Седьмое таинство

Торкья поднял с пола еще какие-то осколки — кажется, сосуда для церемониальных возлияний.

— Это все Константин натворил.

Самому ему все было ясно и понятно. Место, в которое они сейчас попали, было средоточием идей и верований, ставших потом предвестником и своего рода планом действий для всего, что произошло позже — от крестовых походов до войны в Югославии, от уничтожения христиан христианами при взятии Константинополя в 1204 году до уничтожения христианами ацтеков с благословения священников, которые наблюдали за этим и ни во что не вмешивались. Тогда, через несколько часов после взятия Рима войсками императора Константина, меч христианства взалкал крови другой, противной ему религии, но не на поле битвы, а здесь, в святая святых. Это произошло 28 октября 312 года от Рождества Христова, и весь ход истории оказался изменен: здесь, в этом подземелье, всего через несколько часов после битвы у Мульвийского моста[18] угнетаемые превратились в угнетателей и бросились жестоко и яростно мстить за все то, что было прежде.

Абати рассмеялся.

— Ну, точно ты все равно не знаешь. Может, это случилось раньше. Однако…

Диггер явно был поражен, даже потрясен тем, что увидел. И это обрадовало Торкью.

— Все произошло в тот самый день, когда Константин вступил в Рим. Или, может, на следующий день. Другого объяснения нет. Я сейчас тебе покажу…

Вдохновитель вылазки повел Абати к низкой двери в стене слева. В руке он держал самый большой фонарь. Лудо был очень рад, что пришел сегодня с группой — когда явился сюда в первый раз, один, открытие потрясло его до глубины души.

— Иди первым. — Он пропустил вперед Абати, а потом и всех остальных и направил свет на то, что лежало теперь перед ними: груду человеческих костей — ребер и черепов, раздробленных рук и ног, словно выброшенные на помойку реквизиты античного фильма ужасов, сваленные в кучу, когда в них отпала нужда.

— Господи помилуй! — простонал Абати.

Ла Марка, стоявший позади, вновь завыл от страха.

— А это что за чертовщина? — спросил Дино.

— Тут они их перебили, — объяснил Торкья лишенным эмоций голосом. — Смотри, если нравится. Их тут, наверное, больше сотни, а может, намного больше. Я не специалист, но мне кажется, это по большей части мужчины, хотя, может, есть и дети. Бедняг, вероятно, сначала раздели догола, а потом убили.

Лудо осветил дальний угол.

— Погляди сюда — тут была сложена их одежда, видишь? Я не обнаружил здесь ни оружия, ни солдатских доспехов. Они не собирались драться, все уже было кончено. Их заставили раздеться догола. А потом убили. Видишь на костях следы ударов мечей? Нагнись поближе. Это было массовое убийство. Резня.

Парень из Неаполя трясся, снедаемый одновременно страхом и любопытством. Ла Марка любит насилие, понял Торкья, но только если смотреть на него с безопасного расстояния.

— Не желаю больше это видеть, — пробормотал Тони и, несколько потерянный, отступил назад, в основное помещение святилища.

Абати чувствовал себя точно так же. Бросив на раскиданные по каменному полу кости последний взгляд, он тоже вышел.

— Профессор Браманте про это знает? — спросил диггер, когда все вернулись к алтарю. — И никому ничего не сообщил?

У Лудо на сей счет была своя теория:

— Да что ты такое говоришь! Сам представь: вот ты обнаружил величайший храм Митры. Да в придачу еще сотню скелетов его почитателей, порубленных на части христианами. И что будешь делать с возникшей после этого шумихой?

— Глазам своим не верю… — пробормотал Абати и умолк.

