Повести Ангрии

Зенобия рассмеялась.

— Я так точно, — сказала она и добавила: — Ваша светлость в превосходной форме — какой торс!

— Так не годится, — покачал головой герцог. — Куда бы я ни пришел, меня поздравляют с тем, что я стал шире в груди. Пора принимать меры. Умеренность и упражнения — вот мой девиз.

— Нет, Адриан, пусть лучше будет «Изобилие и покой», — возразил его светлости куда более мягкий голос. К ним присоединилось третье лицо — молодая дама. Она стояла чуть поодаль и не могла погреться у огня, потому что графиня в пышном платье и герцог в просторном шлафроке совершенно закрывали от нее камин. В сравнении с этими величественными особами она казалась очень маленькой и субтильной, а когда герцог подтащил ее ближе к огню, чтобы и ей перепало хоть немного тепла, совсем затерялась между ними.

— Изобилие и покой! — воскликнул его светлость. — Таким манером у вас вместо мужа скоро будет человек-гора!

— Да, я хочу, чтобы вы стали по-настоящему солидным. На мой взгляд, вы чересчур худы — совсем тростиночка.

— Вот видите! — сказал Заморна. — Мэри всегда за меня заступается.

Следом спустилась леди Хелен Перси, а вскоре и граф медленно и беззвучно сошел по ступеням, чтобы занять свое место за накрытым к завтраку столом. Ели в полном молчании. Заморна читал. Он раскрывал газету за газетой, проглядывал и швырял на пол. Одна упала на ногу лорду Нортенгерленду. Тот отпихнул ее, словно боялся подхватить заразу.

— Отпечатано в Ангрии, если не ошибаюсь, — пробурчал граф. — Кто принес в дом эту пакость?

— Газеты — мои, — отвечал его зять, отправляя себе в рот столько еды, сколько тестю хватило бы на весь завтрак.

— Ваши?! Зачем вы их читаете? Чтобы разжечь аппетит? Коли так, они свою задачу выполнили. Артур, вам следует лучше пережевывать еду.

— Мне некогда. Я очень голоден. За весь вчерашний день ел только один раз.

— Хм! А теперь наверстываете, как я понимаю. Только отложите газету, пожалуйста.

— Нет. Я хочу знать, что говорят обо мне мои любящие подданные.

— И что же они о вас говорят?

— Вот, некий достойный джентльмен выражает опасения, что их обожаемый монарх вновь подпал под влияние роковой звезды, чей восход принес Ангрии столько бедствий; желая прослыть остроумцем, этот джентльмен именует звезду нордической. Другой утверждает, что их отважный государь — Гектор на войне и Парис во дни мира. Он вспоминает Самсона и Далилу, Геркулеса и прялку и смутно намекает на опасности женского правления — это, Мэри, в ваш огород камешек. Третий угрожающе ворчит про старых негодяев, обессиленных годами и разгульной жизнью, которые, подобно Беньянову великану, сидят у входа в пещеру и силятся угрозами либо посулами заманить путников поближе, туда, куда достают их кровавые когти!

— Это я? — тихо осведомился граф.

— Нимало не сомневаюсь, — последовал ответ. — А вот четвертая газета, «Военный вестник», известная своею пылкостью, напоминает, что Ангрия вполне способна избрать себе нового государя, если недовольна старым. Зенобия, еще чашечку кофе, пожалуйста.

— Полагаю, вы напуганы, — сказал граф.

— Трепещу с головы до пят, — ответствовал герцог. — Впрочем, меня утешают две пословицы: «Собака лает, ветер носит» и «Стриг черт свинью: визгу много, а шерсти нет». Очень по существу, если вспомнить, что я всегда называл ангрийцев свиньями. И кто я, если не черт, который их стрижет?

Со времени завтрака прошло примерно четверть часа. В комнате было совершенно тихо. Графиня и герцогиня читали отброшенные Заморной газеты, леди Хелен писала агенту своего сына, сам граф мрачно расхаживал из угла в угол; что до герцога, никто не знал, где он и чем занят. Впрочем, довольно скоро на лестнице послышались его шаги, затем голос, отдающий какое-то распоряжение в передней. Через мгновение герцог вошел в комнату. Он сменил малиновый шлафрок на черный сюртук и клетчатые панталоны. Наряд дополняли большой синий плащ с меховым воротником и меховая шляпа. В руках его светлость держал перчатки. Короче говоря, он был полностью одет для путешествия.

— Куда это вы? — спросил граф останавливаясь.

