Вист втемную

Наверно, Юрка на пару секунд потерял сознание еще до взрыва, тюкнувшись шлемом о набитый магазинами «лифчик», висевший у Милки на груди поверх бронежилета. Милка тоже, поскольку крепко приложилась затылком о бетонный пол. Не будь у нее на голове пуленепробиваемой железяки с поролоновой подбивкой, могла бы и копыта откинуть. Поэтому, как это ни странно, самого взрыва они не слышали и даже того, как дверь, сорванная с петель, грохнулась на пол, не наблюдали.

Поэтому Таран был несколько удивлен, обнаружив, что лежит поверх Милки, соприкасаясь с ней бронестеклами шлемов.

— Ну ты, сапер хренов! — заскрежетала Милкина мембрана. — Чего разлегся?! Трахаться, что ли, собрался? Так это раньше надо было делать…

Само собой, у Юрки ничего похожего и в мыслях не было, а потому он торопливо поднялся на ноги и помог подняться «королеве воинов». Наскоро ощупал себя — вроде ничем не задело.

— Якорный бабай! — ахнула Милка, увидев поваленную дверь из броневой стали толщиной в четыре сантиметра. — Во болтануло! Это ж одна граната сделать не могла… Не иначе, еще и шашка была подвешена.

Фонарь, как ни странно, и в этот раз уцелел. Юрка осторожно глянул в освободившийся дверной проем. Там просматривалось еще двадцать метров пустого коридора, а дальше — выдавленная взрывом и висевшая на одной петле деревянная дверь, покрытая белой эмалью.

— Во, надо же! — хмыкнула Милка. — Не сгорела, значит!

— Кто? — спросил Юрка, постепенно приводивший в порядок оглушенные мозги.

— Дверь! За этой дверью уже наш «театр» начинается. Точнее, тут коридор, который по прямой идет отсюда до самой сауны. Помнишь? Через которую в прошлом году, когда Вова пожар устроил, «артисток» выводили?

— Помню… — Таран вспомнил, как Милка, воздев над головой факел, сооруженный из газеты «Еще!», руководила здешними эксплуатируемыми массами и командовала так, что все боцмана погибшего «Титаника» могли бы перед ней показаться козлетонами.

У него, однако, промелькнула и одна полезная мысль, относящаяся к текущему моменту.

— Растяжку-то изнутри ставили, — заметил Юрка, — получается, что кто-то из них там, в «театре» или в погребе?

— Если втихаря не вылез через двор, то, может, и так… — задумчиво произнесла Милка. — Ну что, пойдем проверим?

Дверь, крашенную белой эмалью, безжалостно сбили с последней петли и вошли в закопченный, но сохранивший следы былого великолепия коридор. Эта часть «театра» от огня летнего пожара почти не пострадала. Тяга повела пламя в сторону сауны, поскольку именно там Дядя Вова с Тузом проломили стену, отделяющую «Театр неюного зрителя» от нереконструированной части винного погреба.

Начиная с фойе все выгорело капитально. Луч фонаря скорбно ползал по почернелым стенам, где от гардин и картин в багетах даже следа не осталось. Сгорели даже статуи обнаженных богинь, стоявшие по углам, ибо они, как выяснилось по головешкам, были не бронзовые, а деревянные, крашенные под бронзу.

Дверь, через которую Юрка с Милкой прорывались наверх, так и оставалась запертой, и даже ржавый обломок ключа, который Милка сломала в замке, все еще торчал из скважины. Однако теперь эта дверь вместе со своей сварной коробкой и частью прилегающей стены лежала на полу, мятая и погнутая. Выдавила ее груда обломков, рухнувшая с верхних этажей на лестницу и провалившаяся до самого подвала. Никто этот завал за полгода разобрать не собрался, и выбраться через него наверх было совершенно невозможно.

Зато оказалось вполне возможным войти в бывшее обиталище Милки, тоже выгоревшее дотла. Вся обстановка и «аксессуары», так поразившие Юрку поначалу, давно обратились в пепел, только закопченная ванна и унитаз более-менее уцелели. Трупов Филимона, Дрыня и прочих или каких-либо останков от них в комнате не просматривалось. Должно быть, летом здесь все же побывали пожарные, собровцы, а также прочие представители властей, разбиравшиеся с тем, что тут стряслось. Прибрали небось и Туза, застреленного в коридоре.

