Страница 19 из 73
Забойщиков Бериссо тоже коснулся этот эпический ветер. Рабы в Европе поднимались на борьбу. Европа еще оставалась пленницей, но уже готовилась к победе. Это была их родина, родина рабочих мясоперерабатывающих заводов. Вечером они засыпали у своих радиоприемников, но отдельные ноты звуков этого далекого горна продолжали пробиваться к их сознанию. Отзвуки великой битвы проникали в их сердца.
Флегматичные труженики Бериссо слыли опасными. Их окровавленные руки играли определенную психологическую роль в мире аргентинских рабочих. Когда в массах трудящихся назревало недовольство, взоры обращались к парням Бериссо, которые должны были воплотить это возмущение. Предполагалось, что одно их участие в движении могло заставить хозяев уступить, физическая сила этих суровых людей была залогом успеха.
Конечно, стоило изрядного труда вывести забойщиков из апатии, но когда, наконец, обращенные к ним призывы затрагивали сердца этих людей, ничто не могло их остановить. Они бестолково устремлялись вперед. Как правило, все кончалось тем, что бунтовщики забывали о своих требованиях, как случается в слишком жарко натопленных кафе, где достаточно разбиться бутылке, чтобы завязалась всеобщая пьяная драка.
Хозяева Бериссо, сталкиваясь с забастовочным движением своих людских стад, имели обыкновение призывать на помощь армию; полиция казалась им недостаточно внушительной. Войска усмиряли забастовку, а хозяевам не приходилось выкладывать ни единого гроша в конце маскарада. На протяжении многих лет армия неизменно подавляла забастовки, начинавшиеся в Бериссо. Никогда не возникало даже мысли, что может существовать другое средство против периодической забастовочной лихорадки, сотрясавшей мир труда. Хозяева не соглашались на повышение оплаты под предлогом риска удушения отрасли, а забойщики возвращались на свои скотобойни, разукрасив лбы лейкопластырями.
Так было всегда. Казалось, ничто не изменит жизнь на скотобойнях. Люди и животные мучительно умирали с одной и той же обреченностью. Шум, производимый падающим телом, был самым привычным звуком. Сама кровь производила не больше впечатления, чем ручеек краски из прохудившейся банки.
Мычание нетерпеливых животных, покинутых между жизнью и смертью, гулко разносилось под сводами завода мясных консервов. Делегаты отправились сообщить хозяевам, что работа прекращена повсюду и не возобновится, пока оплата труда не будет повышена на двадцать песо в неделю. Смехотворная сумма, но согласиться — значило признать себя побежденным. Профсоюзный делегат получил ответ, что сначала следует возобновить работу, и только потом хозяева решат, могут ли они согласиться на рассмотрение этой странной просьбы. Забойщики скота, которым была знакома эта старая песня, спокойно принялись играть в карты. Казалось, их нисколько не отвлекал отчаянный призыв быков, теснимых время от времени новыми партиями скота в загоне рядом с бойней.
Это было четвертого сентября. Понедельник, два часа дня. Два часа спустя рабочие все еще безмятежно играли в карты, радуясь непривычному отдыху. Тогда-то и услышали они шум. Что-то вроде гудения, как будто где-то бьется насекомое под банкой, которой закрыл его шалун. Потом забулькала вода в пожарных шлангах, словно поблизости случился пожар.
В самом деле прибыли пожарные в воинственно сверкающих касках. Они напоминали детей, увлеченных игрой. Но огня нигде не наблюдалось. Рабочие продолжали мирно перебрасываться в картишки. Ставкой им служили пуговицы от штанов.
Сначала, когда на них нацелились пожарные шланги, рабочие Бериссо подумали, что это шутка, какое-нибудь идиотское пари. Но были сразу же сбиты длинными струями ледяной воды. Когда вода случайно попадала на быков в загоне, они взбрыкивали под этим неожиданным дождем, словно на корриде. Ослепленные шквалом воды, забойщики бросились на нападающих. Мокрые рубашки облепили тела, будто они только что вышли из реки.
Позади ряда пожарных, которые начали отступать под градом камней, рабочих ждала кавалерия. Пожарным пришлось бросить шланги, жалко извергающие во всех направлениях бесполезные фонтанчики воды. Забастовщики скользили на слякоти под ногами и падали прямо под копыта лошадей.
