Страница 57 из 73
— Несчастный ты человек с этой твоей скукой и головной болью! А у меня отродясь не было мигрени, и я понятия не имею, что это за штука. Но посиди я дня три в твоей темнице, и у меня началась бы мигрень, судороги и в конце концов я пустил бы себе пулю в лоб с тоски.
С этими словами он подошел к окну, дернул за шнурок и поднял плотную сборчатую штору. Солнечные лучи залили комнату и тысячью отблесков заиграли на паркете, зеркалах и позолоченных рамах. Мстислав заморгал от яркого света.
— Так ослепнуть можно, — засмеялся Вильгельм. — Если будешь сидеть целыми днями в темноте, обязательно ослепнешь, tu deviendras aveugle, а жаль, в жизни есть, на что посмотреть!
— Все, что можно, я уже видел, — буркнул Мстислав и снова развалился в шезлонге. — Не понимаю, как тебе удается всегда быть в хорошем настроении? В жизни столько неприятностей, огорчений, забот…
— Что-нибудь случилось? Я ничего не знаю, дорогой! A-а, вспомнил! Папа в самом деле что-то говорил про Цезария, он, кажется, жениться вздумал на какой-то… chose, как бы сказал мой родитель… девице. Я только что встретил Цезария у дяди Святослава и даже не узнал его… У него сейчас вид tout à fait comme il faut[385], и я на вашем месте не чинил бы ему препятствий… Может, любовь благоприятно повлияет на него.
— Меня не интересует, как повлияет любовь на моего брата, — нахмурился Мстислав. — Я знаю одно: подобный мезальянс — скандал и позор для всех нас.
И ни моя мать, ни я, надеюсь, ни твой отец с дядей Святославом тоже, не допустим этого.
— Напрасно, mon cher. Зачем портить людям жизнь? Пусть себе влюбляются и женятся на здоровье. Я б на твоем месте j’en ferais mon profit Красивая, молодая невестка и вдобавок жена такого растяпы, как Цезарий… Да это, mon cher, просто находка!
— Ты рассуждаешь, как ребенок, Вильгельм, — рассердился Мстислав. — Тебе известно происхождение этой… девицы?
— Тра-ля-ля! — пропел Вильгельм. — Знаю, знаю, у нее нет прапрадедушек и прапрабабушек! По-моему, дорогой, красота и очарование вполне заменяют женщине родословную.
— Ты эгоист, Вильгельм! Тебе легко рассуждать, тебя лично ведь это не касается, но я уверен, ты сам никогда бы так не поступил и брату, будь он у тебя, не позволил.
— Ошибаешься, mon cher! — со смехом перебил Вильгельм. — Но довольно об этом! Мне уже и так все уши прожужжали рассказами о преступлении несчастного Цезария. Признаться, мне это порядком надоело. Куда интересней познакомиться с виновницей торжества. Говорят, она красавица! Как здесь душно, Мстислав! Просто дышать нечем! Удивительно, как ты до сих пор не задохнулся.
Он опять подошел к окну и открыл настежь форточку. А Мстислав, заслоняя рукой горло, закричал:
— Mais que fais tu donc, Guillaume? [386] Я и так охрип! Закрой, пожалуйста, форточку!
— И не подумаю! — засмеялся Вильгельм. — Я слишком тебя люблю, cher cousin, чтобы позволить тебе тут коптиться на манер окорока! Как приятно потянуло свежестью! Надевай фрак и едем к графу Гуте!
— Mais tu es devenu tout à fait fou, Guillaume![387] Закрой, пожалуйста, форточку!
— Одевайся и едем к графу Гуте!
— Mais tu es assommant[388] со своим графом! Закрой сейчас же форточку, Вильгельм! Я не могу рисковать здоровьем и подходить к открытой форточке…
— И не надо, иди к себе и переодевайся!
Мстислав в бешенстве дернул шнурок от звонка.
— George! — крикнул он вошедшему камердинеру. — Закрой форточку!
— George! — заслоняя собой окно, сказал Вильгельм. — Dis-moi, George[389], сколько дней граф сидит дома?
— Их сиятельство пятый день никуда не выходят.
— Протухнешь, Мстислав, comme j’aime papa[390], протухнешь! — покатился со смеху Вильгельм.
— Tu mens![391] — прикрикнул на камердинера Мстислав. — Tu mens, George! Три дня, а не пять. Закрой форточку, Жорж, сейчас же закрой форточку!
— Простите, граф, — кланяясь ответил слуга, — пять а не три…
— Quand je te dis[392], три… Закрой форточку…
— Нет пять, граф.