— В Витрополь, оттуда — в Ангрию, — был ответ.

— В Витрополь! Под таким снегом! — воскликнула графиня, глядя на кружащий за окном белый вихрь.

Леди Хелен подняла глаза от письма.

— Какая нелепость, милорд герцог! Вы шутите.

— Ничуть. Мне надо ехать; карета сейчас будет у дверей. Я зашел попрощаться.

— С чего такая спешка? — спросила леди Хелен, вставая.

— Никакой спешки, мадам. Я пробыл здесь неделю и теперь хочу уехать.

— Вы и слова не сказали о своем намерении.

— Я не собирался объявлять его заранее. Впрочем, карста уже подъехала. Счастливо оставаться, мадам.

Он взял леди Хелен за руку и поцеловал, как всегда при встрече и расставании. Затем подошел к графине.

— До свидания, леди Зенобия. Приезжайте в Эллрингтон-Хаус, как только убедите нашего друга вас сопровождать.

Ее он тоже поцеловал. Теперь настал черед графа.

— Прощайте, сэр, и будьте вы прокляты. Вашу руку?

— Нет. Вы всегда так больно ее стискиваете. Счастливого пути. Надеюсь, гнев ваших хозяев не так силен, как вы опасаетесь. Впрочем, вы правильно сделали, что поспешили к ним при первых признаках неудовольствия. Сожалею, что стал его причиной.

— Неужто мы так и расстанемся? — спросил герцог. — И вы на прощанье не подадите мне руки?

— Нет!

Заморна побагровел, однако же повернулся к двери и натянул перчатки. У крыльца стоял четырехместный экипаж, конюх и камердинер ждали. Заморна, по-прежнему мрачнее тучи, двинулся к ним, но тут вперед выступила его жена.

— Адриан, вы забыли про меня, — промолвила она очень тихо, однако глаза ее выразительно блеснули. Герцог вздрогнул, поскольку и впрямь позабыл о Мэри за мыслями об ее отце.

— Что ж, до свиданья, Мэри, — сказал он, торопливо обнимая и целуя жену. Она удержала его руку.

— На сколько я остаюсь? И почему вы не берете меня с собой?

— В такую-то метель? — воскликнул он. — Как только распогодится, я за вами пришлю.

— Как скоро это будет? — спросила герцогиня, выходя за ним в переднюю.

— Очень скоро, мой ангел, — наверное, даже завтра или послезавтра. Ну же, не глупите. Вы не можете ехать сейчас.

— Могу и поеду, — быстро возразила герцогиня. — Я не хочу оставаться в Олнвике. Вы не должны меня бросать.

— Идите в комнаты, Мэри. Дверь открыта, и в нее задувает снег. Видите, сколько уже намело?

— Никуда я не пойду. Если вы не дадите мне времени на сборы, я сяду в карету как есть. Возможно, вам достанет человечности укрыть меня полой вашего плаща.

Говоря, Мэри дрожала. Холодный ветер, который дул в открытую дверь, неся с собой снег и мертвые листья, развевал ее волосы и платье. Его светлость при всей своей черствости все же встал так, чтобы заслонить жену от ледяных порывов.

— Я не позволю вам ехать, — сказал он. — И не упрямьтесь.

Герцогиня взглянула на него с тем встревоженным выражением, которое в последнее время редко сходило с ее лица.

— Интересно, почему вы не хотите взять меня с собой? — проговорила она.

— Кто вам сказал, что я не хочу? — был ответ. — Смотрите сами, какая метель! Как можно подвергать хрупкую женщину таким тяготам?

— Тогда, — с жаром произнесла герцогиня, выглядывая в снежную круговерть, — вы могли бы подождать, пока метель уляжется. Я не думаю, что вашей светлости стоит ехать сегодня.

— Но я должен ехать, Мэри. Рождественские каникулы закончились, и дела не ждут.

— Тогда возьмите меня с собой. Я уверена, что выдержу.

— Исключено. Можете сколько угодно стискивать свои глупенькие маленькие ручки, такие тонкие, что они почти просвечивают, можете трясти кудряшками, чтобы они падали на лицо, скрывая от меня его бледность. А это что? Неужели слезы? Черт побери, что мне с нею делать? Ступайте к отцу, Мэри. Он вас избаловал.

— Адриан, я не могу жить в Олнвике без вас, — пылко возразила герцогиня. — Это слишком живо пробуждает воспоминания о самых горестных моих днях. Я не расстанусь с вами по доброй воле.