Седьмое таинство

— Дома, насколько мне известно. Редко выходит.

— А мужчина? Мясник, вы сказали?

Агент перевела взгляд на невзрачный муниципальный дом через дорогу.

— Он вошел туда. И не выходил, я его больше не видела.

Сменщик проследил за направлением взгляда Розы.

— А вы все время наблюдали?

— Да, — солгала она. Следить за подозреваемым — интересная работа. Следить за дверью или наблюдать за каким-то дешевым многоквартирным домом, отмечать, кто входит и кто выходит — совершенно неинтересные для тебя люди! — смертельно скучно. Когда солнце на короткое время выглянуло из-за туч, девушка ослушалась приказа Мессины, вышла наружу, нашла скамейку около поросшего травой склона Монте деи Коччи, уселась там и долгое время сидела, ни о чем не думая, чувствуя себя никому не нужной и всеми покинутой. В кафе она вернулась через час, когда, как сказал комиссар, должен был появиться этот человек. Но даже там сидела как во сне. Потом читала газеты. И пыталась вообразить, чем занималась бы сейчас, если бы приняла предложение занять пост младшего помощника адвоката по уголовным делам, имевшего солидную практику в районе Клодио. Уж конечно, не сидела бы в этих ярких вещах, как шлюха, дожидаясь, пока ее сменят на посту, и не нужно будет предавать человека, которого она едва успела узнать.

Где сейчас этот мясник, Роза не знала; впрочем, ей было на это наплевать.

— Вы действительно считаете, что они любовники?

— Вам Мессина про это сказал?

— Ну я же сменяю вас, не так ли?

Прабакаран задумалась о том, что ей удалось увидеть. Это длилось не более тридцати секунд. Разве можно понять суть человеческих отношений, всего лишь раз украдкой заглянув в жизнь двоих совершенно незнакомых людей?

— Они не хотели, чтобы их кто-нибудь видел. Мясник ее поцеловал. Беатрис не ответила… — Важно было подобрать правильное слово. — Но, кажется, не возражала… Это все, что я знаю.

Тут ей бросилось в глаза, как опустились углы его губ. Суровое, жесткое, осуждающее выражение.

— Такое сплошь и рядом случается, — кивнул сменщик. — Мужа сажают в тюрьму, и его лучший друг является, чтобы полакомиться тем, что после него осталось. Таков современный мир. Люди утратили чувство долга и приличия. Малость погулять, сходить налево, туда-сюда, подальше от семейного гнездышка… кто же станет возражать? До тех пор пока это шито-крыто. Пока это не нарушает течения семейной жизни и не препятствует каким-то важным делам. Ведь мужчина должен понимать, что для него действительно важно. А нынче вся беда в том, что людям это безразлично. Вся их жизнь крутится вокруг кончика члена, и ничего другого. Бессмысленно.

Нет, он ей совершенно не нравился. Следовало бы сейчас пойти и переговорить с Бруно Мессиной, рассказать ему все, что он хотел узнать, а потом порадовать отца бутылочкой хорошего просекко, чтобы отпраздновать продажу всех этих драных зонтиков, что он сумел продать в такой холодный мокрый и вообще скверный весенний день.

Он целиком и полностью в вашем распоряжении. — Роза встала и пошла к двери. Сменщик остановил ее.

— Давайте я подвезу вас до остановки или куда вам нужно, — предложил он. — Насквозь промокнете, вы совершенно неподходяще одеты. У меня машина. Никто и не узнает. Кроме того… — Полицейский вновь оглянулся на дом, где жил мясник. — Не думаю, чтобы он куда-то пошел.

Коллеги свернули за угол, путь оказался довольно длинный, метров триста или даже больше, Паскале все время держал раскрытый зонт над головой спутницы, а самого дождь просто залил. Машину агент поставил на узкой улице, что вела от старой бойни вниз и выглядела как деревенский проезд — пустая, тесная, забытая. Мостовую загромождали разбитые глиняные горшки, смытые дождем с травянистого склона Монте деи Коччи. Наблюдатели переступили через обломки и пошли к белому вэну, какими пользуются мелкие торговцы, припаркованному в одиночестве около двух огромных мусорных баков.

Сменщик остановился возле задней двери.

— Вы так и не потребовали, чтобы я предъявил свое удостоверение, — попенял он строгим и даже осуждающим тоном. — Знаете, если я кому-нибудь об этом расскажу, комиссару, например, это может плохо для вас обернуться.

