Страница 24 из 66
Раньше я горел желанием сложить голову за Императора и Империум, но чем больше я осознавал, что они собой представляют, тем больше понимал, что они этого не стоят. Я всякого насмотрелся за последние три года, с тех пор как вступил в Имперскую гвардию, и не видел ничего такого, что заставило бы меня думать, что все эти жертвы не напрасны. Постоянно умирают миллионы гвардейцев и флотских, и за что? Чтобы эти неблагодарные командующие планетами, кардиналы и офицеры могли сделать зарубку об еще одной бессмысленной победе? Чтобы клерк Департаменто Муниторум или Администратума мог сделать пометку на звездной карте, что вот этот никчемный кусок скалы все еще под властью Империума? И вот я стою здесь, на этой дурацкой луне, противостою рою инопланетных существ в одиночку, чтобы свалить и рисковать своей шеей в какой-то другой проклятой бойне?
Я начинаю ощущать головокружение, воздух в респираторе почти кончился. Я пару раз тру рукой визор маски, прежде чем осознать, что пятна перед глазами не на плассталевых линзах. На груде трупов возникает движение, и я вижу, что ксеносы опять атакуют. Я снова поднимаю огнемет, оружие, кажется, тяжелее, чем было секунду назад.
Нажимаю на спусковой крючок, и язык пламени ревет по туннелю, сжигая до пепла живых инопланетян.
Я задыхаюсь, пытаясь сделать еще один вдох, и осознаю, что в панике опустошил контейнер, еще чуть-чуть воздуха осталось в самой маске. Еще больше существ несется по туннелю, и я умудряюсь снова выстрелить, моя глотка напрягается, пока я пытаюсь вдохнуть не существующий воздух. Головокружение охватывает голову, и мои ноги просто отказывают подо мной. Я едва могу двинуться, но вижу, что темная тень волны жуков приближается. Я задыхаюсь, моя грудь напряглась, но я умудрился выставить огнемет перед собой и снова выстрелить, в последний раз заставляя жуков-солдат отступить. Перестают ощущаться пальцы, и я скорее понимаю, чем чувствую, что оружие вывалилось у меня из рук. Я пытаюсь подняться, пытаюсь найти какой-то последний резерв сил, но в этот раз такового нет. В ушах стоит рев, и тьма кружит вокруг меня.
ОТ тряски я прихожу в себя, ощущая, что кто-то прикасается ко мне. Слабо махнув руками, я пытаюсь отогнать солдат-жуков. Один из них сдирает с меня респиратор, и я чувствую, как что-то прижимается к моему лицу. Внезапно легкие наполняются свежим воздухом, и я ощущаю, что меня тащат по земле. Когда зрение прояснилось, я вижу стреляющего в туннель из огнемета Тенсона, после чего он хватает его за ружейное ложе и зашвыривает в проход, крича что-то, что я не могу разобрать. Пока меня затаскивают на рампу, я вижу волну тьмы, кинувшейся на гвардейца, та сбивает его с ног. Шипы поднимаются и падают, стремительно втыкаясь в его тело, из глубоких ран струей бьет кровь. С завыванием рампа начинает закрываться, затеняя панораму.
— Мы внутри! — я слышу, как кто-то кричит у меня за спиной. Я лежу на спине и пялюсь в светосферу на потолке, очарованный ее желтым светом. Он кажется ослепительно ярким после пещеры, но я продолжаю пялиться на него. Пол подо мной начинает дико трястись, и я ощущаю, как увеличился вес, это говорит о том, что мы взлетаем. В поле зрения появляются нечеткие лица; они болтают, но их голоса сливаются в спутанное бормотание. Я закрываю глаза и насколько могу, концентрируюсь на своих легких.
ПОТРЕПАННЫЙ шаттл умудрился пролететь несколько километров до штрафной колонии, где Полковник забрал один из их шаттлов, чтобы вернуть нас на «Гордость Лота». Техножрец умер от полученных травм до того, как мы долетели до колонии и мы оставили тело там. Когда мы выгрузились в ангар для шаттлов, я приближаюсь к Полковнику.
— Вы никого не бросаете, сэр, — подчеркиваю я.
— Ты прав, никого, — отвечает он, наблюдая, как изнуренные гвардейцы тащатся вниз по рампе.
— И мы также не собираемся набирать новобранцев? — предполагаю я, глядя на его лицо в поисках подсказок насчет его мыслей, но оно ничего не выражает.
— Для нас нет, — подтверждает он, наконец-то оборачиваясь ко мне.
