Страница 3 из 66
— Верно! — объявляю я, решительно кивнув, чуть подыгрывая аудитории. Я наслаждаюсь тем, что ради разнообразия могу рассказать новую историю, не давая им сцепится друг с другом, как это обычно происходит после того, как мы сваливаем с миссии.
— Натаниэль просидел с ним несколько часов, пока мы хоронили погибших, — продолжаю я, охватывая взглядом тех, кто может меня видеть, — я слышал, как он объясняет Полковнику его видение произошедшего. Типа Кронина посетил лично сам Император, пока тот полудохлый валялся в часовне. Сказал, что ему даровали божественное знание. Конечно же, он на самом деле сказал не так, он просто процитировал подходящую строчку из Литании, типа: «И появился Император в сияющем ореоле и обратился к Своему народу на Гаталаморе». Как ты и сказал, откуда во имя семи кругов ада, он вообще знает эту чушь?
— В этом нет ничего сверхъестественного, — отвечает Гаппо, в одиночку сидящий в конце шаттла. Кажется, почти все внутренне застонали, за исключением парочки парней, которые с нетерпением ожидают дальнейшего развития событий этого концерта. Мне самому Гаппо вроде как нравится — он не такой баран, как большинство остальных.
— О, наш мудрый священник, — саркастически усмехается Пол, — пожалуйста, просвети нас в своей благодатной мудрости.
— Не называй меня «священник»! — рычит Гаппо, угрюмое выражение смяло плоские черты лица мужчины среднего возраста, — ты знаешь, что я оставил эту фальшь в прошлом.
— Как скажешь, Гаппо, — отвечает ему Пол, одаривая презрительным взглядом.
— Все на самом деле достаточно просто, — начинает объяснять Гаппо, с этого момента терпеливо игнорируя Пола, — вы все были на службах Экклезиархии, на сотнях, даже на тысячах. Помните вы их или нет, вы наверняка слышали все Литании Веры и каждую строчку Книги Святых как минимум дважды. Травма Кронина воздействовала на его разум, так что он теперь может вспомнить только эти строчки и ничего более. Для него это осталось единственным способом разговаривать.
Некоторые кивнули, я вижу в этом разумную мысль. По моему опыту, люди и так наполовину фаргнутые на голову. И насколько я знаю, не нужно было слишком сильно подталкивать, чтобы башню вообще сорвало. Один Император знает, как много раз я ощущал, что качаюсь на краю пропасти безумия. К счастью, я непрошибаем, как шкура грокса и это меня еще не затронуло. В любом случае, не настолько, как утверждают остальные.
— Что ж, думаю это более разумное объяснение чем то, что Император наполнил его Своим божественным духом, — говорит Маллори, лысеющий худой матрос, сидящий рядом с Полом.
— В конце концов, не думаю, что Императору особо приглянулся наш лейтенант Кронин, особенно, учитывая тот факт, что он очутился в Последнем Шансе за то, что ограбил и спалил церковь.
— Конечно, разумное, — говорит Гаппо, его голос опускается до заговорщицкого шепота, -
это ведь мог быть и совсем не Император!
— Заткни свой гребаный рот, Гаппо Эльфинзо, — выплевывает Пол, сотворив правой рукой у груди оберегающий символ орла. — Я, может быть, и убивал женщин и детей, и знаю, что я никчемный кусок орочьего дерьма, но все еще думаю, что не стану делить комнату с гребаным еретиком!
Пол начинает теребить свои ремни, но у него не особо получается, потому что его левая рука оканчивается крюком вместо кисти. Я понимаю, что события могут выйти из-под контроля.
— Хватит! — рявкаю я. — Вы все знаете границу. Не важно, что ты натворил, чтобы тебя занесло к обреченным бойцам Полковника, мы все теперь штрафники Последнего шанса. Так что закройте свои гребаные хлебальники, пока не вернемся на транспортник.
Послышалось, как некоторые заворчали, но вслух никто ничего не сказал. Многие из них имели трещины в черепе или сломанные носы за то, что огрызались мне. Вы понимаете, я не бык, просто вспыльчив, и мне не нравится, когда мои бойцы становятся непочтительными. Увидев, что все успокоились, я закрываю глаза и пытаюсь немного поспать; остается еще два часа до захода в док.
