Страница 17 из 28
А Терем все-таки законный дом! Правильное прозвище ему прилепили, Я раньше как-то внимания не обращал: дом и дом. А тут — невольно остановился: до чего красиво! Утренние сумерки густо-сиреневые, с небольшой дымкой. С противоположной стороны, с востока, пробиваются первые лучи из-за горизонта и подсвечивают дом по контуру. Резные крыши на башнях, петухи — на шестах. Если бы не антенны — полное впечатление древнего города…
И вдруг замечаю: в чердачном окне южной башни какое-то движение! Вроде кто-то ходит с фонарем. Мазнет светом — исчезнет…
Другой бы, может, и внимания не обратил, но я стараюсь воспитывать в себе здоровое любопытство и наблюдательность. Спрашиваю: кто так рано полезет на чердак? Кладовки — в подвале, на чердак никто барахло не потащит. Значит, взрослые исключаются. Парни?.. Например, покурить или в карты перекинуться? Но не до свету же!..
Короче, полез туда. Поднялся по винтовой лестнице, а от верхней площадки — еще лестница. Снова — площадка, совсем маленькая, с перилами и дверь, необычная, почти квадратная, с порогом. Приоткрыта.
Пока придумывал предлог зайти, дверь — скрр! — медленно отъезжает и нате — помощники мои! Оба. Остолбенели взаимно.
— Что тут делаете? — строжусь, а самого смех разбирает.
Петух с Мурзиком перетолкнулись, кому первому говорить, и Лаптев изложил все, с подробностями.
Новости были просто „на большой“, главное, удачно укладывались в мою схему. И мысли у меня закрутились с субсветовой скоростью».
«В эту ночь мне приснился снег. Он падал и падал и засыпал меня заживо. Я закричал и проснулся».
Андрей проснулся с бешено бьющимся сердцем, как будто он долго бежал и задохнулся. Сон не забывался, как обычно, а стал еще явственнее. И даже не сами события сна, а чувство страха, ужаса и беспомощности, которые он только что пережил: снег, белый и невесомый, падал снежинка за снежинкой, наваливался тяжестью, сковывал движения, оставляя силы только на крик. А на помощь никто не приходил…
Он глубоко вздохнул, освобождаясь от наваждения, и вдруг подумал, что сейчас встанет и пойдет к Марине, как условились накануне, и поговорит с ней откровенно. Ведь вчера весь вечер она пыталась заговорить, а он, бесчувственный болван, ничем не помог ей. Марина мучается, что-то ее угнетает, а довериться боится или гордость не позволяет показаться слабой…
Решение оказалось настолько простым, что Андрей даже засмеялся.
— Андрюша, к телефону! — позвала Татьяна Ивановна.
Андрей вздрогнул: Маринка!
— Алло! — хрипло сказал он в трубку. — Лаптев слушает.
— Очень хорошо, что слушает, — голос был незнакомый. — Здравствуй. Чернецов.
Андрей почти забыл о своем визите в милицию и немного растерялся.
— Что, не помнишь?
— Нет, просто не ожидал.
— Ну, так. Подойти к нам сюда можешь? К десяти ноль-ноль.
— М-могу, — с запинкой сказал Андрей.
— И ладушки. Будь! — трубку положили.
Этот вызов менял все планы. Необходимо предупредить Марину, что рейд по квартирам откладывается.
Звонить Андрей не стал: лучше зайти! Все равно по дороге, только чуть-чуть — в сторону. В его распоряжении сорок минут — успеет!
— Мама, меня вызывают в милицию. Наверное, по заявлению.
— Андрюша, может быть, пойти с тобой? Или папу с работы вызвать? — Татьяна Ивановна неизвестно отчего разволновалась.
— Да что ты, мама!..
Всю дорогу до Терема Андрей почти бежал, а в мозгу стучали молоточки: увидеть… увидеть… увидеть…
Фигурно обитая дверь плавно, без скрипа отворилась.
— Вам кого? — на пороге стоял круглоголовый, с редким светлым пушком за ушами, толстощекий и улыбчивый мужчина. Он чем-то напоминал Марину. Но странно: те же выпуклые голубые глаза в темных пушистых ресницах, курносый нос и пухлые губы на его лице выглядели неуместно и даже карикатурно.
— Доброе утро, — Андрей снял шапку.
— Здравствуйте, — Баркин слегка склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь.