Среди рабочих поднялся один человек. Он умолял их одуматься, но все увещевания оказались напрасны. Рабочие Бериссо продвигались вперед, отступали под ударами полицейских дубинок. Потом грянул залп, еще и еще один. И тогда забойщики, вооруженные молотами — своими рабочими инструментами, — устремились на военных и принялись без труда дробить ноги лошадям и хладнокровно забивать молодых кавалеристов, используя свои навыки мясников. Человеческая кровь забурлила в желобах Бериссо, смешиваясь с застывшей кровью скота.
Слезоточивый газ не остановил сражение. Обливаясь слезами, наполовину ослепленные рабочие Бериссо не прекратили размахивать молотами. Спотыкаясь, они приближались вплотную к противнику, с которым сталкивались в давке, чтобы определить, свой перед ними или чужой.
Лишь на следующий день заместителю министра труда сообщили об этой стычке. Убитых и с той и с другой стороны быстро убрали. Солдаты, павшие в карательной экспедиции, были упомянуты в сводках среди прибылей и убытков армейского ведомства…
8
Перон прибыл в Бериссо и предстал перед профсоюзным лидером рабочих скотобоен Сиприано Рейесом, гигантом с тщательно ухоженными руками. Перон с неизменной улыбкой осмотрел кровавые аллеи между двойным рядом выпотрошенных и подвешенных на крюки туш. Затем преувеличенно любезный полковник по-дружески положил руку на плечо Рейеса.
Хозяева скотобойни не верили своим глазам. Представитель правительства, военный, полковник, так нежно обходился с Сиприано Рейесом, тем, кого они считали опасным человеком без родины. Никаких споров, только обмен любезностями. Перон уклонился от необходимости давать указания как рабочим, так и хозяевам. Последние, ошеломленные занятой им позицией, решили, что представитель правительства полностью согласен с профсоюзным лидером Рейесом.
Этот визит вежливости таил в себе немую угрозу для хозяев Бериссо. По крайней мере, именно так истолковали они прогулку полковника и поспешили заключить соглашение с бунтовщиками. Требуемая прибавка была предоставлена без всякого торга. Вдовы забастовщиков получили денежную компенсацию. Это было первое мирное соглашение с хозяевами в бурной истории скотобоен.
Визит полковника породил мощный профсоюз — Федерацию работников мясоперерабатывающей промышленности. Армия сторонников Хуана Доминго Перона пополнилась грозной силой: забойщиками скота.
Политика рукопожатий и улыбок, которая никогда до сих пор не применялась гражданским правительством, а уж тем более военными, давала потрясающие результаты. Бериссо стал политическим экспериментом, положившим начало системе. Перон все чаще и чаще появлялся на рабочих собраниях. В Росарио, как и в Санта-Фэ, пара Дуарте-Перон оказывала милости людям, обреченным на каторжный труд.
Хуан Перон курил вместе с отверженными их дешевые сигареты. Поднимал за их здоровье стаканы слишком терпкого вина, обжигавшего горло. Он излучал простодушие и искренность, переходя от самого откровенного веселья к суровой серьезности, когда начиналось перечисление подлых уловок и коварных действий капиталистов.
Слушая Радио-Бельграно, бедняки упивались напыщенными словами, порождавшими надежду. Бедняки любят слушать, как на всех волнах кричат об их драме. Они проникаются сознанием собственной значимости. В семь часов вечера они ужинают перед своими радиоприемниками, стараясь не жевать слишком громко, чтобы меньше шуметь. Приказывают детям замолчать. Ложки едва слышно скребут по дну тарелок. Говорит блондинка из Хунина. Отныне программа Эвиты на Радио-Бельграно в семь часов приобретает масштабы пролетарской оперы. Народ-король прославляется с оглушительным колокольным звоном. Насквозь лживая история красавца-полковника окутана романтической дымкой в представлении слушателей, этих вечных иммигрантов, мечтающих вырваться из нужды. Единственная роскошь в их жизни — это радио, доносящее свой голос до самой убогой лачуги, до самого отдаленного жалкого ложа. Каждое тремоло Эвы Дуарте бьет прямо в средоточие тоски ее слушателей.