Страница 4 из 32
Она повернулась на спину, притянула его руку к себе на грудь.
— Послушай. Я мечтала быть свободной женщиной, жить, как мне заблагорассудится, как мужчина.
— Ну и?
— Мужчины считают, что иметь любовниц — это в порядке вещей. А если у женщины есть любовники?.. Вот видишь, ты молчишь.
— Это не одно и то же.
— Нет, именно одно и то же. Только при условии: женщина всегда должна говорить правду. Женщина, которая не врет и не продается, никогда не станет проституткой, ясно? Если бы я тебя обманывала… даже в мелочах… просто чтобы не причинять боль… я бы злилась на тебя. И любила бы тебя меньше.
— Почему?
— Да потому, что считала бы: из-за твоей слабости я вынуждена притворяться. По твоей вине я бы утратила какую-то частицу своего мужества. Я превратилась бы в шлюху, и ты стал бы моим злейшим врагом.
— Ну ты и гордячка! Ты всегда стремишься найти опору в себе самой. И пытаешься любить того, кого любишь, вопреки ему, так?
В их словах не было ни гнева, ни жестокости. Изо всех сил они пытались проникнуть в таинство любви, которая делала их пленниками друг друга. Лепра нежно провел рукой по ее груди. Ева поглаживала его руки. Ночной ветер раздувал занавески на окнах, закручивал перехватывавшие их шнуры. Начинался прилив, шум моря становился все слышнее.
— Нет, не вопреки, — сказала Ева, — а ради него… Ради его же счастья.
— Даже если ты его потеряешь?
— Ради того, чтобы его потерять.
— А взамен ты требуешь покорности. И поскольку твой муж отказался подчиняться, ты его бросила.
— Он никогда во мне не нуждался.
— А я в тебе нуждаюсь?
— Да.
— А вдруг ты ошибаешься? Может, ты мне не нужна.
Они оба почувствовали, что блаженный покой сейчас покинет их, и умолкли. Почему вокруг их счастья всегда рыскала ненависть?
— Я тебе нужна, — сказала Ева, — для страданий. А потом в один прекрасный день ты перестанешь меня любить. Станешь мужчиной. Хозяином самому себе. Будешь творить в одиночестве, как все настоящие самцы.
— Но я не хочу страдать, — сказал он. Он тоже задумался, не решаясь выразить свои самые сокровенные мысли. — Я не хочу, чтобы ты обращалась со мной как с ребенком, — продолжал он. — Меня тошнит от твоей опытности. Она меня уничтожает. Разрушает. Я уже не Жан Лепра. Я просто очередной мужик в твоей постели. И ты думаешь, я могу принять это одиночество?
Она приблизилась к нему, обвила его своим телом, и это была сейчас единственная правда, в которую он верил. Любовь вела их к искренности, а искренность возвращала к любви. День, разлучив их, даст ядовитый ответ на все вопросы, которые они задавали себе ночью в любовном угаре. Так они и лежали, щека к щеке, в теплом гнездышке сплетенных тел.
— Давай жить вместе, — предложил Лепра. — Бросай Фожера.
— Ты слишком молод, Жанно.
— Что тебя держит возле него? Деньги? Ты богата. Слава? Ты звезда. Любовь? Ты его ненавидишь. Так что? Я молод, но и ты не старуха.
— Если я уйду от него, получится, что я взяла всю вину на себя. А этому не бывать, уж извини.
— Вот увидишь, гордыня тебя погубит.
— А иначе я превращусь в его рабыню.
— Но сейчас-то речь идет обо мне… о нас.
— Нет, поверь мне, это невозможно. Во-первых, он способен на все.
— Ну! — сказал Лепра. — Способен на все… Не надо преувеличивать. Он знает о наших отношениях, но, по-моему, это не особенно его и волнует.
— Ты его не знаешь. Он страдает… Да, если говорить о мужчинах, у меня были увлечения. Ты еще не вошел тогда в мою жизнь, миленький. Перед тобой я чиста… Он закрывал глаза на мои загулы. Фожер прекрасно понимал, что он сильнее, что я всегда к нему вернусь. Но на сей раз он чувствует, что это серьезно. Вот и страдает… и может разозлиться.
— Разозлиться! — воскликнул Лепра.
— Да, на свой манер, то есть не в открытую. Ты принимаешь его за этакого добродушного толстяка. А он, напротив… сложный, подозрительный, недоверчивый. Обожает интриги. Чтобы добиться преимущества, он может месяцами строить козни. Мы из породы нетерпеливых, особенно ты. А он никогда не торопится. В этом его сила.
