Дочь Сталина

Тогда Светлана решила обратиться к специалисту по проблемам брака. Она рассказала врачу свою жизнь, начиная с раннего детства. После этого специалист пригласил для беседы Вэса. Встречи врача то со Светланой, то с Вэсом продолжались в течение довольно длительного времени, — за это время супруги ни разу не виделись!

Заключение, которое он высказал Светлане, повергло ее в состояние шока. Оказывается, Вас ни в малейшей степени не желал примирения. Он хотел только одного: поскорее «выбраться» из этого брака. Доктор сказал, что это вполне обдуманное решение и Светлане придется с ним свыкнуться и думать дальше, как жить одной.

Вот когда Светлана пожалела, что не согласилась жить в Талиесине вместе с Вэсом. Но было поздно, и в скором времени она в этом убедилась.

«Однажды поздно вечером я просто больше не могла сопротивляться, села в машину и поехала в Талиесин. Было уже темно, и я остановилась вдалеке от входа. Я знала, как пройти задами к нашей комнате и террасе, смотревшей на дорогу, и никто не увидел бы меня. В это время все обычно находились в своих комнатах, уставшие от долгого дня работы. Я тихо прокралась из сада по нашей террасе и приблизилась к стеклянной двери, ведущей в дом.

Мое сердце упало. Все было в том же порядке, как я оставила, все здесь — старинное оружие на стене, иранская средневековая сабля, подвешенные растения, книги, друзы и другие минералы — все, что Вэс любил видеть вокруг себя. Я тихо прошла по гостиной и увидела Вэса, сидевшего в шелковом халате, босиком, спиной ко мне. Он смотрел телевизор и не шевелился, совсем как камень. Тогда я подошла ближе, коснулась его плеча рукой, и слезы полились из моих глаз.

Он встал с таким же точно лицом, как тогда, когда я увидела его в первый раз: печальным, с глубокими вертикальными складками вдоль щек. Он был бледен, уставший и не мог найти слов. «Ты должна уйти, — сказал он, боясь, что кто-нибудь увидит меня там. — Ты должна… Ты должна…» Больше он ничего не мог сказать, и я тоже. Он направился к двери, все еще босиком, и я последовала за ним. Он знал путь, которым я пришла сюда, и пошел со мною к моей машине, стоявшей среди кактусов и крупных камней пустыни. Вокруг никого не было. Только яркие звезды мерцали на черном небе. Мы молчали.

И я поехала обратно, все еще не в состоянии сдержать слез…» («Далекая музыка»).

В одной газетной заметке тех времен Ольга Райт была названа журналистом свекровью Светланы. Эта обмолвка не случайна. Ольга Ивановна фактически не являлась свекровью Светланы, матерью ее мужа, но в житейском и в то же время в духовном плане она действительно сыграла в жизни супругов ту зловещую роль, которую часто приписывают властолюбивой свекрови.

Она желала быть для них больше, чем свекровью, больше, чем матерью. Ольга Райт, особа амбициозная, претендовала на роль духовного гуру коммуны, и ни один ее член не мог быть свободен от ее влияния.

Это согласно ее отчетливо выраженному желанию Вэс потребовал от жены полного слияния с жизнью Товарищества Талиесин. Он хотел видеть ее в роли первой Светланы, как уже говорилось. И Ольга Райт должна была знать о каждом шаге «невестки», о каждой ее мысли. И Вэс метался между двумя женщинами, каждая из которых обладала сильным характером. Светлана не желала подчиняться Ольге Ивановне, как некогда ее мать Надежда Аллилуева не захотела подчиниться требованиям мужа — быть бессловесной рабой.

Однажды — это произошло вскоре после свадьбы Вэса и Светланы, — Ольга Ивановна почувствовала, что последняя как бы ускользает от нее, и призвала Светлану для серьезного разговора.

Светлана была настроена решительно: она приготовилась дать отпор Ольге Райт. Разговор состоялся тяжелый. Ни одна сторона не пожелала вразумительно изложить суть своих претензий к другой, разговор был полон намеков и недомолвок. Ольга дала понять Светлане, что вне Талиесина для нее не может быть жизни. Светлана в свою очередь намекнула на то, что она не привыкла к тому, чтобы ею манипулировали.