— Марина дома?
— Ира!.. Ирина Петровна! — куда-то назад прокричал он. — Где Маришка?
— А кто спрашивает? — за спиной Баркина выросла фигура женщины в темно-вишневом халате. Черный газовый шарф был искусно уложен в высокую шапочку-тюрбан.
«Красивая», — подумал Андрей.
— Кто вы, молодой человек? — Баркин посторонился, давая место супруге.
— Лаптев. Андрей.
— А, это тот мальчик, — вспомнила Ирина Петровна, — о котором Марина вчера рассказывала. Помнишь, Валя?
Они обменялись мимолетным взглядом, значения которого Андрей не понял.
— Поговори с ним, — нараспев произнесла Ирина Петровна. — Марина скоро вернется, — прибавила она и скрылась за плотной портьерой гостиной.
— Пригласить вас в комнату невозможно: Ирина Петровна собирается на работу, — как бы извиняясь, сказал Баркин.
Андрей кивнул и принялся за уши кроликовой шапки: в подобных затруднительных положениях они были незаменимы.
— Как продвигаются поиски голубой ели?
Вопрос был обычный, но Андрей вздрогнул.
— Н-нормально, — он поймал себя на том, что заикается, как Ягодкин.
— Преступника обнаружили? Того, кто рубил ель? — лицо Баркина выражало неподдельный интерес.
Андрей приободрился:
— Еще нет, но кое-что известно.
— Например?
— Одет он был в подшитые валенки. Рубил топором, курит «Шипку». Время преступления приблизительно от девяти до десяти вечера.
— И все — сами?!. Молодцы! — похвалил Баркин.
— Есть косвенные улики, что ель находится в Тереме.
— Не может быть!.. — Баркин кашлянул. — Маришка вчера что-то об этом толковала… Если не возражаешь, — перешел вдруг на «ты» Баркин, — выйдем на площадку: покурить хочется. Ирина Петровна у нас очень строгая — дома не разрешает. Боюсь! — засмеялся он.
Они вышли.
— Балуешься? — Баркин постучал гладким розовым ногтем по блестящей яркой коробке.
— Что вы, нет! — Андрей почему-то вспомнил, как Марина вчера сказала Игорю, что ее отец вообще не курит…
— А вот я с четырнадцати лет, как пошел работать, начал потягивать. Военное время, да и после войны, не до воспитания было родителям. И то: мать одна, а нас — четверо. Я — самый старший, кормилец, можно сказать. А кормильцу дымить вроде и положено! — Баркин рассмеялся, и две круглые ямочки уютно устроились на толстых щеках. — Так-то, брат. А учились — смешно вспомнить: в школу несешь портфель с книгами и полено. Да еще потолще выберешь. Дежурные сначала печку в классе затопят, а уж потом — урок начинается…
— Мне папа тоже рассказывал про то время. Как они крапиву весной собирали для госпиталя и щавель. А летом — грибы и ягоды, — разговаривать с Баркиным было легко.
— А где он у тебя работает?
— В строительно-монтажном управлении. Отец — инженер.
— И сейчас они закладывают мемориал в Лагерном саду?
Андрей удивился осведомленности Баркина.
— Вы его знаете?
— Лично не знакомы. Все больше по телефону ругаемся. — Баркин улыбнулся. — Саботируют строители, во все инстанции пишут, мол, место для памятника неподходящее: много деревьев пострадает во время строительства.
— Но ведь они правы! — очень горячо откликнулся Андрей: он был в курсе отцовых неприятностей. — Мало разве в городе пустырей.
Баркин устало вздохнул. Можно было предположить, что и для него это — наболевший вопрос.
— Много пустырей, правильно. Но существует генеральный план города, и все новые стройки ведутся согласно ему… А мемориал должен быть воздвигнут на самом видном и, если хочешь, торжественном месте. Те, кому создается памятник, не пожалели жизнь за нас отдать. Так неужели мы будем жалеть несколько десятков деревьев?.. Некрасиво!
Была в словах Баркина правда, но что-то тревожило Андрея и мешало до конца согласиться с ним.
— А где вы работаете? — спросил он.
— В управлении главного архитектора. Кручусь с утра до вечера, света не вижу. Семью совсем забросил — скоро домой не будут пускать. Такие дела, брат. А у кого, вы предполагаете, ель? — внезапно изменил он тему разговора.