Ветеран Цезаря

Булл принял вызов. И вот он и Цезарь, выставив каждый правую ногу, как делали это мальчики у нас в школе, сцепили руки и оба стали нажимать на ладонь противника, стараясь сдвинуть его с места.

— Считайте! — крикнул Булл. — Клянусь, и до десяти не сосчитаете, как я его опрокину.

Гана начал считать. Пираты были уверены в победе толстого Булла и, столпившись вокруг, посмеивались над худощавым патрицием. Я напряг мышцы, мысленно помогая Цезарю. Гана сосчитал до десяти… до пятнадцати… Цезарь не шелохнулся. Шуточки утихли. Разбойники затаили дыхание. На счёте «тридцать» Булл с шумом выдохнул воздух:

— Фу-у… Довольно. Вот так Геркулес!

Пираты рукоплескали, выкрикивая:

— А на вид как девушка!

— Щуплый!

— Вид неважный.

— Зато на деле атлет!

— Да здравствует атлет Юлий Цезарь!

— Прекратите! — сердито вздёрнул голову Цезарь. — Я не гладиатор.

— Но рука у тебя, как у гладиатора, — с уважением сказал Булл. — Подумайте: я не мог с ним справиться!

— Ты просто разжирел, — начал было Цезарь, но вдруг умолк и, вскинув брови, уставился на лысую голову, высунувшуюся из-под палубы. — А это что за явление?

— Выползай, — приказал Булл. — Наш гость хочет на тебя посмотреть.

Аникат выбрался на палубу и, глупо улыбаясь, остановился перед Цезарем.

— Не знаю, что во мне интересного… Смотри, если хочешь.

— Повар? — отступил Цезарь. — Действительно повар, а не мусорщик?

— Ну, знаешь… — Подыскивая достойный ответ дерзкому и машинально почёсывая живот, Аникат сердито уставился на Цезаря.

Пираты хохотали, выкрикивая:

— Верно, верно!.. Он мусорщик!

— Он животом грязь на кухне собирает!

— А лысина!.. Гляди, сколько на ней сала!

— Весь жир, что своровал, на лысине выступил!..

— А ну вас! — Аникат добродушно махнул рукой и обратился к Цезарю: — Ну, насмотрелся на меня? Можно идти?

Кивком отпустив Аниката, Цезарь брезгливо поморщился:

— Вряд ли я теперь захочу есть. И зачем только вы мне его показали?

Поднявшись на цыпочки, я прошептал в ухо Булла просьбу… Он подтолкнул меня к Цезарю:

— Вот этот всадник желает собственноручно готовить тебе обед.

— Луций? — Цезарь снова пытливо заглянул мне в глаза, будто хотел разгадать, как я тут очутился, но вслух сказал только: — Из рук такого красивого отрока еда вдвое вкуснее.

Покраснев от радости и боясь выдать своё чувство, я спрятался за широкую спину Ганы. Никто не обратил на меня внимания. Булл приказал немедленно отправляться на кухню и готовить обед «гостю». Я со всех ног бросился выполнять это приказание, радуясь, что на сегодня военные занятия отменены.

В обеденный час я поднялся на палубу с корзинкой, в которой нёс еду, но подойти к Цезарю не посмел: он что-то говорил Буллу так надменно, что я испугался, как бы Сизый Нос не выбросил его за борт (он это иногда проделывал с теми, кто осмеливался ему перечить). На этот раз, к моему удивлению, Булл слушал очень терпеливо. Не в силах сдержать любопытства, я притаился за палаткой, хотя мне с детства внушали отвращение к подслушиванию и лжи.

— Раз это твой товар, — говорил Цезарь, — надо его держать так, чтобы цена на него не падала, а увеличивалась. А они у тебя в такой грязи, что смотреть тошно…

— А я тебя и не просил на них смотреть, — обиженно пробурчал Булл. — Зачем ты туда ходил, не понимаю.

— Чтобы решить, стоит ли тебе оставлять жизнь.

— Хм!.. Это мне нравится! — ухмыльнулся Булл.

— Если бы ты был поумнее, то сообразил бы, что продашь их тем дороже, чем чаще будешь выпускать на палубу, чем лучше будешь их кормить и мыть…

Булл захохотал во всё горло.

— Глупец, — презрительно сказал Цезарь. — Ты не в состоянии понять собственной выгоды. Человек, не способный принести пользу даже себе, только обременяет землю…

Булл снова засмеялся:

— Ну и чудак!.. Ладно. Ты столько платишь, что можно выполнить и эту твою фантазию. Прикажу два раза в день выгонять их на палубу и давать побольше объедков.

