Кокаин

В нашем городе чудесная река. С годами она мелеет, все меньше и меньше рыбы в ней остается; вода приобретает стойкий запах мазута, и яркие радужные пятна раскидываются по ней от берега к берегу...

В общем, автор уже чувствует, что сболтнул он что-то не то. Не может быть чудесной река, изуродованная вырастающими к середине лета каменными опухолями, пропахшая мазутом, расцвеченная бензиновой радугой, усыпанная по берегам дохлой рыбой. Автор берет свои слова обратно. Река, скорее, представляется чудесной в его мечтах (он мечтатель, как и все близорукие люди), в сладких воспоминаниях детства, юности, - короче говоря, всего того счастливого времени, когда он был еще более глуп, нежели теперь.

Они шли по высокому берегу над рекой, блестящей на солнце настолько ярко, что смотреть на воду было больно. На противоположном берегу по пояс в золотой воде стояли рыбаки, взмахивали удочками (тоньше волоса), удочки изгибались...

Трудно представить себе, о чем можно говорить с женщиной, которую не видел столько лет, которую многие годы любил, которая во всех отношениях была первой - и которая, ко всему прочему, ушла от тебя, так никогда и не объяснив своего поступка.

Вероятно, они поговорили о погоде, и погода стоила того. Погода была замечательной.

Вероятно, она сказала, глядя куда-то наверх:

- Какое чистое небо, правда?

А он, мрачно глядя на ее шею (пользуясь тем, что молодая женщина заметить его неприличного взгляда не могла), ответил:

- Да. Небо сегодня просто замечательное.

Она, по всей вероятности, продолжила свою мысль следующим образом:

- Тепло очень в последнее время.

- Даже по ночам, - нашелся он.

- Да, - ответила она как-то грустно, посмотрела под ноги, пошевелила носком туфли в траве.

- Здесь муравьи, - сказала она тихо.

- Да, - ответил он, и они одновременно о чем-то вспомнили. Но не стали об этом говорить.

- Ты все еще ходишь на рыбалку?

- Последнее время - нет, - ответил он и стал смотреть в ее лицо. В общем, это было глупо, смотреть в ее лицо. Как-то неприлично, даже где-то неловко. У него был к ней вопрос, ему смертельно хотелось услышать ответ.

- Помнишь, как мы вместе ходили на рыбалку? - спросила она.

Автор кивнул.

- Ты почти никогда ничего не ловил...

- Как это никогда? - разволновался я. - А ты помнишь, я вот такую здоровенную щуку поймал?!

Она рассмеялась.

- Щука была совсем не такой большой.

- Как это не такой большой?! - еще больше разволновался я. - Подожди, ты о чем говоришь? Ты, наверное, забыла. Помнишь, мы вместе взвесили ее? Полтора килограмма. У меня рука устала ее тащить.

Молодая женщина смеялась, а автор был обижен. Он отвернулся, затем сел в траву и стал смотреть на муравьев.

- Ты на меня не обижайся, - она опустилась радом с ним. - Я пошутила.

- Да что ты! - сказал автор равнодушно. - Такая чепуха. Подумаешь, щука.

- Я тебя обидела, я знаю.

- Да брось ты. Просто смешно слушать.

- Ты чуть не плачешь...

- Я чуть не плачу?! - смутился автор. - Это неправда. Я таких щук, может быть, штук двадцать с тех пор поймал, и даже еще больше были.

- Ты знаешь, я твою книгу прочитала, - сказала она уже очень серьезно.

- Правда?! Ну и как?

Молодая женщина поджала губы, что выражало особенную сосредоточенность.

- Ты знаешь... Трудно сказать.

Нужно ли говорить, что в этот момент настроение бедного автора совершенно испортилось.

- Правда? - спросил он. - Что, совсем не понравилась?

- Я не могу сказать, что совсем. И даже наоборот, - она удивленно взглянула на автора. - С чего ты взял, что она мне не понравилась?

- Правда? - произнес автор, с благодарностью глядя на нее.

- Конечно. Мне она даже очень понравилась...

Он вздохнул с облегчением и вытер лоб тыльной стороной ладони. Было ужасно жарко. Автор же оделся не по погоде.

