Страница 8 из 13
Марк приложился к стакану.
— Позволь напомнить, что она не была моим клиентом и, следовательно, всех деталей этого дела я не знаю. У меня сложилось впечатление, что Берилл исписалась, исчерпала прежнюю тему и решила сотворить нечто значительное. Здесь мы подходим к тому, что ты, вероятно, уже знаешь. Очевидно, у нее возникли какие-то проблемы, ее запугивали, ей угрожали…
— Когда это началось?
— Прошлой зимой, примерно в то время, когда я познакомился с ней на том самом ланче. Где-то в конце февраля.
— Продолжай, — попросила я. История получалась интересная.
— Берилл понятия не имела, кто ее преследует. Началось ли это до того, как она взялась за воспоминания, или уже после, точно определить невозможно.
— И как же она собиралась обойти запрет на публикацию?
— Сомневаюсь, что ей удалось бы это сделать. Тактика Спарачино состояла в том, чтобы предложить Харперу выбор. Он мог бы дать согласие на публикацию, сотрудничать с автором и в результате обеспечить полную безопасность конечного продукта. Другими словами, Харпер получил бы ограниченное право на цензуру. В противном случае он повел бы себя как сукин сын, и тогда Спарачино прошелся бы по нему в газетах, «Шестидесяти минутах» и еще где только можно. Ситуация для Харпера складывалась незавидная. Он, конечно, мог бы подать на Берилл в суд и ее обязали бы выплатить штраф, но больших денег, по крайней мере в его понимании, у нее не было. К тому же скандал только поднял бы спрос на мемуары. Как ни поверни, Харпер оставался в проигрыше.
— Разве он не мог добиться судебного запрета на публикацию?
— Это повлекло бы за собой слишком много шуму. Да и остановка тиража дело дорогое. Пришлось бы раскошеливаться на несколько миллионов.
— И вот теперь Берилл мертва. — Я положила дымящуюся сигарету в пепельницу. — Книга, полагаю, не закончена. Харпер может ни о чем не тревожиться. Ты к этому клонишь, Марк? Харпер причастен к убийству?
— Я всего лишь знакомлю тебя с подоплекой нашего дела.
Он смотрел на меня ясными, чистыми глазами. Порой — я знала это по собственному опыту — они могли быть невероятно непроницаемыми.
— Что думаешь?
Мне показалось весьма странным, что Марк поделился со мной такими подробностями. Не важно, что Берилл не была его клиенткой. Согласно кодексу профессиональной этики юриста, сведения, полученные одним сотрудником фирмы, доступны только тем, кто в ней работал. Он практически преступил запретную черту, что было совершенно несвойственно тому осторожному и осмотрительному Марку Джеймсу, которого я помнила. С таким же успехом он мог бы заявиться ко мне домой с выставленной напоказ татуировкой.
— Думаю, тебе стоит поговорить об этом с лейтенантом Марино. Расследованием занимается он. Или, что еще лучше, я сама передам ему все, о чем ты рассказал. В любом случае он выйдет на вашу фирму, чтобы задать несколько вопросов.
— Отлично. Никаких проблем.
Мы помолчали. Я откашлялась.
— Какой она была?
— Я уже говорил, что видел ее только один раз. Но Берилл Мэдисон не из тех, кто легко забывается. Энергичная, остроумная, привлекательная, вся в белом. Чудный белоснежный костюм. На мой взгляд, довольно сдержанная. Тайн она хранила немало. В ней ощущалась непостижимая глубина. И еще она много пила. По крайней мере, в тот день. Пропустила за ланчем три коктейля. Помню, мне это показалось несколько чрезмерным, учитывая довольно раннее время. Но, может быть, это был единственный случай. Нервы, неприятности, напряжение… Случившееся не доставляло Берилл удовольствия, и к «Орндорфф и Бергер» она обратилась лишь по необходимости. Нисколько не сомневаюсь, что тот спор с Харпером ужасно ее угнетал.
— Что она пила?
— Извини?
— Три коктейля. Что именно она пила?
Марк нахмурился, потер щеку.
— Черт возьми, не помню. А это важно?
— Пока не знаю, — сказала я, припоминая, что видела в шкафчике. — Берилл рассказывала об угрозах в свой адрес? Я имею в виду — в твоем присутствии?
— Да, рассказывала. И Спарачино тоже упоминал об этом. Насколько я помню, она получала телефонные звонки весьма специфического характера. Звонил всегда один и тот же голос. Незнакомый. Так она, по крайней мере, говорила. Речь шла и о каких-то других странных событиях. Деталей не помню — как-никак почти год прошел.
— Она вела учет этих странных событий? Записывала их?
— Не знаю.
— И никаких предположений, кто и почему это делал?
— Мне показалось, что никаких. — Марк отодвинул стул.
Время приближалось к полуночи. Я уже проводила его до дверей, как вдруг кое-что вспомнила.
— Спарачино. Как его зовут?
— Роберт.
— А под инициал «М» он никак не подходит?
— Нет. — Марк удивленно посмотрел на меня.
Пауза затягивалась.
— Будь осторожнее за рулем.
— Спокойной ночи, Кей, — ответил он, задержавшись у двери.
Может быть, все дело в воображении, но в какой-то момент мне показалось, что Марк намеревается меня поцеловать. В следующую секунду он повернулся и сбежал по ступенькам крыльца. Вернувшись в дом, я услышала звук отъезжающего автомобиля.
Следующее утро выдалось, как всегда, суматошным. На «летучке» Филдинг сообщил, что на руках у нас пять вскрытий, включая «плавуна», то есть выловленное в реке и сильно разложившееся тело. Перспектива заниматься им, естественно, никого не обрадовала. Ричмонд прислал нам двух жертв последних перестрелок, одну из которых я успела осмотреть до поездки в суд, где выступила в качестве эксперта. Из суда — в медицинский колледж, на ланч с подшефными студентами. И все это время из моей головы не выходил разговор с Марком Джеймсом. Чем больше я старалась не думать о нем, тем чаще мысли возвращались к разговору с Марком. Он был осторожен. Упрям. Скрытен. Выйти на контакт после десяти лет молчания — это было несвойственно Марку.
После ланча я наконец не выдержала и позвонила Марино.
— Как раз собрался звякнуть, — начал лейтенант, не дав мне произнести и пары слов. — Я уже выхожу. Мы могли бы встретиться в офисе Бентона? Скажем, через час-полтора?
— А в чем дело? — Я еще не успела сказать ему, зачем звоню.
— Мне тут попали в руки заявления Берилл. Подумал, что ты тоже захочешь их увидеть.
Он положил трубку, как всегда, не попрощавшись.
В назначенное время я проехала по Ист-Грейс-стрит и припарковалась на платной автостоянке неподалеку от пункта назначения. Современное десятиэтажное офисное здание высилось маяком над унылым берегом, забитым выдающими себя за антикварные магазинами, лавчонками и крохотными этническими забегаловками, хвастающими «экзотической» кухней. По выщербленным тротуарам струились неспешные ручейки прохожих.
Задержавшись на минуту у проходной, я вошла в лифт и, поднявшись на пятый этаж, направилась к незаметной деревянной двери в конце коридора. Местонахождение ричмондского отделения ФБР держалось в большом секрете, и его офис был столь же непримечателен и скромен, как и агенты в штатском. Сидевший за столом в фойе молодой человек разговаривал по телефону. При моем появлении он прикрыл трубку ладонью и вопросительно вскинул брови. Я объяснила причину визита и получила предложение подождать.
Фойе было маленькое и обставлено в типично мужском стиле: мебель обита толстой темно-синей кожей, на кофейном столике разбросаны спортивные журналы. Фотографии бывших директоров ФБР на стене напоминали встречающийся в полицейских участках стенд «Их разыскивает полиция». Рядом висели обрамленные рамками почетные грамоты за служебные успехи и бронзовая табличка с именами сотрудников, погибших при исполнении служебных обязанностей. Дверь то и дело открывалась, и мимо, не удостаивая меня взглядом, проходили высокие, подтянутые мужчины в темных костюмах и солнцезащитных очках.
Бентон Уэсли, может быть, и был отлит по тому же казенно-прусскому образцу, что и остальные, но за годы нашего знакомства заслужил мое уважение. За стандартной внешностью скрывалась интересная личность. Переполнявшая Бентона энергия ощущалась даже сейчас, когда он сидел за письменным столом в неизменных темных брюках и белой накрахмаленной рубашке. Модный узкий галстук повязан идеальным узором, на ремне — черная кобура со служебным пистолетом. В офисе Уэсли носил оружие очень редко. Мы с ним давненько не встречались, но он не изменился: по-спортивному подтянут, по-мужски хорош собой. Что неизменно меня удивляло, так это преждевременная седина на висках.