Мне уж давно стало ясно, что речь идёт о пленных, запертых под палубой. Но я не мог понять, как попал туда Цезарь… Услышав об объедках, я вспомнил, что несу обед, кушанья остывают, и вышел из-за палатки. Цезарь в то время, как я расстилал холст и раскладывал еду, ласково сказал:

— Приятно посмотреть и на повара и на то, что он принёс… Можешь идти, — кивком отпустил он Булла. — А ты останься, — удержал он меня, когда я повернулся, чтобы удалиться вслед за Сизым Носом, — будешь прислуживать мне во время обеда.

Раб опустил полу палатки. Я сел у ног Цезаря и подвинул ему рыбу, обложенную маринованными оливками.

— Как красиво приготовил! Видно, что бывал среди приличных людей. Как же ты очутился в обществе этих разбойников? Расскажи.

И я рассказал ему всю правду о моём побеге из дому и о том, как я искал пиратов и как, слишком поздно, испугался их.

Когда я умолк, Цезарь покачал головой:

— Да, много глупостей делаем мы в юности… Единственное утешение, что это свойственно большинству людей во всех возрастах. Я не хотел бы, чтобы наша встреча прошла для тебя бесследно. Я помогу тебе отделаться от этих разбойников. Но ты должен вернуться к матери. Ты жестоко с нею поступил, как может поступить только мальчишка. Очень жестоко! Чтобы не огорчать её ещё больше, не рассказывай ей всё, что мне поведал. Лучше повтори то, что сказал сторожу у калитки.

— Будто я вышел в море, потому что мне не спалось? А о пиратах как же?..

— Как оно и было: уснул в лодке и попал в их лапы… Ну, благодарю за обед. Можешь убрать. И прикажи этим разбойникам, чтобы они там не орали: я хочу отдохнуть.

Действительно, с той минуты, как вход в палатку задёрнули, пираты, недовольные, что Цезарь допустил к себе одного меня, затеяли вокруг его палатки борьбу; когда же вместо него появился я и неуверенным голосом передал требование пленника, они подняли такой свист и хохот, что я чуть не оглох. По правде сказать, я их понимал, потому что нигде никогда не читал и не слыхал, чтобы-пленники распоряжались разбойниками. Но мне очень хотелось, чтобы они послушались Цезаря, и я чуть не плакал, не зная, что предпринять. К моей великой радости, из палатки вышел раб Цезаря. Призывая к молчанию, он поднял руку и, выждав, когда пираты поутихли, сказал:

— Мой господин думает, что юный повар не сумел передать его приказание. Запомните: когда Гай Юлий Цезарь отдыхает или работает, на корабле должна быть полная тишина. Он готов её купить. Вот часы. — Он поставил на палубу песочные часы. — И вот дощечка для письма. Я буду отмечать на ней каждый час молчания. Господин мой готов платить за него один асс. Таким образом увеличится сумма выкупа, что для вас, конечно, выгодно. Если же вы нарушите это условие, Гай, освободившись из плена, передаст вас проконсулу; а это для вас вряд ли кончится благополучно.

Последние слова раба вызвали лёгкий смешок. Но предложение Цезаря произвело впечатление: даже самые нахальные, осторожно ступая, удалились на корму и всё время, пока пленник спал, разговаривали вполголоса. (За много дней, которые Гай мог провести на корабле, лишние ассы составили бы солидную прибавку к выкупу.)

Раб Цезаря сел неподалёку от палатки на круг корабельного каната и поставил у своих ног часы пустым баллоном вниз, а дощечку положил на колено. Я примостился возле раба и шёпотом стал расспрашивать его о Гае Юлии Цезаре. И за этой беседой совсем забыл, что рядом со мной стоит корзина и в ней немытая посуда.

— Он очень важный человек в Риме? — спросил я.

— Очень, — ответил раб. — Он из старинных патрициев, к тому же родственник Мария и был жрецом Юпитера…

— Такой молодой?! — перебил я раба, так как знал от Валерия, что жрец должен быть человеком почтенного возраста.

— Я же сказал тебе, что он родственник Мария… Родная тётка Гая была замужем за Марием, а Марий всё мог.

— Да, — кивнул я, — Валерий говорил, что он семь раз был консулом, а это редко кому удаётся… Потому Цезарь и привык повелевать?