Страница 60 из 73
Сколько времени продлится спектакль? Пока последний желающий не попрощается с Эвитой. Здание министерства труда стало временной гробницей для усопшей, пока не будет сооружен мавзолей, двадцать четыре копии которого появятся во всех крупнейших городах Аргентины.
Прикрыв от дождя головы раскрытыми газетами, люди ждут. Народ носит портреты Эвиты в медальонах на груди, на обратной стороне карманных зеркал, народ ее оплакивает. А тело Эвиты не перестает блуждать между зданиями конфедерации и министерства труда, путешествовать туда и обратно, рассекая толпу. Каждому хочется повернуть усопшую к себе к своей же выгоде. Хосе Эспехо и Хуан Перон оспаривают друг у друга привилегию нести угол гроба на плече.
Буэнос-Айрес погружается в траур. На шестах возле трамвайных путей висят ленточки крепа, уже два дня как запрещена продажа бензина. Больше не видно машин. Улицы свободны от автотранспорта. Проезжают лишь немногие привилегированные лица. В толпе все чаще случаются нервные срывы и расстройства. Только на одном пункте охраны за день пришлось оказать помощь двум тысячам человек. Машины скорой помощи непрерывно снуют по городу.
Перед зданием министерства труда громоздятся кучи потерянных вещей. Иногда рыдающие женщины роются в них, отыскивая потерянный плащ или сумку. Быть может, и нечестные люди пользуются случаем, выуживая себе что-нибудь из одежды. Никто не обращает на это внимания. Эта гора потерянных вещей — словно последний подарок умершей. Пусть люди пользуются!
Эвита лежит в гробу, руки сомкнуты на букете цветов, на шее ожерелье Освободителя. Над гробом аргентинский флаг, на котором выделяется огромное распятие, кровавое распятие колониальной эпохи. Министры стоят в карауле, сменяясь каждые два часа. В давке уже задохнулись восемь человек. Сотни раненых унесли на носилках. Умер генерал Ваккан, президент военного кружка. Все хотят подойти поближе, чтобы увидеть ее, открытую до пояса, в вечернем платье, исхудавшую и спокойную. Подходят женщины из толпы с букетиками фиалок, мужчины с черными нарукавными повязками. Повсюду множество цветов. Эспехо и конфедерация труда объявили месяц траура. В течение получаса раздаются гудки локомотивов в Тукумане, эти душераздирающие звуки должны выражать печаль тех, кто впервые выразил Эвите свое недовольство.
Повсюду развешивают большие фотографии, кутают в ткань светильники. Ночью в каждом окне горит свеча. Во всех школах портрет на стене украшают цветами перед началом занятий. Великое шествие продолжается.
Приехала мать Эвиты с двумя овдовевшими дочерьми. Они пробираются между грузовиками с бутербродами и бутылками с сидром, которые предлагаются людям в благодарность за их присутствие. По всему городу расставлены маленькие алтари с изображением Эвиты, а вокруг — пламя свечей, трепещущее под дождем. Цветы хлынули из домов на тротуары, и муниципальные мусороуборочные машины собирают по ночам тонны раздавленных, растоптанных букетов. Цветочные магазины опустошены. Они продали все запасы и закрылись.
Проходят представители всех конфессий, в том числе раввин Амарам Блум, предложивший в плакальщицы двенадцать юных девушек в белом. Каждые две минуты открываются двери министерства труда, первые ряды пропускают в часовню. Остальная толпа продолжает биться в закрытые двери. На подступах к министерству запрещено движение транспорта. Сотни тысяч людей в рабочей одежде, женщины в черных мантильях, многие со значками перонистской партии, все терпеливо ждут долгими часами.
Груды почтовых открыток лежат мертвым грузом в Фонде. Этими открытками Эвита отвечала на письма из Аргентины и из других стран мира. На открытках Эвита без украшений, с гладко причесанными волосами, со спокойным выражением лица. Единственная подпись: «Госпожа Эва Дуарте де Перон, защитница обездоленных…»
Людская река змеится по улицам, слышны громкие причитания. Женщины кричат: «Я бы сама умерла, лишь бы она жила!» Профсоюз работников пищевой промышленности, насчитывающий сто шестьдесят тысяч членов, посылает папе послание в ультимативной форме с требованием причислить Эвиту к лику святых. Миллионы зонтиков раскрываются и закрываются подобно печальным цветам, что расцветают и умирают. Вдоль очереди процветает маленький бизнес: остывший кофе, плохой шоколад конфеты, твердые как камень, книга Эвиты.