— Эхма! — вздохнула Милка с некой странной ностальгией. — Хоть и жила тут как старшая рабыня, но все же жила неплохо…

— Жалеешь? — удивился Таран. — Обратно на иголку захотела?

— Да нет, конечно… Все-таки у меня тут какой-никакой дом был. Не совсем свой, но привычный. Мы, бабы, как кошки — к месту всегда привыкаем.

Таран мог бы сказать, что он лично больше уважает баб, которые, как собаки, привыкают не к месту, а к хозяину, но побоялся обидеть спутницу. Тут он, кстати, совершенно несвоевременно подумал, что люди, сравнивая друг друга с животными, могут друг друга и обижать, и делать комплименты. Например, сказать Милке, что она здорова, как лосиха — она это примет за комплимент, а ежели назовешь ее толстой как корова — пожалуй, даст по роже, если не примет за шутку. А какая разница? Лосиха — это ж та же корова, только дикая и потощее. Впрочем, сей отвлеченный, философско-лингвистический вопрос занимал Юрку недолго.

В том самом стенном шкафу, через который Милка бегала в «самоволки», а потом провела Тарана в «театр», не только все шмотки сгорели и даже не только все дерево. От страшного жара тонкая кирпичная переборка, отделявшая шкаф от туннелей старинного винного погреба, потрескалась и рухнула. Получился как бы дверной проем с кучей кирпичей вместо порога, через который Таран и Милка выбрались из погорелого «театра» под каменные своды погреба.

— Ну что? — спросила Милка. — Будем вылезать? Дорожка топтаная, пять минут — и мы на воле!

— Если на растяжку опять не налетим… — проворчал Таран.

— Тот козел, что дверь заминировал, небось дождался, когда наши к дому проскочили, и выполз, — предположила Милка. — На фига ему на растяжку время тратить? Ему драпать надо было поскорее…

— Но ты все же посвечивай фонариком, не стесняйся!

Вообще-то, дойти до лаза, укрытого под кучей досок, Милка могла бы и вслепую, без фонаря. Тут она за несколько лет много раз ходила. Но если б Милка и в этот раз доверилась своему опыту, все могло бы очень плохо кончиться.

Когда Таран с Милкой дошли до того места, где была кирпично-земляная осыпь, по которой можно было подняться к лазу, то сразу обратили внимание на то, что не чуется движение воздуха.

— Э, — заметил Юрка, — а лаз-то не раскупорен…

— Ну и что? — Милка поначалу не врубилась. — Сейчас поднимемся — и расковыряем как-нибудь!

— Не спеши! — покачал головой Таран. — Соображай лучше! Если дверь в гараж заперта, дверь в «театр» заминирована, а лаз не расчищен, куда ж тот тип, который растяжку ставил, подевался?

— Может, он вылез, а потом доски за собой задвинул? И снегом закидал… — неуверенно произнесла «Зена».

— Вообще-то, ты сама только что говорила, будто ему на это времени тратить не стоило. Но хрен с тобой — допустим…

— Да так и было! Растяжку ж дольше ставить, чем доски задвигать! — недослушала Милка.

— Подними фонарь чуток повыше! Видишь, снег на камнях лежит? Гладенький, пухленький. Если б он тут вылезал, то непременно следы оставил. А где они? Нет ни хрена!

— Значит, он где-то тут? — поежилась Милка.

— Слава богу, нет… — ответил Юрка, торопливо шевеля мозгами. — Иначе б он нас давно в спину расстрелял… По-моему, он мог либо наверх уйти, по той лестнице, которой Дядя Вова с Тузом воспользовались, либо в подземный гараж пробрался тем ходом, которого мы не знаем…

— Надо все-таки выбраться! — сказала Милка. — Надо хоть десяток ребят сюда привести. Не вдвоем же лезть! Их одиннадцать было? Троих спишем — девять остается. На хрена подвиги совершать, не понимаю?!

И собралась было влезать на кучу кирпича, земли и снега, чтоб добраться до лаза. При этом она посветила вниз и неожиданно ойкнула, будто ногу наколола, а затем плавно отступила на шаг.

— Мина… — пробормотала Милка. — Пехотка какая-то, забыла название. Там, в кирпиче, зарыта. Чуть на «усики» не наступила.

— Ну-ка, посвети еще! — потребовал Таран.

— Не лезь! Это тебе не растяжка…

— Да не буду я трогать, просто гляну.