С этими словами Жорж подошел к окну (возле которого все еще стоял Вильгельм и хохотал до упаду), потянулся к форточке, задел рукой стоявшую на столике вазу — она упала и разбилась вдребезги.
— Qu’a tu fais, George? Qu’a tu fais?[393] Закрой сейчас же форточку… Говорят тебе, три…
— Я разбил саксонскую вазу. Пять, ваше сиятельство…
— Voilà qu’il recommence! Va t’en, George! Va t’en! [394] Ты нарочно разбил вазу!
— Нет, не нарочно, я выполнял ваше приказание. А дома вы сидите пятый день…
— Три дня, insolent, menteur, sans-culotte que tu es! Va t’en! Va t’en! [395] Ты нарочно разбил вазу!
— Нет, нечаянно! — бросил напоследок Жорж и, подальше обходя хозяина, выскользнул в дверь.
Мстислав заметался по комнате.
— О, жалкие людишки! — вопил он. — Лучше в пустыне жить со львами, с китами на дне морском…
— Ха, ха, ха! Однако у тебя замашки! В пустыне тебе тоже ни больше ни меньше как царя зверей подавай!
— Ни минуты покоя! — пропуская мимо ушей шутку брата, стонал Мстислав. — Надоедают, мучают, пристают, злят! Живешь как на острове, среди дикарей.
— Спасибо за комплимент! — со смехом сказал Вильгельм. — Но я не сержусь. Мне ведь не обязательно злиться, чтобы ощутить прелесть жизни. Надевай поскорей фрак и едем к графу Гуте.
Мстислав, стоя посреди комнаты, сердито смотрел на брата.
— Eh bien! — наконец сказал он. — Хорошо, поеду. Вы с Жоржем здорово меня разозлили. Это меня немного встряхнуло…
— Evviva! [396] Так надевай же фрак, Мстислав! Отец с минуты на минуту зайдет за нами!
— Mais… mais…[397] меня ведь не приглашали…
— Qu'à cela ne tient! [398] Добряк Г утя всегда рад гостям. Tiens[399], поедешь с нами после обеда в клуб?
— George! — позвал Мстислав. — Mon frac et ma voiture! [400] Можешь взять себе что-нибудь из моих вещей!
Четверть часа спустя изящное тильбюри Вильгельма, запряженное могучим жеребцом, купленным за бешеные деньги, постукивая колесами, выехало из ворот. Вильгельм сидел на козлах с ливрейным кучером и держал шелковые поводья, на заднем сиденье непринужденно развалился граф Август, а рядом, как тонкий, прямой железный прут, торчал Мстислав с надутой, сонной физиономией и теплым шарфом на шее.
0 чем беседовал граф Август с невесткой во время своего непродолжительного визита — неизвестно. Но вышел он от нее необычайно довольный собой и с такой многозначительно-лукавой ухмылкой покручивал свой черный ус, словно хотел сказать: знай, мол, наших! Графиня, оставшись одна, с заговорщическим видом приложила палец к губам и, коварно улыбаясь, быстрыми, нервными шагами забегала по гостиной. Наконец она устала и остановилась у окна, и — кто бы поверил! — ее коралловые уста искривила злорадная усмешка.
— Mon Dieu! Mon Dieu! — взмолилась она. — Чего бы я ни дала, чтобы на месте Цезария оказался этот красавчик и баловень Вилюсь! Que ce demoiseau s’embourbe là-dedans…[401] и я буду поститься девять суббот pour t’en remercier, о Sainte Vierge! [402]
385
вполне приличный (фр.).
386
Что ты делаешь, Гийом? (фр)
387
Ты совсем сошел с ума, Гийом! (фр.)
388
Ты надоел мне (фр.).
389
Скажи мне, Жорж (фр.).
390
клянусь жизнью отца (фр.).
391
Ты лжешь! (фр.)
392
Говорят тебе (фр.).
393
что ты наделал, Жорж? Что ты наделал? (фр.)
394
Опять ты за свое! Пошел вон, Жорж! Пошел вон! (фр.)
395
наглец, лжец, санкюлот, вот ты кто! Пошел вон! Пошел вон! (фр.)
396
Ура! (ит.)
397
Но… но… (фр-)
398
Пустяки! (фр-)
399
Кстати (фр.).
400
Фрак и карету! (фр.)
401
Пусть этот франт влипнет в эту историю… (фр.)
402
в благодарность тебе, о пресвятая дева! (фр.)