Ночь дракона

Вервольф повертелся под деревом, вероятно, над чем-то раздумывая, но затем все-таки решил еще разок прыгнуть. И начало обратного превращения застал уже в воздухе, с шумом рухнув в не успевший намокнуть опад. Помня о контрольном времени, я сиганул с ветки, чудом не переломав себе ноги на выступающих из земли корнях, и резко рубанул мечом почти наугад, ориентируясь лишь на звуки, издаваемые копошившимся на земле врагом. Нет, мой меч все же лучше. Этот застрял, глубоко вонзившись лезвием в тело, и вырвался из руки.

Две молнии одна за другой прочертили небосвод, осветив место стычки. То ли Тивена перестаралась с погодой, то ли так и было задумано – чтобы уж наверняка, – но гроза, похоже, разгулялась всерьез.

Трансформация (в обе стороны) почему-то начинается с глаз. Корчившийся у моих ног монстр, у которого уже начала выпадать шерсть, жалобно заскулил и обратил ко мне совершенно человеческий взгляд, полный боли, ужаса и обиды.

– Извини, лекарства от твоей болезни не существует. Это все, чем я могу помочь, – я выдернул меч и ударил вервольфа вторично. Глаза его погасли, застыв бессмысленными стекляшками. – Прости, я знаю, это не твоя вина…

…Выждав положенное время («слизь», вызывающая при попадании в кровь ликантропию, погибает в мертвом теле через сутки), я принес головы обоих оборотней старосте, клятвенно пообещав, что нападения прекратятся, а заодно провел разъяснительную беседу «О роли ведьм в обществе». Староста не менее клятвенно заверил меня, что препятствий волшбе чинить не будет и с ведьмой он не ссорился, поскольку его корова в тот злополучный мор как раз и не пала… Я рассказал обо всем этом Тивене.

– Нет, – женщина грустно покачала головой, – в деревню я не вернусь. Вот Радана – молодая и способная, пусть она пока там попрактикует. Всему, чему она могла научиться от меня, она научилась. А мне уже пора. Найду какое-нибудь местечко, где меня никто не знает, и буду там доживать свои последние годы. Не поднимай удивленно брови! Я ведь только внешне бодро выгляжу, а на самом деле мой срок давно уже близится к концу. Сивер, ты молод, тебе об этом думать не пристало, по крайней мере сейчас.

– Тивена, сколько вам лет? – спросил я.

– А сколько бы ты дал? – отозвалась она с легкой тенью кокетства. – Сивер, колдуны и ведьмы живут долго, но я дольше всех. Мне в этом году исполнится сто восемьдесят.

– Ну надо же! – изумился я, отступая к двери. – А я бы вам больше ста двадцати ну никак не дал! – Я пригнулся, уворачиваясь от ухвата: – Тивена, да вы еще меня переживете, а то и моих детей, если они у меня будут!

Я выскочил на улицу, а следом за мной вылетел ухват. Двигался он по сложной траектории и, несмотря на все мои увертки, все же меня догнал. Из домика раздался смех Тивены – звонкий, совсем молодой.

– Да она и внуков моих переживет, – проворчал я, поворачиваясь к оседланному и готовому в путь Акониту и потирая ушибленное ухватом место пониже спины.

Жеребец покосился на меня и глумливо заржал.

– Помню я одну историю про оборотней, – сказала Ивона, отрывая меня от воспоминаний. – Это когда я с принцессой Лиссой познакомилась. В самом деле, очень толковая девчонка.

– Ей было бы приятно услышать это из уст старшей и опытной подруги, которая живет на этом свете – подумать только! – на три года дольше.

Ивона запустила в меня огрызком моченого яблока.

Одд, на время отставив опустевшую кружку, перебирал струны лютни. Меня всегда поражало, как он играет. Не в смысле «ах, как играет!», а в смысле – как ему это удается? Толстые пальцы Одда могли не просто согнуть подкову – тролль иной раз машинально завязывал ее в узел, когда находился в задумчивости. И я бы еще понял, если бы лютня была в человеческий рост, с каким-нибудь дубовым грифом, стянутым для прочности стальными кольцами, и со струнами из жил индрика-зверя. Но нет, инструмент был самый обычный, Одд при мне купил его лет семь назад в лавке в Турвине. Поэтому в рамках физических законов нашего мира я никак не мог уяснить, как тролль попадает пальцами по струнам, и не по каким-нибудь, а по нужным.