ТОПОТ ботинок разносится эхом вокруг нас, когда флотские охранники маршем сопровождают нас обратно в камеры. Слева и справа, вдоль кажущегося бесконечным коридора, сводчатые проходы, ведущие в грузовые отсеки, модифицированные, дабы вести свой груз из людей, якобы в полной безопасности. Всего там около двадцати огромных камер. Первоначально каждая вмещала двести человек, но после тридцати месяцев почти постоянных сражений, почти все теперь пустуют. А за последнюю поездку опустели еще сильнее, после защиты Избавления нас осталось около двухсот пятидесяти. Стража чванливо расхаживает рядом, легко сжимая дробовики своими тяжелыми перчатками или закинув их за плечи. На головах шлемы из экипировки для их тяжелой работы, а визоры, защищающие от вспышек, прячут лица. Только плашки с именем, пришитые на ремень левого плеча говорят, что это те же самые десять человек, которые сопровождают мой взвод последние два с половиной года.
Я вижу ожидающего нас впереди Полковника, рядом с ним стоит кто-то еще. Когда мы приближаемся, я вижу, что это Кронин, его маленькое, тощее тело пригнулось, словно его кто-то нагрузил огромной, невидимой ношей. Прищуренные глаза лейтенанта рыскают и бросаются из стороны в сторону, постоянно исследуя тени. Он вздрагивает, когда я шагаю вперед и отдаю честь Шефферу.
— Лейтенант Кронин единственный выживший из 3-го взвода, — говорит мне Полковник, жестом показывая стражникам загонять всех остальных внутрь, — так что я перевожу его к вам. По правде говоря, учитывая, как мало вас осталось, всех теперь соберут в единый отряд. Ты будешь главным; Грин был убит в Избавлении.
— Как он погиб, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя, что случилось с другим лейтенантом, одним из ста пятидесяти штрафников «Последнего шанса», которые были живы два дня назад, а теперь служат пищей муравьям на безымянной планете под нами.
— Его разрезало паутиной-удавкой, — холодно отвечает Полковник, на его лице не возникло ни единой эмоции. Я содрогнулся — быть медленно нашинкованным, пытаясь выбраться из сжимающийся петли зазубренных мускулов — тошнотворный способ уйти из жизни. Только подумайте, я никогда и не думал о простом способе умереть.
— Оставляю на тебя организацию оставшихся бойцов в отделения, и назначь им определенные обязанности, — говорит Полковник перед тем, как пройти мимо меня, и широким шагом отправиться по коридору. Лакей Департаменто, обернутый в огромную коричневую робу спешит за Полковником, таща с собой массивную связку пергаментов, затем они оба теряются во мраке вдалеке.
— Внутрь, — командует охранник у меня за спиной, табличка именует его как уоррент-офицер Хопкинссон.
Закрываясь, за мной лязгает массивная дверь камеры, оставив меня запертым в комнате с компанией из нескольких десятков убийц, воров, насильников, еретиков, мародеров, уклонистов, осквернителей, грабителей могил, некрофилов, маньяков, нарушивших приказы, богохульников и других разнообразных паразитов. И все же, иногда с ними возникают интересные беседы.
— Направо! — ору я, мой голос отскакивает от высокого металлического потолка и от дальних балок. — Всем сержантам, тащить свои жалкие задницы ко мне!
Когда в огромном загоне воцаряется порядок, я осматриваю свое маленькое войско. Нас осталась пара сотен, стоящие или лежащие на металлической палубе разрозненные группы, растянувшиеся во мраке камеры. Их голоса тихо бормочут, заставляя слегка звенеть металлические стены, и я ощущаю их объединенный запах пота от нескольких дней на раскаленной, как печка, планете под нами.
Через пару минут рядом со мной стоит восемь человек. Я всматриваюсь в эти неприятные лица.
— Кто произвел тебя в сержанты, Роллис? — требую я ответа, подходя и глядя в распухшее лицо, прямо в его бусинки черных глаз.
— Лейтенант Грин, — выдерживает мой взгляд и дерзко отвечает он.
— Да? Ты теперь снова солдат, кусок дерьма! — рявкаю я, отталкивая его в сторону. — Скройся с глаз, долбаный предатель.