Дочь адмирала

Вернувшись в Москву, она сходит к врачу, и он подтвердит ее предположения. Но это всего лишь простая формальность. Она знает. Даже при таком маленьком сроке она чувствует, что это так. И пускай кто угодно назовет это бабьими выдумками. Ей лучше знать. Она чувствует это своим материнским сердцем.

Где бы она ни находилась, стоило ей подумать о зародившейся внутри ее новой жизни, как она легонько дотрагивалась до живота. «Виктор, — шептала она. — Виктория».

Джек Тэйт летел в Вашингтон за новым назначением. Чем больше он думал о Зое, тем сильнее мучало его беспокойство. А что если она вовсе не на гастролях, а ее арестовали? Такое вполне могло случиться, хотя она и уверяла его не раз, что ее популярность служит ей надежной защитой. А если она заблуждалась?

Он снова и снова принимался убеждать себя, что терзается без всякой на то причины. Если бы Зою арестовали, она бы просто исчезла и никто бы никогда не увидел ее, пока ей не разрешат вернуться оттуда, куда ее отправили. В таком случае не было никакой необходимости высылать его, он и так ее не нашел бы. Нет, тот факт, что его выдворили из страны, означает, что Зоя действительно уехала на гастроли и вернется в Москву. Они не хотят одного: чтобы они с Зоей были вместе.

Он надеялся, что высокие чины в Вашингтоне смогут объяснить ему, что, собственно, произошло в Москве. Но не успел задать свой вопрос — они опередили его. Вашингтон принял решение считать проблему исчерпанной.

— Какое назначение хотели бы вы получить? — спросили его.

— Такое, к какому я готовился всю жизнь. На передний край.

Джека направили в распоряжение командующего. Пятым флотом адмирала Хэлси для последующего назначения на авианосец. Первой его остановкой был Пёрл-Харбор, где он провел примерно десять дней на курсах по переподготовке командного состава: там офицеров знакомили с самыми современными средствами ведения войны. Каждый день по десять часов кряду ему в голову вдалбливали последнюю информацию о новейших видах вооружений.

По утрам он просыпался с мыслью о Зое и давал себе слово написать ей. Но в конце дня без сил валился на кровать и проваливался в глубокий тяжелый сон. И лишь в последний день пребывания в Пёрл-Харборе он написал ей письмо, отправив его спецпочтой.

Ты уже получила письмо, которое я тебе оставил, а потому знаешь о случившемся то же, что и я. Я сейчас очень далеко и не имею права сказать тебе где. Но Морское ведомство знает это, и, если ты напишешь по указанному адресу, мне перешлют письмо.

Обо мне не беспокойся, я обещаю тебе, что со мной ничего не случится. Меня оберегает твоя любовь. И хотя я очень беспокоюсь о тебе, я уверен, что и тебя будет хранить моя любовь. Нас разделяет только расстояние, моя маленькая девочка. Но сердца наши по-прежнему вместе.

Джек вылетел в распоряжение адмирала Хэлси и был назначен капитаном «Рэндольфа», базировавшегося в двухстах пятидесяти милях от Токио.

Уже на борту «Рэндольфа» он получил известие о смерти своей жены Хелен. Он снова был свободен.

Едва сняв пальто и шляпу, Зоя позвонила Джексону. Было около полудня, и она набрала его служебный номер. Но мужчина, ответивший на ее звонок, сказал, что не знает никакого Джексона Тэйта. Зоя повторила по буквам: «Тэйт, Т-э-й-т». Мужчина объяснил, что его здесь больше нет.

Крайне озадаченная, Зоя набрала номер его квартиры. Трубку взяла Люба, но она ничего не знала. Только то, что он уехал.

Что-то случилось. Страх сдавил сердце. Она хотела было позвонить в американское посольство, но не решилась. Кто может поручиться, что ее телефон не прослушивается?

Зоя набрала номер своей приятельницы, американки Элизабет Иган. В ту секунду, когда, назвав себя, она услышала, как охнула Элизабет, Зоя поняла, что произошло худшее.

— Говори, — попросила она сквозь стиснутые зубы, с трудом подавив желание закричать во весь голос.

— Его выслали. Он получил предписание покинуть страну в течение сорока восьми часов.

Зое показалось, что на нее обрушилась скала. Чтобы не упасть, она оперлась свободной рукой о стол.

