Страница 43 из 45
Джонатан… Джонатан… Вот она идет по побережью к его дому на фоне серого неба и дождя, одетая в брючный черный наряд, это черный траур по невинности, любви, ребенку.
Он стоял на кухне у стола, когда она вошла. И выглядел как после бессонной ночи. Он разрезал грейпфрут на две половинки большим поварским ножом. Он объясняет, что у него была ссора с братом… Он чувствует себя отвратительно… Не хочет ли она половинку грейпфрута? Она качает головой, нет. Немножко кофе? Нет. Премного благодарны.
Он делает замечание, что, мол, сейчас немного рановато для светского визита, не так ли?
— Что-то случилось?
— Я пришла за фотографиями.
— Что за фотографии? О чем ты?
— Наши фотографии, которые ты делал в больнице. Мои и ребенка.
— Господи, когда это было!
— Джонатан, они мне нужны. Они здесь!
— Да я и не помню.
— Они у тебя?
— Элиза, ну, в самом деле…
— Постарайся вспомнить.
Он смотрит на нее, она уже и раньше видела этот взгляд и хорошо знает, что он означает.
— А если они у меня, сколько ты за них заплатишь?
— Сукин сын, ублюдок!
— Так сколько же, Элиза?
— Минетчик проклятый, педик!
Она уже выкрикивает эти слова. И тянется к ножу, лежащему на столе.
— Нет! — кричит он.
И визжит, словно баба. Потом кричит:
— Положи его на место!
А она надвигается на него с ножом.
— У меня их нет! — вопит он. — Я даже не знаю, где они!
Она не верит ему, ее больше не интересует, где находятся эти проклятые фотографии, она охвачена яростью. Она понимает только, что это тот самым человек, который причинил ей так много боли, которому не нужна она — женщина, человек, который предал ее уже не один раз и который погубил всю ее жизнь. Ее зеленые глаза сужаются, зубы стиснуты, нож в ее руке становится оружием.
Она бросается и со всей силой вонзает в него нож.
Джонатан вопит, потом умолкает. И умолкает все. Даже дождя не слышно. Она отнимает от ножа руку, и Джонатан оседает на пол.
А она выбегает в дождь.
Тутс видела — Леона вышла из дома без четверти двенадцать. На Леоне были черные трико и колготки. Черные туфли-лодочки на низком каблуке. На плече черная сумка. Спортивные туфли, связанные за шнурки, были переброшены через другое плечо. Она швырнула и туфли и сумку на заднее сиденье «ягуара» и забралась в машину. Тутс была сзади нее, неподалеку.
Она последовала за Леоной вверх по Сорок первому шоссе и повернула на бульвар Бэйо, все время держась за ней, и когда та припарковала автомобиль перед фасадом административного здания Бэйо, на бульваре Уэст-Бэйо, дом восемьсот тридцать семь. Двухэтажное белое здание с несколькими вывесками мрачно высилось впереди. На одной из вывесок значилось «Уэйд Ливингстон, доктор медицины».
Леона закурила сигарету. Короткие нервные клубы дыма вылетали из окна «ягуара» со стороны водительского места. На приборной доске у Тутс часы показывали без трех двенадцать, потом стрелки сошлись на двенадцати.
Одна из дверей конторы открылась. Какая-то сиделка во всем белом и туфлях на плоской подошве вышла из двери и двинулась к маленькой красной «тойоте». Она подняла взгляд на небо, пожала плечами, села в автомобиль, завела его и тронулась с места.
Тутс все ждала. Леона выбросила сигарету в окно. Дверь конторы снова открылась. Высокий темноволосый мужчина в очках, в синем костюме вышел из дверей, присмотрелся к автостоянке, заметил зеленый «ягуар» и пошел к нему. «Доктор Ливингстон, — подумала Тутс. — Полагаю, что так».
Ливингстон, если, конечно, это был он, подошел к «ягуару», открыл дверцу со стороны пассажирского места, быстро сел и захлопнул дверцу.
— Давай уедем куда-нибудь отсюда к черту, — сказал он.
Жучок работал прекрасно. Как легко, когда говорят только два человека. Если пользоваться жучком, когда в комнате четыре — пять человек, то можно просто свихнуться, пытаясь выяснить, кому принадлежит каждый из голосов. Но на этот раз все было просто. Всего два человека, да еще мужчина и женщина. Да здравствует такое различие!
