Страница 18 из 66
Я отказался от виски и продолжил свой обход. Прочие свидетели мне ни в чем не помогли.
На следующий день я познакомился с господином Дельвриером. Его разыскали накануне вечером, и он прилетел самолетом. Он пребывал в горе, и мне с ним трудно пришлось. Мне нужно было ему задать всего два или три вопроса. Нет, он не думал, что его жена могла носить с собой что-нибудь ценное; не обнаружил у себя исчезновения каких-либо драгоценностей. Деньги? Безусловно, он не знал, какая сумма находилась у несчастной в момент преступления. Самое большее — десять тысяч франков. Когда ей приходилось оплачивать какие-нибудь сравнительно крупные расходы, Жаклин Дельвриер пользовалась чековой книжкой. Что она могла делать в половине девятого на Монмартре? Он терялся в догадках. У них там не было ни родственников, ни друзей. Я не рассказал ему о револьвере. Он, безусловно, первым бы завел разговор об этой детали, если бы знал о ней. Я снова выразил свои соболезнования и пошел побродить в районе фуникулера.
С часами в руке, я проверил длительность поездки. Это было потрясающе. Надо было обладать действительно необыкновенным хладнокровием и смелостью, чтобы попытаться и осуществить столь рискованный ход за такое ограниченное время. Берту, наверное, сильно изменился в тюрьме. Конечно, туман ему существенно облегчил задачу, но тем не менее… Я исследовал задачу со всех сторон, напрашивался следующий вывод: виновный — Берту. Подталкиваемый нуждой, без средств к существованию, он ничего не замышлял заранее — у него и вправду был один шанс из ста оказаться один на один с пассажиркой! — напасть он решил на месте. Но револьвер? Револьвер?..
Его задержали вечером на выходе из метро, на площади Мобер. Напустив на себя грозный вид, я провел допрос, и он чистосердечно признался. Но выдал мне столь неправдоподобную историю, что я чуть было не пустил в ход руки. Ей-богу, он издевался надо мной! Едва кабинка тронулась, как пассажирка упала без сознания. Ее сумочка раскрылась, и ему оставалось лишь подобрать деньги.
— Сколько?
— Двести пятьдесят тысяч франков.
— Врешь!
Он дал адрес какой-то подозрительной гостиницы по улице Монтань-Сент-Женевьев. На дне чемодана, в рубашке, обнаружили пачки денег. Там было двести пятьдесят тысяч франков.
— Где ты их взял?
— В ее сумке.
— Ты знал мадам Дельвриер?
— В первый раз ее видел.
— Что ты собирался делать в половине девятого на Монмартре?
— Увидеться с приятелем, который назначил мне встречу.
— Где это?
— Площадь Тертр.
— Фамилия, адрес твоего приятеля?
— Не знаю. Я его в кафе встретил.
Мы сменялись поочередно в течение нескольких часов. Чуть не свихнулись. И все время он твердил одно и то же:
— Да говорю вам, упала она. Может, она была сердечницей, эта ваша красотка!
Однако врач, который проводил вскрытие, был категоричен: Жаклин Дельвриер умерла от удушения. Зачем Берту отрицать очевидное? Я позвонил в банк. Мне ответили, что накануне преступления госпожа Дельвриер сняла со счета двести пятьдесят тысяч франков.
— Откуда ты знал, что она имела при себе столько денег?
— Ну не знал я этого!
К концу дня он выглядел весьма жалко, но убийство упорно отрицал. Я распорядился отвести его в камеру и схватился за голову руками. С одной стороны, рецидивист, недавно вышедший из тюрьмы. С другой стороны, молодая элегантная дама с револьвером и двумястами пятьюдесятью тысячами франков. Связь? Где между ними связь?.. И неожиданно — короткая, пустяковая мысль, которая запускает в действие всю машину.
А что, если ее и не существовало? Если Берту не врал? Если Жаклин Дельвриер действительно упала в обморок? Если он всего лишь рылся у нее в сумке?.. Допустим! Служащий видит распростертую женщину, поднимает тревогу. В кабину заходит пассажир, один. Затем… Затем обнаруживают Жаклин мертвой, задушенной. Таким образом, именно этот пассажир неизбежно и… Черт возьми! Об этом я не подумал. Я пал жертвой фокуса. Шеф был совершенно прав!
В машине, которая везла меня к Филипу Лувелю, я продолжал размышлять. Двести пятьдесят тысяч франков! Револьвер! Иными словами, выбор из двух решений. Я воскрешал в памяти образ красавца, который не любил трудиться.
Лувель был еще в постели. Сперва он вел себя дерзко. Но человек в пижаме всегда ощущает себя в зависимом положении, когда имеет дело с решительным собеседником. И он не выдержал. Его признания лишь подтвердили мою версию.
Жаклин встретила его, подпала под его обаяние и совершила ошибку, которая могла бы остаться без последствий, если бы Лувель не оказался шантажистом. Он сохранил письма. Обезумев, Жаклин несколько раз уступала его денежным требованиям. Но он продолжал вымогать…
О дальнейшем факты говорили сами за себя. Жаклин обзавелась револьвером, чтобы покончить с этим. Тем не менее она не могла полностью себе доверять, поэтому прихватила также и деньги. Хватит ли ей смелости?.. Она села в кабину. Через минуту она увидится с Лувелем, который ожидает ее на верхней платформе. Но волнение ее слишком велико. Нервы не выдерживают, она падает в обморок.
— Вопрос стоял: либо она, либо я, — сказал Лувель в свое оправдание. — Прочитайте вот это.
Это была записка, выпавшая из ее сумки и которую он предусмотрительно подобрал:
«Предпочитаю убить его, а потом себя. Прости».
Самое поразительное, что эта записка спасла ему жизнь. Его приговорили лишь к пожизненному заключению.
Стреляйте, граф!
Эта история произошла в четверг утром. Стоял март, шел дождь. Я отходил от тяжелого гриппа, после которого чувствовал себя опустошенным и ослабевшим. У меня осталось одно-единственное желание — закрыться в своем кабинете и быстренько разделаться с текущими делами.
— Тебя шеф вызывает, — сказал мне Баллар.
Вот незадача! Мне бы уйти в отпуск! Дивизионный комиссар — увы, теперь уже не Мерлин — выглядел озабоченно. Впрочем, как всегда, он делал вид, что задавлен важными государственными тайнами. Руку мне он пожать забыл.
— Убит граф д’Эстисак, — сказал он. — Жандармы на месте преступления. По телефону мне рассказали какую-то довольно запутанную историю. Выезжайте немедля. И поаккуратней, мой дорогой, аккуратней… Граф был генеральным советником… Это может наделать шума. Только этого нам и не хватало! Отправляйтесь туда, на цыпочках.
Замок находился в нескольких километрах от Тиффожа, недалеко от развалин крепости Жиль-де-Ре, заросших плющом и крапивой. В это утро местность казалась зловещей. Мой шофер, сам уроженец Вандеи, прямой потомок семьи шуанов, выглядел потрясенным.
— Граф — это личность. Только подумайте! Его предок, маркиз Блан-де-Бугон д’Эстисак, сражался вместе с Шареттом. А он командовал партизанами. Здоровяк. Уже не очень-то молодой, а всегда верхом. Заядлый охотник, — он улыбнулся и пожал плечами, — во всех смыслах слова, если понимаете, что я хочу сказать!
Ворота были открыты. Замок возвышался в конце аллеи опавших за зиму каштанов. Перед крыльцом стояла машина жандармерии, антенну которой раскачивало ветром. Я поднял воротник пальто и взобрался по ступенькам, окинув мельком фасад дома: в стиле Людовика XIII, в сельском варианте, с более старинной башенкой, выполненной, по-моему, с большим изяществом. Отовсюду сочилась вода. Я чихнул и поспешил толкнуть тяжелую дверь. Я очутился в вестибюле, где стоял жандарм, извинившийся, что зашел в укрытие. Он указал мне гостиную, где командир отделения жандармерии допрашивал привратников — довольно молодую пару: ему около сорока, ей чуть поменьше. Комиссар делал заметки.
— Представьте мне коротенькую справку, — сказал я. — Потом покажете тело.
— О! Это быстро сделаем. Вот Жорж Морет, который является сторожем. Он проживает вместе с мадам Морет в маленьком флигеле, который вы видели, когда входили, слева от ограды. Вчера вечером оба они смотрели телевизор, когда зазвонил телефон. Существует местная телефонная связь между замком и сторожкой. Времени было двадцать три тридцать.