Она улыбнулась, щурясь от яркого солнца; поправила волосы, упавшие на лицо.

- Мне было так жалко того старика, которого в гардеробе зарубили топором. То есть это хорошо, что мне было его жалко, значит, ты заставил читателя сопереживать своему герою. Только... смерть его как-то не совсем продумана. Понимаешь? Зачем она, какой цели она служит? И что с ним происходило до этой ужасной смерти? Остались ли у него внуки, правнуки?

Химическим карандашом автор торопливо записывал замечания в походный блокнот.

- Нет, - она тряхнула головой, и волосы упали на ее лицо. - Я как-то не так говорю. Совершенно неважно, что с ним происходило до смерти, остались ли у него внуки и правнуки, и какой цели служит его смерть. Мне только показалось, что этот студент зарубил его с какой-то даже радостью, чуть ли не с наслаждением... А зачем нужно было убивать несчастного инвалида-педераста, который снимал у старика комнату? Понятно, убийца опасался, что тот сможет его опознать. Но - убийца прекрасно знал, что инвалид, во-первых, глухонемой, а во-вторых, слеп, как крот. При всем своем желании тот не смог бы его выдать.

Что оставалось делать автору? - он сидел в траве, отмахивался от назойливых летних мошек, тоскливо кивал, смотрел на противоположный берег реки... Он не был подавлен замечаниями своей бывшей возлюбленной, - нет, ему просто стало грустно.

- Кроме того. Зачем твой герой после всего этого ужаса еще и обокрал убитого? Зачем взял все номерки, валявшиеся на полу и сложенные стариком в тумбочке? Знаешь, больше всего меня потрясло хладнокровие, с которым твой герой грабил убитого.

- Он был в состоянии шока, - вставил ты. Ох, как плохо ты себя чувствовал!

Она рассмеялась.

- Не смеши меня: "Он был в состоянии шока". Он убил человека, неужели это для тебя как писателя и гуманиста ничего не значит?! И мелочность убийцы: он педантично собирает в мешочек номерки, в то время как в углу стоят новехонькие, сверкающие хромом гардеробные стойки!

- Скажи, почему ты от меня ушла, - задал я тот вопрос, который мучил меня все последние годы.

Вероятно, произнес я эти слова слишком тихо, потому что она не обратила на них внимания.

- Мне показалось (только ты не обижайся), что автор...

Она вдруг расхохоталась, - да так, что упала в траву. Я смотрел на нее сверху.

- Представляешь, я тебя "автор" называю! - смеялась она. - Ты сидишь рядом со мной, а я тебя "автор" называю!

Ничего страшного, я и сам нет-нет да и назову себя автором.

Она успокоилась, сделала серьезное лицо.

- Смотри. Самое главное, мне показалось, что ты одобряешь поступки своего героя, чуть ли не симпатизируешь ему.

- Его поведение мне глубоко омерзительно.

- Ты смеешься надо мной, - заметила она обиженно.

- Совсем нет.

- Хорошо. Возьмем сцену встречи твоего героя с его бывшей возлюбленной...

- Эта сцена тебе понравилась?

Она задумчиво смотрела перед собой.

- Трудно сказать... Прежде всего, она показалась мне немножко случайной. В романе ни слова не говорилось о том, что у твоего героя была какая-то любимая и что она его бросила.

- Это случается сплошь да рядом...

- Да, но в литературе нет места случайностям. Помнишь, как Чехов говорил? - если на стене висит ружье, оно должно выстрелить.

- Его ружье уже сто лет как заржавело, - попытался пошутить я. - Да у него и вообще никакого ружья не было. Он себя по капле выдавливал, у него времени в охотничий магазин сбегать не было.

Она посмотрела на меня с сомненьем.

- Мне кажется, что у него было ружье, но речь не об этом. Сам их разговор...

- Не убедил?

- Они же не виделись много лет, если я правильно поняла. В таких случаях люди разговаривают иначе.

- А как - иначе?

- Ну, - она пожала плечами. - Вспоминают прошлое, как встретились, о друзьях говорят...

- Друзья - это болезненная тема. Особенно друзья-читатели. И особенно те читатели, которые уводят у тебя девушку.