Страница 2 из 6
– Как тебя зовут?
– Роман Черкизов.
Женщина широко улыбалась. У нее были выпирающие вперед, как у кролика, зубы и волосы, собранные на затылке пучком. Нос у нее был большой, с горбинкой.
– Черкизов? – спросила она весело, принимая у Бородатого список. – Это хорошо!
Рома шумно выдохнул. Ему показалось, что он все это время не дышал.
– Хочешь быть артистом?
– Очень хочу, – ответил Рома просто.
Мужчины в первом ряду почему-то снова нахмурились. Словно они стояли на страже театра, а Рома пытался пролезть без пропуска.
– Что будешь читать? – поинтересовалась веселая женщина.
– Роберт Бернс, «Джон Ячменное Зерно», – выдавил из себя Рома.
– Прекрасно, – отозвалась женщина, – мы тебя внимательно слушаем.
Стало тихо. Рома не мог сказать ни слова. Он почувствовал, что от напряжения кожа на затылке поползла вверх и собралась там в аккуратный комочек.
Бородатый закашлялся и прикрыл рот рукой. Кудрявый нахмурился еще сильнее и, подавшись вперед, закачал ногой. Лысый смотрел вроде бы сочувствуя, но молчал. Так вот смотрят собаки на упавшего хозяина, жалеют, а помощи у них не допросишься.
Рома переступил с ноги на ногу.
В эту минуту он мечтал стать песочным человеком, чтобы просыпаться с легким шорохом на сцену, между широких щелей, и пропасть, сгинуть. Только бы не стоять и не сгорать от стыда под взглядами строгой комиссии.
Рому выручила женщина с неправильным прикусом. Она неожиданно подсказала:
– «Трех королей разгневал он…»
И Рома встрепенулся, ожил и продолжил, радостно распевая любимые строчки:
– «…И было решено.
Что навсегда погибнет Джон
Ячменное Зерно…»
Когда Рома закончил читать, он услышал в зале сдавленный смех. Экзаменаторы одновременно обернулись.
– Кто там подслушивает? Рогов? Веролоев? Балта?
Тут же хлопнули сиденья деревянных кресел. В темноте зала раздался топот и смех уже открытый, наглый. Несколько человек выбежали из зала.
– Старенькие, – сказал Кудрявый.
Бородатый кивнул.
Юрик не понял, кто такие старенькие? И если они старенькие, почему они так быстро бегают?
Юрик и Рома стояли в фойе. Возле той самой стойки, где Рома увидел кошелек. Они стояли и ждали результатов. Говорить не хотелось. Однако и молчать было как-то глупо.
– У нас в школе… – начал Юрик, – один парень съел тряпку, которой доску вытирают.
– А, – вяло отозвался Рома. Внешне он выглядел спокойным, но это только внешне. На самом деле он жутко волновался. Пальцы ног в зимних кроссовках сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. Хорошо, что никто этого не видел.
– Вернее, это не тряпка была… – продолжил Юрик бессмысленный спич. – А что-то типа губки, которой посуду моют.
– И не подавился? – спросил Рома ради того, чтобы что-то спросить.
– Нет, – ответил Юрик, – у него даже аппетит не пропал.
Рома посмотрел на группу стоящих в стороне родителей. Папа одной из девочек положил под язык таблетку.
Резко распахнулись двустворчатые двери зрительного зала. На пороге стоял Бородатый. В руке он держал белый листок бумаги.
– Уважаемые дети и, конечно, их уважаемые родители, – начал он. – Все показали себя с лучшей стороны. Все вы очень талантливые и перспективные. Я имею в виду детей. Но вакантные места в театральном классе… – тут Бородатый помедлил, – …места эти ограничены. Поэтому… вот…
Бородатый поднес листок к глазам и начал читать фамилии прошедших творческий конкурс:
– Алла Мирославская, Борис Сенин, Андрей Мицкевич, Ева Иванова…
Громкий, радостный визг огласил фойе. Вперед выпрыгнула девочка в джинсовом комбинезоне и в полосатых гетрах. Девочка трясла светлыми волосами и танцевала от радости, не переставая, кстати, визжать.
Бородатый со списком нахмурился.
