Страница 50 из 61
— Сплетни? — аксакал обиделся. — Может, и сплетни! Только она своими глазами видела Шамси! Он сейчас у урусов! И окружен заботой и уважением, достойным шахиншаха!
— Какой-то ты сегодня слишком подозрительный, Абдулла, — поддержал Вагиз, — во дворе Абазаровых Дилором гоняет матчинских солдат, как своих слуг! Неужели ты этого не видел? А ведь они союзники урусов!
Абдулла задумался. Ладони задумчиво поглаживали пиалу, отмечая каждое полустершееся ребрышко.
— Да, пожалуй, я был не прав, — наконец сказал он. — Прости, Мустафа! Что тогда получается? Шамси — Ирбис, это мы знаем?
— Так! — хором подтвердили собеседники. — Знаем!
— Кроме того, он орос!
— Безусловно!
— Матча и урусы оказывают бедному старику почести, достойные шаха шахов?
— Именно!
— И только наш покойный баши был против всех, кого мы упомянули. Вагиз прав!
Названный довольно улыбнулся, неторопливо наполнил пиалу и закрепил свой успех:
— Наконец-то ты научился признавать свои ошибки, Абдулла! Это признак мудрости. Но ты опять немного поторопился. Наш вероломный баши жив. Того, кто под защитой Иблиса и Аджахи, трудно убить. Убедить меня в его гибели сможет разве что отрезанная голова посреди нашего дастархана.
— И кто, — ядовито спросил Мустафа, — должен принести голову, чтобы такой недоверчивый ишак, как ты, поверил в смерть Ахмадова?!
— Думаю, из уважения к нам домулло мог бы сделать это и лично. Но, скорее всего, он пошлет своих воинов. Всё-таки время неумолимо! И даже спину ороса сгибает безжалостный гнёт прожитых лет.
— Ты прав, Вагиз! Стареет «железный» Шамси, — тихо произнес Абдулла, — раньше мы никогда не могли понять ход мыслей старика.
— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?
— Кто считает чужие годы, уважаемые… Но Шамси воевал еще с немцами, а та война окончилась очень давно. Думаю, что орос, которому повинуются матчинцы и урусы из Душанбе, будет жить долго. Понять бы еще, где старик прячет своего верного чуру…
Таджикистан, Фанские горы, перевал ВАА
Санька
Я их всех поубиваю! Ни одна сволочь даже слова не сказала! «Приведи ценного человека»! Ну, папа, ладно, он со своей разведкой совсем засекретился! Но Андрей-то, а? Я ему, понимаешь, два дня баночку подставляла, чтобы спальник не изгадил, а он, гад, делает вид, что ни фига не помнит, и молчит, как партизан! Ни полсловечка! Как распинался! И «красавица», и «у тебя глаза»! А про дядю сказать?! Нет, ну не урод разве, а?! Все военные такие, точно говорю!!! Погоди, я до тебя доберусь, капитан! Отведу дядю Борю вниз, а потом приду на Казнок! Хотя нет, на Казноке к тому времени закончат… Шаки, конечно, не сдадутся, но… Всё равно закончат. И приведут тебя в Лагерь, мне на растерзание!
Я тебе всё припомню, конспиратор хренов! Ты у меня попрыгаешь!
А ведь мы в Лагерь сегодня не успеем. Одна бы добежала, а вдвоем — до Мутных бы дойти. Чего-то дядя Боря совсем не идет. Вот, оказывается, как горняшка выглядит… Никогда не видела, у нас все давно акклиматизированные. А мелкие сразу такими рождаются. Или слабый? Но Гюль говорила, он за ними с самого Искандеркуля держался! Не будет же она врать.
Может потому и идет так хреново. Подсдох немного. То есть, до полного изнеможения.
Тогда, тем более, только до коша надо идти. Выспится, поест, утром как огурчик будет! По крайней мере, до Лагеря живым дойдет, вниз не вверх.
А пока что пойдем потише. Хорошо, догадалась рюкзак отобрать. Надо бы и автомат, только не дает! Солдат! Смешно. И папа, и дед говорили, что дядя Боря шахматист и мирный человек. Ничего себе — мирный! На Андрея чуть-чуть похож. И на папу немного. И кто из них мирный? Впрочем, двенадцать лет прошло. Меня он двухлетней помнит. Говорит, очень нежная и ласковая была…
Смешно. Я — нежная и ласковая! Нет, конечно, я такая и есть! А кто не верит, тот сам виноват! Но всё равно смешно.
