Закон рукопашного боя

Палабретти сперва услышал скрип и треск мокрого дерева, а затем глухой гул оседающей земли… Он понял, что это значит, и в отчаяньи побежал быстрее, то и дело наталкиваясь на стены, которые и так ходили ходуном.

Наконец он с размаху влетел в воду. Сзади уже не было видно света от горящего потока, и в кромешной тьме слышался только скрип, треск и гул, все приближающиеся и нарастающие. Сандро был в воде уже по пояс, затем по грудь. Ни бежать, ни идти он не мог, надо было плыть. Вода леденила, от нее шел тухлый, смрадный запах, но иного пути не было, и Палабретти все-таки пытался плыть в напитавшейся водой одежде и тяжелых сапогах. Проплыв несколько саженей, он почуял, что вот-вот пойдет ко дну.

И тут руки маркитанта уткнулись в камень, дальше был тупик. Точнее в этом месте снова начинался прочный свод, но уже не кирпичный, а из дикого камня. Но этот ход был затоплен до потолка, а деревянная крепь угрожающе поскрипывала всего в нескольких вершках от поверхности воды.

Палабретти на секунду был парализован. Он желал лишь одного: чтобы все закончилось быстрее. Он перестал работать руками и ногами, мокрая одежда и наполненные водой сапоги сразу потянули на дно, но, уже погружаясь, Сандро инстинктивно втянул в легкие воздух…

И тут вода с большой силой толкнула его туда, в непроглядную тьму затопленного хода. Это рушащаяся крепь наконец-то не выдержала: тонны земли, песка и камней рухнули на залитую водой часть подземелья. Вытесненная вода хлынула под каменный свод, подхватила, словно щепку, Сандро Палабретти, и через несколько секунд, пару раз стукнувшись, но не разбив и даже не расцарапав головы, маркитант был выброшен на поверхность. Он с наслаждением глотнул затхлый воздух подземелья, когда поток воды пронес его далеко вперед и затем отхлынул. Сандро плюхнулся животом на сырой пол, а затем сел, все еще не веря в то, что сумел остаться живым. Вода некоторое время не могла успокоиться и набегала сзади.

Палабретти вылил воду из сапог, но вся остальная одежда была мокра до нитки. Если бы не херес, принятый внутрь совсем недавно, то Сандро давно била бы дрожь. Он встал и, прихрамывая, заковылял вперед. Мимо него в темноте журчала вода, скатываясь откуда-то сверху. Впрочем, она не беспокоила того, кто только что подвергался риску захлебнуться. Кроме того, из темноты тянуло тугой сортирной вонью. Но и это было ерундой.

Палабретти прошел совсем немного и уперся в каменную стену. В то же время по ногам тянуло сквозняком, — значит, где-то была дыра. Сандро ощупал стену и обнаружил эту дыру. Судя по всему, она имела довольно правильную круглую форму и была обложена кирпичом. Вонь и затхлый сырой воздух вытекали именно из нее. Кроме того, оттуда же тек тонкий вонючий ручеек, сбегавший под уклон в затопленный туннель.

Отверстие было достаточно широкое, чтобы Сандро смог в него протиснуться. Цепляясь руками за осклизлые кирпичи, помогая коленями и локтями, он медленно двигался вверх. Сюртук и прочая одежда, добытые им в брошенном и теперь уже сгоревшем доме, и без того мокрые, насквозь пропитались жидкой грязью и стали скользкими, как лягушачья кожа.

Временами Сандро казалось, что он сходит с ума. Ему представлялось, что он проглочен каким-то омерзительным чудовищем, не то драконом, не то морским змеем, и ползет неведомо куда по его кишкам. Иногда ему начинало казаться, что он сам, заколдованный каким-то злобным колдуном, превратился то ли в крота, то ли в земляного червя и обречен вечно ползать в грязи и сырости. Наконец, не раз и не два ему мерещилось, что труба ведет не вверх, а вниз и, двигаясь по ней, он ползет в самую преисподню…

ПАН КОНСТАНЦЫ РЖЕВУССКИЙ

Фура Палабретти и Крошки оказалась единственным трофеем, который уланы из эскадрона Ржевусского сочли достойным внимания. Все бочки выкатили во двор, к фонтану, сбили обручи и пили за победу над «пшеклентыми москалями», за отмщение Праги, а также за упокой тех восьми убитых, что полегли в доме. Прикрытые попонами покойники лежали рядком на заднем дворе. Хоронить их решили назавтра.