– Ева, это театр. А театр – это, в общем и целом, храм. Скоро ты сама выйдешь на сцену и поймешь, какая сложная работа – быть артисткой.
Ева еще раз подпрыгнула от радости и остановилась. Мама Евы вышла вперед, строго посмотрела на дочь и взяла ее за руку.
Рома не понял, какая связь между работой артисткой, храмом и громким криком. Это очень даже хорошо, подумал он, если артистка умеет громко кричать.
Впрочем, Рома давно уже убедился, что взрослые часто говорят, только бы сказать. И смысл в их словах следует искать во вторую очередь.
– Иоффе и Черкизов, – закончил читать Бородатый.
Рома даже сначала не осознал, что назвали его фамилию. А после понял и задохнулся от радости. И тут же он услышал вопрос:
– А я?
Рома обернулся.
– А я? – спрашивал Юрик.
Бородатый, собравшийся уже было уходить, задержался.
– Как фамилия? – спросил он Юрика.
– Ясный, – ответил тот.
Бородатый еще раз глянул в список.
– Нет такой… Не прошел. Извини. На следующий год попробуй.
В голосе Бородатого слышались сочувственные нотки.
На Юрика было больно смотреть. Он сник, сгорбился. Словно ощетинился, опустил голову и выставил ежик черных волос.
Рома сильно расстроился из-за своего старого друга.
– Это ничего… – сказал он Юрику. Но тот скинул его руку с плеча.
– Я в порядке, – грубо ответил Юрик.
Мальчика, который читал стихотворение перед Ромой, под руки выводили из театра родители. Мальчик рыдал и елозил по полу ногами. Родители были возмущены:
– Не взяли! Он «Евгения Онегина» наизусть знает, а они не взяли…
Остальные родители сочувствовали, жалели. Но мама и папа мальчика, знающего наизусть «Евгения Онегина», не унимались:
– Да они там звери! Просто изверги!
– Не мысля гордый свет забавить, вниманье дружбы возлюбя… – блажил мальчик в нарастающей истерике.
Рома отвлекся, наблюдая за разыгравшейся драмой, и совсем забыл про Юрика. А когда вспомнил, того уже и след простыл.
Рома выбежал из театра. Огляделся по сторонам. Юрика нигде не было. Очень нехорошо получилось, подумал Рома, как в театр взяли, так я сразу про друга и забыл.
Рома вернулся в фойе, хотел порадоваться с теми, кто прошел конкурс. Но настроение было испорчено.
Вдобавок среди родителей и детей появилась очень высокая и очень худая девочка с белыми прямыми волосами и громко заявила:
– У меня кошелек украли!
Она обращалась не к кому-то конкретно, но ко всем сразу, как оратор на митинге:
– У меня украли кошелек!
– Как это украли? – спросила одна из мам. Родители, как и все нормальные люди, в критические моменты задают нелепые вопросы.
Девочка сказала, что она оставила кошелек на стойке в раздевалке, а когда вернулась, кошелек пропал:
– Бисерный, с сердцем посередине!
– А кто там ходил мимо? – спросил один из пап деловым тоном.
– Да вы все и ходили, – ответила девочка.
После этих слов у присутствующих тоже испортилось настроение, и вскоре фойе опустело.
Позже, когда Рома ехал в вагоне метро из центра к себе на окраину, он вспомнил цветной девчоночий кошелек с вышитым сердцем из бисера, который одиноко лежал на деревянной стойке, а потом пропал, словно растворился в воздухе.
2
Рому приняли в театральную школу. Теперь нужно было сообщить эту потрясающую новость маме и папе. Это означало, что до зимних каникул ему нужно перевестись в новую школу. Родителям эта идея наверняка не понравится.
Английскую школу, в которую ходил Рома, его родители считали лучшей в районе. Тем более чтобы устроить туда Рому, папе пришлось оплатить новое крыльцо школы. И теперь всякий раз, когда папа забирал Рому после уроков, он останавливался напротив крыльца, и взгляд его теплел, скользя по ладному синему козырьку.
Рома решил воздействовать на папу через маму. Это был единственный человек, к которому папа прислушивался. Кажется, других авторитетов для него не существовало. И если бы перед папой появился Галилео Галилей со словами: «И все-таки она вертится!» – папа исключительно из вредности ответил бы: