Страница 17 из 39
Но пока шли центром, Слива безошибочно определял названия улиц, а уже на татарке — это Слива еще заметил — ему пришлось ориентироваться по случайным приметам. Кривые и темные улицы татарки были незнакомы Сливе. Их как свои пять пальцев знал Фат. И когда щербатый у чьей-то калитки сбросил мешок на землю, Слива тут же запомнил, чтобы сообщить Фату: «Свернули около трансформаторной будки, по деревянным мосткам прошли через овраг… Напротив дома — колодезный журавель и два тополя: правый чуть выше левого…»
— Вот и вся недолга! — весело объявил щербатый, помогая Сливе освободиться от ноши, тяжесть которой удесятерилась за полтора часа ходьбы. — То-то обрадуется тетушка!
Он легонько постучал щеколдой.
Невидимая, отворилась дверь.
— Те-тя! — позвал щербатый.
— Сейчас, сейчас… — ответил мужской голос.
Калитка открылась, и, готовый к любым неожиданностям, Слива увидел перед собой торгаша, что недавно предлагал французские подштанники.
— А тетя где? — спросил щербатый.
— Уехала на денек… Свояченица заболела что-йт…
— Сеструха ваты прислала на одеяло да кое-что из тряпок — я и не глядел даже.
— А этот герой откуда? — кивнул торгаш на Сливу.
— Это помощник! Золотой парень! — Щербатый похлопал Сливу по макушке. — Приболел малость.
— Ботинки что-то расшнуровались… — глубокомысленно известил его Слива и, отойдя к бревну у завалинки, стал тщательно зашнуровывать ботинки. Идея Фата все же пригодилась — хоть для маскировки.
— Ну, давай… — сказал торгаш.
— Ты подожди, я мигом, — бросил щербатый Сливе.
И как только закрылась за ними сенная дверь, Слива метнулся сначала к окну, потом к открытой калитке, но войти во двор не решился. Однако последнюю фразу, сказанную щербатым уже на выходе, Слива услышал.
— Гляди, не считаю, — сказал щербатый.
Слива отскочил к бревну и в мгновение ока покончил со шнуровкой.
— Тете привет! — сказал щербатый на прощание.
— Кланяйся своим, — отозвался торгаш.
— Порядок? — спросил щербатый у Сливы.
— Порядок, — сказал Слива.
— Ну, идем по малой. Дорогу домой знаешь?
— Нет.
— На вот тебе пятерик, — сказал щербатый, не останавливаясь и подавая Сливе пятерку, когда они опять свернули около трансформаторной будки. Слива, не дрогнув ни одним мускулом, сунул пятерку в карман.
— Спасибо…
— А чо спасибо? Ты свое заработал! И вот еще что: парень ты, я гляжу, сообразительный — мы с тобой сдружимся еще! Особо не болтай про деньги: где заработал, за что… Отец есть?
— Есть…
— Как он? Лупит?
— Лупит, — соврал Слива из-под челки.
— Ну, вот! Чтоб ни тебе, ни мне. А то, знаешь, как у нас: «Эксплуатация, электрификация!» Короче, помалкивай себе. А я тебе всегда помогу трояк-другой перехватить, когда понадобится! Если уж до зарезу, так и подзанять могу. Я люблю хороших ребят! Понял?
— Понял, — сказал Слива.
— Ну и лады! — Щербатый весело засмеялся и зашагал быстрее, насвистывая: «Шаланды полные кефали…»
Потом остановился.
— Ну, прощевай пока. Сейчас тебе прямо, через два квартала налево, опять прямо — там до базара рукой подать. Дойдешь?
— Дойду, — сказал Слива, который давно уже сориентировался, где находится бывший монастырь.
Возможно, щербатый и не запутывал его, а просто выбирал дорогу побезлюднее.
Генкина догадка начинает подтверждаться
Фат стал предусмотрительным: отправляясь на дежурство у дома Дроли, надел ватные брюки, старый, залатанный на локтях свитер и взял с собой для подстилки брезентовый мешок — теперь можно было валяться в огороде хоть до утра.
Степная улица просматривалась насквозь — из конца в конец.
Фат прикинул: если кто-то решит навестить Дролю, пока еще светло, он не станет пробираться огородами, а подойдет с улицы, чтобы не обращать на себя внимания — мало ли кто и к кому ходит… Поэтому до темноты он наблюдал за калиткой дома № 8 со стороны Степной, прогуливаясь около палисадников на расстоянии двух кварталов от Дролиных владений.
Небо заволокло рваными тучами, и стемнело раньше обычного.
Фат осторожно выбрался на пустырь.
Разок пришлось шлепнуться носом в землю, когда выскочила в просвете между тучами молодая луна.
Потом опять стало темно.
Фат пробрался на свое место и устроился почти по-домашнему: тепло, уютно, можно бы даже поспать…
Быстро или медленно шло время — Фат не мог бы сказать. Время давало о себе знать единственный раз — когда гасла электрическая лампочка у дальних выселков.
Когда дежурили вместе с Генкой, не так чувствовалось одиночество, хотя они и не могли в случае надобности помочь друг другу.
Фат не поверил своим глазам, когда в конце огородов со стороны пустыря мелькнула чья-то фигура.
Фат распластался на своем мешке, словно хотел втиснуться в землю.
Минуту или две опять ничего не было видно.
Силуэт человека едва проглянул уже в десятке метров от Дролиной усадьбы.
Человек обошел огород с противоположной от Фата стороны.
Фат напряг зрение до предела, но ничего, кроме черной массы, разглядеть не мог.
Эта масса приблизилась к углу двора, повернула и вдоль забора направилась к калитке.
Неизвестный оказался теперь лицом к Фату. И по широкой, почти квадратной фигуре, и по тому, как тяжело переставлял человек свою трость, Фат догадался: «Толстый!» Мышцы его напряглись, а брови сдвинулись до того, что стало больно у переносицы.
Толстый двигался вплотную к забору, теряясь на его фоне, и, когда притиснулся к узенькой дверце, не постучал: видимо, у Дроли был звонок или какая-нибудь другая сигнализация.
Дверца открылась без скрипа. И так же бесшумно захлопнулась, пропустив Толстого…
Фат не успел передохнуть, как дверца опять распахнулась.
Первым вышел из нее Толстый и сразу же притиснулся к ограде, за ним — Дроля.
— Скобарь надувает на грошах — надо прижать, — донесся до Фата приглушенный голос. Это — Дроля.
— Весельчак выяснит сегодня.
— Привет Гвардейцу…
— Угу… — И Толстый прежним путем двинулся прочь от дома № 8.
О, как бы Фат проследил за ним: полз бы ужом, прыгал бы кошкой!.. Но Дроля не ушел во двор, а остался у калитки и долго напряженно вглядывался в темноту даже после того, как силуэт гостя уже растворился где-то около пустыря. Потом неслышно подкрался к углу забора и быстро исчез за ним, очевидно, проверил, нет ли слежки.
Фат думал, он станет обходить двор со стороны улицы, и хотел вскочить, попытаться еще догнать Толстого, но Дроля опять вынырнул из-за угла и, пройдя мимо дверцы, вплотную приблизился к соседскому забору, за которым лежал Фат.
Если бы в это время на секунду вынырнула предательница луна — ни расшнурованные ботинки, ни сомкнутые для прыжка мускулы не спасли бы Фата…
Может, Дроля заметил здесь что-нибудь подозрительное еще днем? Но Фат старался не оставлять за собой ни малейшего следа…
Не меньше минуты стоял Дроля над головой Фата, затем прошелся вдоль дома по направлению к улице, как, видимо, сделал это и с противоположной стороны. Вернулся. Опять на время задержался у дверцы… Потом неслышно исчез во дворе.
Что-то необъяснимое удержало Фата на месте…
Осторожным и хитрым был Дроля.
Минуты через две-три, когда в тишине казалось уже, что все опасности позади, бесшумная дверца еще раз открылась, и Дроля выскочил со двора наружу. Опять пристально оглядел темноту, опять добежал до угла дома — словом, повторил весь свой маневр заново.
Хорошо, что хозяйская собака привыкла к Фату с первого раза и не лаяла… Когда Дроля ушел вторично, Фат выждал для верности не меньше двадцати минут.
Осторожно скатал мешок, осторожно подлез под верхнюю жердь изгороди и, согнувшись почти до земли, тихо-тихо — так, что и сам не слышал своих шагов, добрался до пустыря.
Он никогда еще не бегал так быстро, как бежал в этот раз.
А квартала через два раскаялся, что ушел раньше срока… Едва не повернул обратно.