— Послушай… — сказал Лепра.
Поднялся ветер. Глухо ворчало море. Листья скользили по посыпанной гравием аллее, и тихо шуршал плющ, обвивающий стены. Лепра протянул руку к ночнику и повернул к себе будильник со светящимся циферблатом. Четверть третьего.
— Мне показалось… — начал он.
— Это ветер, — сказала Ева и тут же вернулась к занимавшим ее мыслям: — Нам нечего его бояться, я не про то… Но лучше бы его не провоцировать.
— Знаешь, я ему когда-нибудь врежу, ей-богу.
Она, смеясь, пощупала мускулистую руку своего любовника, они расхохотались и еще теснее прижались друг к другу.
— Повредишь себе руки, — сказала она. — А я этого не хочу. Они так прекрасны… Скажи… а если бы тебе предложили сыграть на одном праздничном вечере?
— Я бы отказался.
— Да нет же, дурачок. Такой шанс грех упускать… Жан, серьезно, я собираюсь сделать тебе одно предложение… Я не хотела тебе говорить об этом, ну да ладно… Так вот: через три недели ты играешь в гала-концерте на радио. Я обещала.
Ева ждала. Она дотронулась кончиками пальцев до его груди, может быть, чтобы ощутить рождающееся в нем волнение. Лепра отодвинулся от нее, как будто ему было слишком жарко, и бесшумно встал.
— Ты куда?
— Попить… Такая новость… Я как-то не ожидал…
Он пытался казаться радостным. Но впал в ярость.
Внезапно. Сохраняя при этом хладнокровие. Ярость придавала почти болезненное ускорение его мыслям. Играть на гала-концерте, между клоуном и пародистом. Она пообещала. Он, конечно, всего лишь дебютант. У него нет права даже на свое собственное мнение.
— И что же я буду играть? — спросил он издалека.
— Что хочешь. Шопена, Листа… Главное, чтобы это было доступно публике.
Он молча стал собирать с пола одежду. Внезапно Ева зажгла верхний свет.
— Жан… Что с тобой?
Скрывшись в ванной, он не отвечал. Если он пойдет сейчас на разговор с ней, то — слово за слово — они обязательно поссорятся. Ева обожала ссоры, ей доставляло удовольствие анализировать доводы противника, доказывать ему, как они мелочны и ничтожны. Она могла вывести на чистую воду любого. А Лепра не собирался публично каяться.
— Жан! — позвала она. — Жан! Ты же не откажешься? Мне стоило такого труда уговорить Маскере!
«Ну естественно, — подумал он. — Этот тоже ни в чем не может ей отказать. Ладно, беру пиджак — и привет. Играть перед сборищем сытых кретинов, пожирающих сэндвичи и печенье! Нет, всему есть предел».
Ева замолчала. Уже обиделась.
Лепра рывком открыл дверь.
— Послушай…
Но Ева не смотрела на него. Она уставилась на что-то в глубине комнаты. Лепра проследил за ее взглядом. На пороге, сунув руки в карманы плаща, стоял Фожер.
— Прошу прощения, — очень спокойно сказал он. — Я могу войти?
Он вытащил носовой платок, вытер лоб, потом губы.
— Очень сожалею, что мне пришлось прервать вашу беседу. Ты ищешь свой галстук, малыш? Вот он.
Он подобрал с пола галстук и кинул Лепра, но тот не поднял его.
— Что вам надо? — спросила Ева.
— Мне… да ничего, — сказал Фожер тем же ровным голосом. — Я пришел к себе домой. Полагаю, я имею право. Предположим, я устал. Просто перепил.
И он непринужденно усмехнулся. Все это его очень забавляло.
— Вы простудитесь, детка, — заметил он весело. — Мне кажется, вы слишком легко одеты.
Он не спеша подошел к окну и закрыл его. Ева воспользовалась этим, чтобы встать и накинуть халат.
— Иди сюда, — сказала она Лепра. — Раз уж он сам хочет, поговорим.
Фожер, стоя спиной к окну, пристально смотрел на них. Глаза под тяжелыми веками были почти неразличимы.
— Ну? — начала Ева. — Вы хотели застать нас врасплох. Прекрасно. И что дальше?.. Вы не удивлены, я полагаю?
Фожер неторопливо закурил тонкую черную сигару.
— Удивлен. И даже чувствую некоторое омерзение.