И тут Ольга Райт умолкла, устремив пристальный взор на непокорную «невестку». Она, конечно, знала, что ее взгляд обладает магнетическими свойствами. Этим взором ей уже, наверное, не раз приходилось укрощать непокорных. И он парализовал волю Светланы, она почувствовала, что как будто рассыпается изнутри. Она ощутила свое тело бескостным, ноги у нее подогнулись.

И вдруг Светлана упала перед Ольгой Ивановной на колени и, заливаясь слезами, стала целовать ей руки.

На такой эффект Ольга Райт и рассчитывала. Она могла торжествовать. Она даже в завуалированной форме похвалила Светлану.

 — Теперь у вас все будет хорошо, — произнесла Ольга Ивановна.

Но такие вещи не проходят для души безболезненно. Такое надругательство над человеческой волей, позже осознанное Светланой, не могло не вызвать протест.

Светлана, очнувшись от чар, горячо корила себя за проявление слабости. Теперь она испытывала к Ольге Райт глубокое, непреодолимое отвращение.

Ее решению жить вне товарищества способствовало еще одно обстоятельство. Между Ольгой Ивановной и ее дочерью Иованной шла открытая борьба за лидерство в Талиесине. Иованна обладала также сильным характером, аналитическим умом и энергией. Она не желала быть рядовым членом товарищества, жаждала власти. А Ольга Ивановна не хотела сдавать свои позиции главы Талиесина.

Эта борьба была исполнена драматизма. Иованна, чтобы немного разрядиться, прибегала к наркотику. Между матерью и дочерью происходили чудовищные сцены, свидетелями которых были многие.

Кончилось все это тем, что у Иованны вдруг вспыхнул страстный роман со студентом-архитектором, который был моложе ее на четверть века. С ним вместе Иованна вскоре и покинула товарищество.

Кстати, на крестинах, которые широко описывались прессой, произошло событие, также приблизившее развод Вэса и Светланы. Ольга Райт закатила обоим истерику. Ей не понравилось, что здесь, в церкви, главным действующим лицом стал младенец, тогда как «мистер Райт был совсем забыт». Конечно, Ольгу Ивановну обидело не то, что никто не вспомнил словом ее покойного мужа, а то, что она сама играла в этом спектакле далеко не главную роль.

Итак, Светлана осталась одна — в который раз! — с ребенком на руках.

Соглашение о разделе имущества супругов было подписано в июле 1972 года. Светлана отказалась от претензий на ферму и земли Вэса. Ей досталась только крохотная ферма Май-Катчин, которую она тут же продала. По суду Светлана получила родительскую опеку над дочерью. Думается, Вэс и без суда уступил бы ей опеку.

По американскому закону он мог встречаться с дочерью, но Вэс делал это крайне редко. По его поручению с Ольгой виделась его сестра Мардж.

Светлана снова перебралась в Принстон, купив свой прежний дом на улице Вильсона, дом № 50.

Годом позже их с Вэсом Питерсом развели в штате Аризона. Светлана не присутствовала при разводе.

Светлана заявила журналистам, что остаток своей жизни посвятит исключительно воспитанию дочери, а книг больше писать не будет.

Но и тут она столкнулась с новыми для себя трудностями.

С первыми ее детьми, Иосифом и Катей, Светлана не знала забот и хлопот — ими занимались няньки. С Ольгой же ей пришлось заниматься самостоятельно, она была вынуждена делать всю ту незнакомую ей прежде работу по уходу за ребенком, которая изнуряет многих женщин творческого плана. Купать девочку, выгуливать ее, кормить — все эти обязанности выполняла она, хотя время от времени к ней на помощь приходили девушки-студентки.

В два с половиной года Ольга пошла в ясли при пресвитерианской церкви в Принстоне.

Светлана сделалась довольно активной прихожанкой епископальной церкви Всех Святых. Но и религия не могла унять ее тоски и беспокойства. Она все еще тосковала по Вэсу и, чтобы заглушить эту боль, уложив Ольгу спать, потягивала джин с тоником. Одно время ей даже показалось, что она стала алкоголичкой, поэтому Светлана обратилась к врачу. Врач успокоил ее, заявив, что, раз уж она не пьет по утрам, до алкоголизма ей еще далеко.