Констанцы Ржевусский и его офицеры, еще более молодые парни, принимали гостей из соседнего эскадрона, которым командовал ротмистр Вартовский. С эскадронным пришли еще два офицера — поручник Стржалковский и хорунжий Доморацкий. Французы назвали бы их, соответственно, капитаном, лейтенантом и су-лейтенантом, но между собой паны предпочитали зваться по-своему.

— Сегодня, панове, очень плохой день, — жаловался Ржевусский, — война окончена, мы взяли Москву, а у меня восемь убитых. Матка Боска! Восемь! Вахмистр Пшежецкий один чего стоит! Он мне был, пшепрашам, как отец.

— Мир праху его и всех остальных! — Пан Бартонский поднял кружку. — Честь, панове!

Кружки брякнули, паны хлебнули по полной.

— И еще беда, — вздохнул Констанцы, — я потерял медальон, который мне дала мать. Он хранил меня во всех сражениях от самой Вильны.

— Ну, может, пан поручник, то есть добрый знак! — сказал толстяк Доморацкий. — Война кончилась, и сражений больше не будет.

— Боюсь, что его украла эта шлюха-маркитантка… — Констанцы явно стыдился. Он не то чтобы не сомневался, он прекрасно помнил, куда делся медальон.

— Все-таки любопытно, куда же они исчезли? — хмелея, пробормотал хорунжий Забелло. — Ни один улан не видел, как они проскочили через оцепление во дворе.

— Как вы думаете, пан Констанцы, — спросил Вартовский, — что мог искать шпион в этом доме?

— Понятия не имею! — пожал плечами поручник.

— Жаль, — заметил Стржалковский, — я бы на вашем месте как следует обыскал дом. Не может разведчик просто так, среди бела дня, расхаживать с оружием по городу, в который вступает неприятельская армия. Мне кажется, что где-то в этом доме есть подземный ход. Через него эти негодяи пролезли сюда, а потом — сбежали.

— Было еще двое, — напомнил Ржевусский. — Один — тот, что застал меня врасплох, и второй, который бросил серную бомбу.

— Эти двое вели себя непонятно, — задумчиво произнес Вартовский. — На кой черт им было уводить с собой никчемных маркитантов? Их можно было просто пристрелить или прогнать, но они зачем-то увели их с собой.

— Прогнать их было бы опасно, — возразил Стржалковский. — Они видели шпионов в лицо и могли бы их опознать. А убивать их — значило оставить следы. Именно поэтому они решили увести их с собой и прикончить подальше от наших глаз.

— Скорее всего, панове, — продолжал размышлять Стржалковский, — они ушли через какой-то подземный ход.

— Панове! — вскричал подогретый вином Доморацкий. — Чего мы сидим, холера ясна?! Надо немедленно идти в подвал и искать этот подземный ход! Иначе эти разбойники убегут…

— Они уже убежали, пан хорунжий, — усмехнулся Стржалковский, — но мне кажется, они могут вернуться.

— Почему? — спросило сразу несколько человек.

— Потому что шпион не нашел того, что искал. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что он попытает счастья еще раз.

— Вот это, пан Леон, мне не очень понятно, — скептически произнес Вартовский.

— Попытаюсь объяснить свою логику. Если бы шпион уже нашел то, зачем приходил, то, во-первых, не стал бы дожидаться появления улан, то есть ясновельможного пана Ржевусского и вахмистра Пшежецкого. А во-вторых, если уж что-то ему помешало, то он постарался бы исчезнуть незаметно, а не убивать вахмистра и связывать пана поручника. То, что он не убил пана Ржевусского и маркитантов, выглядит очень странно, если бы ему не нужно было задержаться в доме.

— Проше пана, — вклинился Вартовский, — вы считаете, что пан Ржевусский был его заложником? Но тогда ему надо было тащить с собой именно его, а не маркитантов.

— Действительно, — вздохнул Констанцы, — они убежали, а я остался лежать связанным.

— Да… — почесал подбородок Стржалковский. — Это действительно странно. Я думаю, что он просто действовал впопыхах. Ему нужно было побежать совсем в другую сторону, туда, куда они в конце концов скрылись. Я имею в виду, что он все еще надеялся взять из дома нечто важное, поэтому и рискнул бежать не к подвалу, а в сторону лестницы, ведущей на кухню. Там у него тоже был шанс бежать. Именно оттуда, по вашим словам, пан Забелло, возник этот седой мужик, который бегал как двадцатилетний.