— Но он вернется?

— Зоечка, ты же понимаешь, — ответила Элизабет. — Тебе уже никогда не увидеть его.

Зоя положила трубку на рычаг и опустилась на стул. Она словно онемела. Она не кричала, не плакала. Просто сидела не шевелясь. Тело ее, казалось, омертвело. Живым оставался только мозг. Никогда больше не увидит Джексона. Как же так? Ведь она носит его ребенка! Он вернется. Он должен вернуться.

Она просидела недвижно более часа. В окно заглянуло заходящее солнце. Луч его попал ей в глаза, и она вздрогнула.

Потом вдруг вскочила. Если Джексон уехал, он обязательно оставил для нее письмо. Он ведь такой внимательный. Зоя выбежала из квартиры и ринулась вниз по лестнице к почтовым ящикам. И остановилась как вкопанная.

Дверца ее ящика была вырвана и болталась на одной петле. Ни на что не надеясь, она все же заглянула внутрь. Почтовый ящик был пуст. Они пришли за письмом Джексона и унесли его с собой.

Только теперь пришли слезы, которые она сдержала после звонка Элизабет, горькие и бурные. Зоя прислонилась головой к холодному металлическому ящику и зарыдала. Тело ее сотрясалось от безудержного плача. «Бедная моя малютка. Теперь мы с тобой совсем одни».

Джек так и не дождался от Зои ответа на свое письмо. Получила ли она его? Возможно, но мало вероятно. А если получила, то ответила ли? Если да, так что же произошло с ее письмом?

Он послал ей еще несколько писем с борта «Рэндольфа», но с каждым посланием в душе его крепло убеждение, что он больше никогда не услышит ее и никогда не увидит.

Закончилась война, и «Рэндольф» направился к родным берегам. Из Балтиморы Джек снова написал Зое. Теперь он уже был твердо уверен, что его письма не доходят. А что если написать ей пустое, ни о чем не говорящее письмецо, вроде этого:

Дорогая Зоя,

Война наконец закончилась блестящей победой обеих наших стран. Я вернулся домой, у меня все в порядке Надеюсь, и у Вас тоже. До сих пор с любовью вспоминаю Москву. Если представится возможность, буду рад получить от Вас весточку.

Какому дураку придет в голову перехватывать такое письмо? Поймет ли Зоя, что любовь к Москве — это его любовь к ней?

Зоя подумывала об аборте, но отказалась от этой мысли. Она хотела ребенка. Убить его — значило бы убить то единственное, что осталось у нее от Джексона. Пусть мелкие, ограниченные люди болтают что угодно, она с гордостью выносит своего ребенка.

Да и возраст у нее такой, что самое время подумать об этом. Как бы не оказалось поздно. И даже если к ней снова придет любовь, когда она еще будет в состоянии произвести кого-то на свет, вряд ли этот ребенок будет зачат в момент близости столь страстно любящих друг друга людей, как они с Джексоном.

Зою радовало отношение друзей. Лишь двое-трое отвернулись от нее, позволив себе несколько ядовитых замечаний по ее адресу. Все остальные остались рядом, готовые в любой момент прийти на помощь. И самое главное, рядом был Саша.

Саша был такой высокий и такой тощий, что походил на тростинку. Пианист, ее постоянный аккомпаниатор и композитор, он часами бродил по улицам Москвы, уйдя в свои мысли и прислушиваясь к звучавшей в голове музыке. Ему ничего не стоило прийти на официальный прием в брюках и рубашке без галстука, зато с карандашом за ухом. Или в вечернем костюме, но все с тем же карандашом. Он был самым добрым человеком из всех, кого когда-либо знала Зоя.

Узнав о ее беременности, он тут же примчался, предложив ей выйти за него замуж ради будущего ребенка. Зоя была тронута до глубины души. Но от замужества отказалась.

— Мы с тобой близкие друзья, но никогда не станем любовниками. Было бы несправедливо связывать тебя узами законного брака. Вот если бы ты согласился признать себя отцом ребенка...

Он поцеловал ей руку.

— С радостью, Зоя Алексеевна. Почту за честь.

Чушь, конечно, но почему-то многие считают, что, если женщина в ожидании хочет, чтобы у нее родился красивый ребенок, она должна окружать себя красивыми вещами и стараться постоянно думать о чем-то прекрасном. А что если они правы? Попробовать, что ли?