– А ты знаешь, что история с алхимиком получила свое продолжение? – спросил я Ивону негромко, чтобы не сбивать музыкального настроя Одда. Но настрой сбился.

– С каким таким алхимиком? – живо заинтересовался тролль, прижав струны ладонью и тем самым резко оборвав мелодию.

– Да есть у нас один знакомый, – усмехнулся я. – Уж и не знаю, слышал ты о нем или нет.

– А я думала, его съели, – вставила Ивона, осматривая стол с видом человека, который уже, в принципе, сыт, но хочет проверить, не забыл ли он еще чего-нибудь здесь попробовать.

– Да нет, не съели, выкрутился. А попался по-глупому…

– Ну все, заинтриговали. – Одд решительно отложил лютню и вылил в свою кружку остатки настойки. – Оборотни, алхимики, кто-то кого-то съел…

– Там еще и хищные лошади были, – усмехнулся я.

– Так я и говорю – рассказывайте, не томите. – Тролль с грустью изучил опустевший «сосуд вдохновения», поставил его на пол и извлек из-под лавки следующий, торжественно объявив: – Калина на меду кончилась, будем пить ежевику на семи травах.

– Ну нет, – решительно сказала Ивона. – Вы, мальчики, пейте, а мне хватит! Тем более что я еще хочу до конца истории про алхимика досидеть…

– Да вы и начало-то никак рассказать не можете! – возмутился Одд.

– Все-все, – успокаивающе поднял я руку, – уже начал. Плесни только мне немного – в горле пересохло…

КОНИ-ЗВЕРИ

Нет, едва ли Лиссавиоль, седьмая из принцесс маленького вассального королевства Фиерон, сможет когда-нибудь найти понимание среди членов своей семьи. Конечно, после выхода труда, написанного бароном Жувье, собирание всевозможных редкостей, да и просто познание тайн природы, стало модным среди аристократии. Но все-таки это же ненормально, когда юной девушке какие-то древние кости милее, чем новые платья! И можно даже понять ее домочадцев и слуг, полагающих, что ковыряние в земле порочит доброе имя Фиеронского королевского дома. Впрочем, вообще легко понимать людей, глядя на их ситуацию со стороны.

Я же не собирался глядеть на ситуацию ни с какой стороны – ни с внешней, ни с внутренней, полагая, что Лисса – девочка умная и сама разберется. В данный момент я как раз находился на аудиенции у Ее Высочества, то есть валялся на диване, положив сапоги на резной подлокотник. Свой меч я предварительно продел через дверные ручки, дабы народ попусту не шлялся. Нет-нет, я вовсе не был на таком хорошем счету у монархов, чтобы мне разрешали запираться с их дочерьми (не потому, что был замечен в чем-то предосудительном, а просто аристократических кровей во мне до сих пор не сыскалось). Да и попал я в комнату Лиссы через окно, а кроме того, точно знал, что снаружи к двери приколота записка: «Не входить! Идет опыт». Последнее слово внушало домочадцам священный трепет и само по себе было неплохой гарантией, что сюда никто не станет ломиться.

Эта комната в покоях принцессы привела бы в восторг любого ученого, а вот утончённую аристократическую натуру довела бы до нервного потрясения, вплоть до обморока. Главное (и самое видное) место в ней занимали два массивных дубовых шкафа с отличными дорогими стеклами, вправленными в потемневшие от времени створки. Из-за стекол на нас взирали пустыми глазницами черепа, среди которых волчий был самым незатейливым и безобидным. Перекрученные рога и уродливые выросты соседствовали здесь с длинными лезвиями клыков или кривыми частоколами зубов, торчавших под разными углами из навсегда сомкнувшейся пасти. Между черепами темнели черные и бурые обломки времени – ископаемые кости неведомых существ, а огромные окаменевшие раковины лежали наподобие закрученных бараньих рогов. В комнате также находились шкафы с книгами, прозрачный футляр с увеличительным прибором, телескоп, сверкавший надраенной бронзой да вышеупомянутый диван, на котором в данный момент я возлежал вопреки всем правилам придворного этикета.