— Почему, сэр? — спрашиваю я через секунду, задумавшись о том, что если я просто спрошу, как он и говорил, насчет истории с Лорон и Лори.
— Никто из них не достаточно хорош, — это все, что он отвечает, глядя прямо на меня, и затем разворачивается, чтобы уйти.
— Хорош для чего? — спрашиваю я, кинувшись за ним.
— Сегодня ты слишком много задаешь вопросов, Кейдж, — говорит он, шагая по решетчатой палубе. Он смотрит на меня через плечо, примеряясь и затем, кажется, принимает решение.
— Зайди со мной в мой кабинет, охрана знает, как проводить твоих бойцов в загон.
Мы идем в молчании, мои голова кружится от мыслей. Что он собирается показать мне? Или он собирается отчитать меня лично, не желая портить дисциплину, отвешивая мне пару шишек перед бойцами? Опять же, раньше это его никогда не останавливало.
Пока мы поднимаемся по палубам на железном эскалаторе, Полковник продолжает смотреть на меня. Это внезапное развитие событий одновременно беспокоит и вызывает интерес. Пока мы идем по коридору к его кабинету, с другой стороны к нам подходит одетый в тунику лакей. Он изумленно смотрит на меня, но ничего не говорит. Мы оба следуем за Полковником внутрь, и он закрывает за нами дверь.
— Покажите лейтенанту Кейджу документы, — говорит клерку Шеффер, садясь за стол. Из огромных рукавов туники мужчина достает связку пергаментов и вручает ее мне.
Я разворачиваю верхний и кладу остальные на угол стола Полковника. Он исписан большими, рукописными буквами. На Высоком Готике, так что я не понимаю большую часть написанного. Однако я распознаю заголовок. Там написано: «Absolvus Imperius Felonium Omna», что, как я понял, означает: «Император прощает все ваши грехи». Внизу стоит тяжелая восковая печать с отметкой Комиссариата, и я замечаю над ней имя Джоретта. Потрясенный, я смотрю другие, они для Ламмакса и для остальных.
— Прощение для мертвых? — сконфуженно спрашиваю я.
— Прощение может дароваться посмертно, — со всей искренностью заявляет мне клерк, — так же легко, как благодарности и медали.
— Все мертвые получили это? — спрашиваю я, поворачиваясь к Полковнику. Он один раз кивает, пристально глядя на меня. Ты действительно безумец, думаю я про себя, глядя в ответ на сидящего в оббитом кожей кресле, тот держит перед собой сцепленные пальцы.
— Только Император может даровать вечное и неограниченное прощение, — бормочет позади меня писчий.
— Вы все слышали мое обещание, — говорит Полковник, заговорив впервые, с тех пор как мы покинули ангар шаттлов, — я даю вам последний шанс. Если вы умрете на службе, вы заслужили право на прощение. Это кое-что значит; это не просто слова. Ваше имя войдет в анналы Империума, как служащего Императору и исполнившего свой долг. Если мы знаем о ваших близких, то о детях смогут позаботиться в Схоле Прогениум. С вашими семьями свяжутся и расскажут об обстоятельствах смерти.
— А если не умру? — внезапно обеспокоенно спрашиваю я.
— Все умирают, лейтенант, — тихо произносит клерк за моей спиной. Я разворачиваюсь и смотрю на него.
— Рано или поздно, — добавляет он совершенно равнодушно. Я разворачиваюсь к Полковнику, чтобы потребовать ответа, почему он хочет нашей смерти, но он говорит первым.
— Это все, лейтенант Кейдж, — говорит он, не проявив ни одну эмоцию. Кипя внутри, я закрываю рот и отдаю салют.
— Клерикус Амадиель вызовет охрану, чтобы вернуть вас к вашим бойцам, — заканчивает Полковник, указывая на дверь рукой, слегка наклонив голову.
ЗВУК постоянной бомбардировки был монотонным и приглушенным стенами командного центра, он слышался как отдаленные глухие удары. Внутри операционной комнаты повсюду царил организованный хаос, писчие и тыловики бегали туда-сюда, разнося детальную информацию о последнем наступлении врага. В центре комнаты, среди рядов циферблатов и тактических дисплеев, гололитический проектор показывал схематичный рисунок крепости, красным мигали иконки, показывающие позиции вражеских укреплений. Синие символы представляли защитников, собравшихся на местах для отражения штурма. Два офицера стояли рядом с гололитом, великолепные в своих темно-синих сюртуках с золотым плетением. Один из них, с пятью гвоздиками командора-генерала на эполетах, указывал на область на юго-западе.