У Торкья эта мысль уже давно вертелась в голове и не давала покоя. Джорджио Браманте сделал величайшее археологическое открытие и нашел одно из самых ранних свидетельств геноцида на религиозной почве. Это же настоящие кости; в соседнем помещении лежат останки реальных людей — шокирующая выставка расколотых черепов и разрубленных тел, сброшенных в кучу; какой-то гнусный предшественник нацистских концлагерей — Освенцима, Берген-Бельзена и прочих. Или тысяч убитых в Сребренице, выданных «миротворцами» сербам, а затем методично уничтоженных, когда христиане иной конфессии решили очистить генофонд своей страны. В те дни по всей Европе прокатилась волна негодования и ужаса, оттого что подобное все еще может иметь место всего в нескольких милях от курортных местечек на побережье, где загорает довольный средний класс. Браманте, вероятно, ждал подходящего момента и подыскивал нужные слова или, может быть, ждал еще какой-нибудь аналогичной находки, которая могла бы смягчить подобную шокирующую новость. Может, у него просто не хватало мужества, и он рассчитывал навсегда сохранить это потрясающее открытие в тайне, что, по мнению студента, само по себе было преступлением.

Выражение лица Абати подсказало Торкье, что тот уже начинает понимать истинное положение вещей.

— Как ты думаешь, почему они тут собрались? Может, хотели драться до последнего?

— Нет, это же был храм, святое место. Здесь нельзя проливать кровь человека. Как по-твоему, папа римский стал бы сражаться перед алтарем в соборе Святого Петра? Эти люди были воинами. Легионерами. Если бы хотели драться, заняли бы позицию снаружи. Нет, они пришли сюда… — Начинающий археолог оглядел помещение. — Они пришли сюда, чтобы помолиться в последний раз.

Перед его мысленным взором возникла эта картина — он видел их сейчас, не поддавшихся страху, понимающих, что конец близок, но решительно намеренных вознести последнюю молитву своему богу, одолевшему быка и давшему жизнь этому миру.

Лудо нагнулся и направил свет на пол. Там стояла грубо сколоченная деревянная клетка, внутри которой лежали кости — видимо, куриные. Сейчас они выглядели как пыльные останки маленького динозавра: лапки сложены под тельцем, головка с клювом вполне узнаваема. У прихожан этого храма так и не осталось времени завершить задуманное жертвоприношение до того, как сюда огромной толпой ворвались воины Константина с крестом на щитах — символом Христа. Они жаждали еще крови, словно им было мало той, от которой покраснел весь город.

— Побежденные пришли сюда, чтобы совершить последнее жертвоприношение, — добавил он, — прежде чем свет навсегда погас в глазах их бога. А им не дали даже закончить.

Торкья сбросил с плеча рюкзак и расстегнул молнию. Оттуда на него глянули два блестящих глаза. Петушок был совершенно черный и блестящий, гребешок стоял торчмя. Птица обошлась в тридцать евро — студент купил ее рано утром на местном рынке в Тестаччо рядом с виа Мармората, у подножия холма.

Петух сидел смирно и молчал, даже когда археолог вынул клетку из рюкзака.

— Ух ты!.. — возбужденно прошептал Тони. — И что теперь?

В многочисленных латинских текстах полно справок и сведений о том, как правильно совершать жертвоприношение. Совсем не трудно. Торкья мог проделать все точно таким же образом, как это делали римские императоры.

Но его все еще донимала одна неотвязная мысль. Ла Марка прав. Магическое число — семь. Одного недоставало.

ГЛАВА 9

Оружия с собой не было.

Эта мысль немедленно пришла Косте в голову, когда он рванул по улице, пытаясь понять, что случилось. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз держал в руках пистолет. Несколько месяцев с тех пор, как вообще вспоминал об оружии. Здесь оно как будто совсем не было нужно. Центр Рима, очень людное место. Самое неприятное, с чем можно столкнуться в этих местах, — недоумок-борсеточник. Однако что-то в отчаянных криках Рафаэлы заставило Ника рявкнуть ей, чтоб отошла в сторону и держалась подальше — на всякий случай. Джанни Перони бежал следом за ним, стараясь не отстать. Но Коста был на двадцать лет моложе напарника. Когда он завернул за угол на узкую боковую улочку, куда вооруженный бандит уволок Фальконе, полицейский уже осознал, что оказался с противником один на один. Оружия нет, и в попытке справиться с возникшей ситуацией он может полагаться только на собственные мозги.

18

Битва у Мульвийского моста в 312 г. решила исход очередной междоусобной борьбы цезарей в Римской империи. Один из претендентов на императорский престол, Константин, победил другого претендента, Максенция, украсив перед этим свои знамена христианским символом. После этого гонения на христианство прекратились, оно стало в Риме официально признанной религией.