не может найти. А то, что у нее одна из основных функций, инстинктов человеческих отключается, ее не колышет. Ей комфортно. А мне будет некомфортно вместе с ней, а значит, не стоит и пробовать…
Серега молча курил, не перебивая. Закончил, затушил окурок в пепельнице. Взглянул на Данилова, облизнул губы.
— Значит, не дает.
— Бляха муха, Серега, ты ни фига не понял…
— Все я понял. Отшила тебя куколка твоя хрустальная. Подловила на твоих собственных условиях. А ты, лопух, брать просто не умеешь. А может, и не нужно. Ну скажи, братан, зачем тебе этот геморрой? Эта вешалка с ушами? Чтобы опять сердце на кусочки исполосовать? Это же не женщина — это тамагочи натуральный! Ты его гуляешь, кормишь, поишь и лелеешь, а что в ответ? Ни фига, потому что симпатичный электронный тамагочи ничем тебя отблагодарить не может. Забей, короче. Пусть своим ухажерам-импотентам мозг сверлит. Пошли, накатим?
Но уже возвращаясь в комнату, наполненную смехом друзей, Федор понял, что больше не хочет пить. Он хотел лечь спать, причем не здесь, в Серегиной квартире, на матрасе и в спальном мешке, а дома, пусть и на диване. Только чтобы в соседней комнате спала она…
Друзья долго не хотели его отпускать. Отговаривали и шутили, прекрасно осознавая бесплодность своих попыток. Он все же вызвал такси и уехал домой.
Вошел, с самого первого мгновения окруженный ее запахами. Как когда-то, в те времена, пока они жили вместе. Нетвердой рукой закрыл дверь, включил свет. Некоторое время рассматривал ее сапоги, стоящие у порога. Deja vu, господа и дамы…
Разделся, пошатавшись по своей небольшой квартире. Дверь в спальню была прикрыта неплотно. Словно бы и не закрывала она ее, сама закрылась. Хочешь — входи. Но ты сам знаешь, что можно, а что нельзя…