В ожерелье Освободителя, украшающем шею покойницы, насчитывается семьсот пятьдесят три драгоценных камня. Вся Аргентина отдаст однодневный заработок на памятник стоимостью пятьдесят миллионов песо, который решили возвести в честь Эвиты за три недели до рокового исхода. Прибывают грузовики, нагруженные цветами, сорванными далеко от столицы. Даже пожарная машина мобилизована для перевозки цветов…
Люди продолжают рыться в хламе сложенных горой потерянных вещей…
Элиза де Арьета, Бланка де Альварес Перейа и Арминда де Бертолини, три сестры Эвиты, с недоумением взирают на эту толпу. Они украдкой проникают в мир, куда доступ им был запрещен. Только сегодня они узнают, что Эвита занимала в резиденции поочередно одну из пятнадцати комнат, чтобы дезориентировать возможного убийцу, в то время как убийца притаился в ней самой!
В начале октября 1951 года она заказала в Англии бронированную машину. Стекло толщиной четыре сантиметра прошло испытание на пуленепробиваемость. Этот автомобиль мог пройти целым и невредимым среди ожесточенной перестрелки и проехать девяносто километров без единого повреждения шин.
Вопреки всему, Эвита верила, что выздоровеет. Она получила новые платья от Диора. Она не могла подняться и заставляла горничную с такой же фигурой, как у нее, примерять эти платья, и та выполняла роль манекена у постели Эвиты. Однажды Эвита потребовала все свои украшения. Она разложила их на кровати, открыла коробочки и футляры.
— Я не оставлю ни одной из этих вещей матери или сестрам, — сказала она. — Хочу, чтобы все забрали в музей!
Тем временем примчался мюнхенский архитектор с макетом колоссального мавзолея. Архитектор Эберт нарисовал чудовищный колокол весом в пятьдесят тонн. Тридцать три ступеньки ведут к тридцати трем канделябрам, окружающим склеп. Мавзолей увенчан звездой, которая будет испускать сверкающие лучи. Это стальное сооружение высотой сорок метров с вмонтированным в нем колоколом будет автоматически звонить 26-го числа каждого месяца.
Потрясенный пышностью церемоний швейцарский пастор воскликнул:
— Как возмутительно видеть, что некая партия использует смерть человеческого существа! Смерть человека священна. Она не должна никому служить…
Армия не признает Эвиту, а народ ее обожествляет. Среди всего этого народного волнения только Перон и его министры хранят безмятежность. Они принимают соболезнования с безутешным видом, который временами напоминает опознавательный знак тайного общества: мужчины, спокойно вздохнувшие от радости, что так легко отделались, а бесконечная церемония не оставляет на их совести ни пылинки.
Ватикан поспешно призвал папского нунция Джузеппе Фиетта, дуайена дипломатического корпуса, который должен был рискнуть и взять на себя руководство похоронами этой похитительницы почитания и набожности.
7
Супруга президента покоилась в гробу под стеклянной крышкой. Люди наклонялись, чтобы запечатлеть поцелуй на стекле. Медсестра тотчас же стирала след поцелуя шелковым платочком. Затем следовал очередной поцелуй. Тысячи поцелуев мужчин, старых или молодых, женщин, красивых или уродливых, детей, веселых или грустных; никогда в истории человечества не получала женщина столько поцелуев, так быстро стираемых, таких же холодных, как стекло, таких отчаянных. Живая, она никогда не получала искреннего поцелуя. Мертвая, она покорно таяла, становясь все меньше и меньше под множеством поцелуев огромного количества людей, от дыхания которых лишь запотевало стекло.
Четыре кадета Военной школы стояли на часах при оружии перед гробом, не дрогнув перед множеством рыдающих людей.