И называет меня Санечкой всё время. Я только маме с папой позволяю себя так называть! Ну и бабушке с дедом, конечно. Но папа чаще как все кличет! А с этим что делать? Ладно, пусть пока зовет, как хочет, всё-таки столько лет шел из своего Новосибирска. Надо будет как-нибудь туда сходить! Вот закончим с Ахмадовым, возьму Коно и сгоняю…
Какая только муть в голову не лезет, когда еле плетешься! Ну что, спрашивается, я забыла в этом Новосибирске? Если оттуда все уехать хотят? Лучше в Астрахань с дядей Борей схожу, приведем его невесту. Заодно присмотрю, чтобы их никто не обидел. Кто там по дороге? Узб и Каз? Первые, значит, теперь друзья! Ну, а казов не жалко!
Что? Я же уже говорила! Ну ладно, повторю еще, мне не трудно. Бабушка себя хорошо чувствует. По горам ходит, продуктами занимается. А деда у нас самый главный! Потому что самый умный! А кто сомневается, мигом у меня в глаз получит.
Дядь Борь, ты держись, ладно? На вот кусочек сахара, поможет. Тут уже совсем немного осталось. Это последний подъем. А дальше только вниз! А то я тебя замучаюсь тащить. Ты хоть и полегче Андрея, но со мной и Коно сейчас нет. Или придется зарываться. Оно, конечно, можно, но так не хочется! Чуть-чуть осталось. Только на эту седловинку залезем, и всё. Ну, почти всё! Там вниз недолго, а на Мутных кош, можно поспать хорошо. Я тебе шурпу сварю. Не из двухвосток! Из мяса. У меня собачатины немного припрятано! Держись, дядь Борь, держись… Ты сможешь, я знаю! Ты всё можешь! Ты же Юринов!
23 августа 2024 года
Таджикистан, Фанские горы, Лагерь
Виктор Юринов
Жена выскакивает из кабины «шишиги» и без предисловий набрасывается на меня:
— И что за срочность такая?! Там же куча дел! Сам придумал эту эвакуацию! То вези туда! Теперь вези обратно! А кто, по-твоему, за всем хозяйством следить будет?!
— Ира, подожди! Без тебя справятся.
— Как это «справятся»?! Они же половину всего забудут!
Синдром собственной незаменимости — хроническая болезнь большинства руководителей. Сам грешен, каюсь! А если не просто руководитель, а еще и завхоз… И трудоголик впридачу…
— Не забудут. В крайнем случае, потом перевезем, — когда споришь с женщиной, голос лучше не повышать. Иначе окажешься виноватым еще и в том, что орешь.
— Как это потом? Там же самое необходимое!
— Ира, послушай…
— Потом послушаю! — перебивает меня жена. — Вы закончили свою войнушку?
— Еще не совсем…
Для Иры все войны и бои — не более чем глупые игры не повзрослевших до конца мальчишек. Умом всё понимает, но в душе смириться с подобным времяпровождением у жены не получается. Разве могут разумные взрослые люди вместо того, чтобы вместе выживать, гоняться друг за другом с оружием в руках. Не могу сказать, что она так уж неправа. Впрочем, Ира признает, что джигиты задержались в детстве сильнее нас.
— Что значит — не совсем? Вася сказал, что из Пасруда все давно вернулись. И на Казноке победили!
— Вернулись и победили. То есть, вернулись из Пасруда. А на Казноке отбились. Ахмадов отступает по ущелью Зиндона, его гонят «ребенки» и Дивизия, а Олег выставил заслон на Большом Алло.
— Какой заслон? Это же очень опасно! Кто с Олегом?
— Леша, Витас, Олим и четырнадцатая группа.
— Господи, вы хоть детей можете не втягивать в свои дурацкие войны?!
К сожалению, в наших играх иногда убивают по-настоящему. К счастью, в последние годы потерь не было. Но Ира нервничает. Такова испокон века женская доля: сиди и жди, пока мужики где-то там решают свои глупые проблемы, и думай, кто из них заплатит за ошибки слишком дорогую цену… Увы, кто-нибудь обязательно заплатит. И радость победы обернется горечью безвозвратной потери, а праздничный салют не в силах заглушить женский плач.