— Извините.

Роза чувствовала себя вымотанной. Паскале сместил зонт в сторону, так что тот не полностью закрывал ее от дождя. Капли падали ей на ноги, которые и без того закоченели, молодой агент начала дрожать от холода.

— Нужно, чтобы вы на него взглянули. Оно у меня в машине.

Мысли у девушки путались, но она все-таки сообразила, что тут что-то не так.

Спутник положил руку ей на спину и подтолкнул к задней дверце вэна. В задней части его кузова не было окон. На бортах были какие-то надписи, но Роза не успела их разобрать. Буквы и эмблема, все кроваво-красное.

Паскале достал связку ключей, открыл дверцу. Подтолкнул коллегу вперед, чтобы она заглянула внутрь. Там лежал мужчина, весь опутанный веревками, как окорок перед копчением, во рту — какая-то тряпка, руки связаны за спиной, щиколотки примотаны одна к другой, так что бедолага мог только беспомощно перекатываться с боку на бок, не издавая ни звука. Внутри вэна было безукоризненно чисто, все обработано антисептиками, и попытки высвободиться приводили только к тому, что пойманный бился о фирменные белые контейнеры, наполненные свежим мясом.

Связанный человек на полу вэна был испуган. Его лицо показалось девушке знакомым. Да это же мясник с рынка! Она узнала его сразу же, и сама поразилась тому, что первым ее чувством была ярость, злость на самое себя за собственную глупость.

— Что обычно предлагают осужденному преступнику? — Теперь голос Паскале звучал совершенно иначе. Теперь это был надменный голос образованного человека, ощущающего свое превосходство. В нем уже не чувствовалось той теплоты и заботливости, с помощью которых фальшивый полицейский заманил ее сюда. — Обычно ему дают то, что он просит. Иначе сам возьмет, чего доброго.

У Розы дрожали руки, когда она пыталась стащить с плеча сумочку и достать пистолет. Цепочка за что-то зацепилась. А потом мощная рука преступника сдернула с ее плеча сумочку и отшвырнула в канаву.

Прабакаран попыталась вспомнить приемы самообороны, которые осваивала на тренировках в полицейской школе на виа Тибуртина день за днем, до боли в руках и ногах, без конца получая синяки и ссадины. Но здесь был не тренировочный зал. Браманте оказался очень силен, намного сильнее, чем она. Его руки уже скользили по ней, хватали, ощупывали, причиняли боль. Убийца, кажется, испытывал удовольствие от того, что делал: бросил девушку вниз, на белый металлический пол вэна, затем подтолкнул к связанному мяснику, завязал рот тряпкой, пахнущей чем-то сырым и химическим, связал руки, щиколотки и за несколько секунд обездвижил ее так уверенно и надежно, как действует забойщик, когда готовится пустить под нож очередное животное.

Девушка неотрывно смотрела на преступника. Он заметил это и натянул капюшон на самые глаза. Нет, не это лицо она видела на фотографиях. Вернее, не совсем это. Джорджио Браманте во плоти имел лишь отдаленное сходство с человеком, которого она себе представляла. Он здорово поседел, осунулся, у него был вид человека, умирающего от тяжелой болезни. Например, от рака, который безостановочно разъедает внутренности. Но зато глаза Браманте сверкали.

В них светились счастье, веселье и голод.

ГЛАВА 21

Коста внимательно слушал. Он думал, что скоро все эти подробности ему осточертеют. Но он ошибся. То, что произошло с Сандро Виньолой, если, конечно, Тереза все правильно рассудила — а было трудно не увидеть, что она ничуть не ошибается, — оказалось настолько же диким и бессердечным, как и все, что совершил Браманте в отношении других жертв. Может, даже более того, и это заставило Косту задать себе уместный вопрос: а есть тут хоть какие-то отличия?

Над останками предстояло еще как следует поработать — они серьезно пострадали от крыс и мышей и в результате разложения в сыром и застойном тоннеле канала. У служителей морга эта работа займет много дней и потребует посторонней помощи. Возможно, придется привлечь какую-нибудь частную лабораторию или соответствующую службу в карабинерии. Но уже сейчас Тереза была уверена, что Виньоле заткнули рот кляпом — тряпка, которой ему обвязали рот, чтобы он не мог позвать на помощь, по-прежнему была на месте; несчастного умело стреножили — руки и ноги связали вместе, так что он едва мог ползать.