— Хорошо, Ли, почему вдруг такая срочность?
«Этакое ласкательное имя», — подумала Тутс.
— Ненавижу, когда ты зовешь меня Ли.
— О, извини, я забыл…
— Меня зовут Леона.
— Да, Леона, я же сказал: извини.
Молчание.
— Вот мы и встретились, почему такая срочность?
— Я хотела должным образом попрощаться.
— Я думал, что весь прошлый вечер был посвящен должному прощанию. Леона, если ты намерена… затягивать до бесконечности…
— Нет. Я же знаю, что ты хочешь покончить с этим.
— Я уже покончил с этим, Леона.
— Да, я знаю. Но я — не покончила.
— Куда мы едем?
Она делала левый поворот на автостоянку при муниципальном центре Хэйли. Большие рекламные щиты извещали об автомобильной выставке на следующей неделе. Грузовики, легковые автомобили, трактора…
— Поговорим здесь.
— Мы могли бы поговорить и по пути. Я не понимаю, почему…
— Я не люблю разговаривать и одновременно вести машину.
Тутс въехала за ними на стоянку. Там было припарковано несколько автомобилей. «Служащие», — предположила Тутс. Среди них какой-то желтый грузовик-пикапчик. Мужчина в рабочем комбинезоне шел по диагонали через стоянку по направлению к автомобильному бюро, расположенному на противоположной стороне улицы.
Леона остановила машину. Тутс проехала вокруг стоянки, обогнула центр, а потом припарковалась так, чтобы видеть «ягуар», рядах в трех от него. Рискованно, быть может, но ей хотелось записать каждое слово этого разговора на пленку, а если бы она поставила машину слишком близко позади них, то, возможно, привлекла бы еще больше внимания. Машина, припаркованная на виду, не выглядела подозрительной.
— Ну, хорошо, давай поговорим, — снова голос доктора. — Ты говоришь, что хотела поговорить, так давай…
И внезапно молчание. Тутс повернулась к магнитофону, думая, что там что-нибудь не в порядке. Катушки вращались, и ручка громкости стояла в положении «включено».
— Что это такое, Леона?
Голос Уэйда Ливингстона или кто он есть, черт подери. Тутс и раньше слышала такие интонации: человек пытается говорить спокойно, а сам на волосок от паники.
— Ну, и как это выглядит, ничего?
— Убери револьвер, Леона, сию же минуту!
Он старается выглядеть спокойным, но паника бьет ключом.
— Я же тебе сказала, что хочу закончить это должным образом.
«Черт подери, — подумала Тутс, — да ведь она собирается пристрелить его!»
— Ты сказал, что хочешь покончить с этим, Уэйд, ну, вот давай и покончим.
Тутс была уже на полдороге к их машине. Она бежала, а они ее не видели. Доктор, Уэйд Ливингстон, судорожно пытался открыть дверцу со своей стороны, а Леона сжимала револьвер обеими руками, как это делают женщины-полицейские в рекламных телероликах. «О, Господи, не убивай его!» — взмолилась Тутс и, уцепившись за ручку дверцы «ягуара», рывком распахнула ее. И хотя они не были знакомы, она назвала ее по имени: «Леона!» — и завопила: «Не надо!» Она схватила ее за плечо и потянула к себе, надеясь, что револьвер не выстрелит случайно и не проделает этакую здоровую дырку в голове доктора.
— Я Тутс Кайли, — сказала она. — Отдайте мне револьвер.
Она протянула руку. Револьвер в кулаке Леоны дрожал.
— Отдайте его мне, хорошо, Леона?
А Уэйд Ливингстон, вжимаясь спиной в дверцу машины, смотрел на все это словно загипнотизированный.
— Кто вы? — спросила Леона.
— Я же вам сказала, Тутс Кайли. Отдайте мне эту штуку, ну пожалуйста.
Леона колебалась.
— Ну, давайте же, Леона, — сказала Тутс. — Есть более подходящие способы, поверьте мне.
Леона посмотрела ей в глаза.
— Вы офицер полиции? — спросил доктор. — Если так, то я хочу выдвинуть обвинение против…
— Вы полагаете, вашей жене это понравится? — спросила Тутс, действуя исключительно по наитию. И лицо доктора побледнело.