Страница 20 из 67
Поняв, что этого не последует, Наполеон вынужден был отдать приказ о штурме Смоленска.
Детали сражения под Смоленском уже много раз описывались в различных исторических книгах, и нам нет необходимости делать это. Ограничимся тем, что скажем, что лишь к восьми часам вечера Наполеон велел прекратить атаки. При этом он не пожелал ввести в дело Молодую гвардию и другие части армии, остававшиеся в резерве.
Специалисты считают, что гибель на месте сразу стольких солдат, сколько потребовалось бы для взятия города штурмом во что бы то ни стало, еще не входила в его планы. Наполеон и так потерял не менее 8000–10 000 человек (по некоторым оценкам, около 14 000 человек). Более того, сделано это было без особой нужды, потому что легче было бы перейти Днепр выше Смоленска и наступлением оттуда принудить русских очистить город.
Русские потери доходили до 10 000–11 000 убитых и раненых. К полуночи Барклай де Толли приказал начать отступление из города.
Тщетно все главные защитники Смоленска уговаривали его продолжать оборону города, а П.И. Багратион, Л.Л. Беннигсен и Великий князь Константин (брат императора) требовали даже перехода в наступление.
Как отмечает С.Ю. Нечаев, «решение Барклая об отступлении было как нельзя более своевременным, ибо в результате ожесточенного артиллерийского обстрела (французы установили против города около ста орудий) бревенчатые предместья Смоленска оказались в огне, и оборонять их стало практически невозможно».
А вот генерал М.И. Богданович уверен, что Барклай, «принимая на себя оборону Смоленска, уже имел в виду дальнейшее отступление».
Догадывались об этом не только генералы. Например, простой офицер-артиллерист А.С. Норов писал:
«Коснувшись Смоленска, мы остановимся покуда на этом предмете. Из всех обстоятельств видно, что план действия Барклая был им уже обдуман и решен и что те же причины, по которым он отменил наступление к Рудне, заставили его не отстаивать Смоленска. Барклай, не считая еще армию Наполеона достаточно ослабленною, руководствовался правилом: не делать того, чего желает противник, то есть до поры до времени не вступать в генеральное сражение, которого так добивался Наполеон».
Утром 6 (18) августа, в то самое время, когда армия Барклая де Толли, очистив Смоленск, расположилась к северу от Санкт-Петербургского предместья, армия Багратиона уже шла по Московской дороге в направлении Соловьевой переправы.
Сражение за Смоленск (литография А. Адама)
При этом, по мнению историка войны 1812 года Н.А. Полевого, Барклай «полагал, что по дороге от Смоленска найдется выгодная позиция, где можно остановиться и дать битву; надлежало только обеспечить отступление».
Примерно о том же самом свидетельствует и участник войны князь Н.Б. Голицын:
«Не входило в план <…> Барклая де Толли дать генерального сражения, но ему необходимо было удержать на несколько времени Смоленск за собою, для того чтобы армия могла совершить свое дальнейшее отступление».
По сути, Барклай, рискуя собственной репутацией, спас армию и в очередной раз обманул Наполеона надеждой на генеральное сражение, а генерал Дохтуров успел очистить Смоленск и уничтожить за собой мосты.
Смоленск пылал… Вместе с войсками покидали город и его жители.
Естественно, князь Багратион «рвал и метал». Не скрывая своего возмущения, он написал А.А. Аракчееву следующее, полное праведного гнева и явно предназначенное для передачи императору Александру:
«Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец, и писал, но ничто его не согласило. Я клянусь всей моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с пятнадцатью тысячами более тридцати пяти часов и бил их; но он не хотел остаться и четырнадцать часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около четырех тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну».
Хотя бы и десять… Потрясающий цинизм, который ничем не может быть оправдан…
Биограф Багратиона Е.В. Анисимов отмечает, что, кипя от досады, князь «вольно или невольно искажал действительность и представлял своим влиятельным адресатам ситуацию, прямо скажем, в превратном виде».
Тем временем войска Мишеля Нея проникли в опустевший город. После этого маршал отрядил свою головную дивизию на правый берег Днепра, чтобы скорее овладеть Петербургским предместьем.
По словам генерала Роберта Вильсона, «вошедшие в город французы нашли там только горящие руины».
Генерал Арман де Коленкур рассказывает, что Наполеон, показывая на горящий город, сказал ему:
– Это извержение Везувия! Не правда ли – красивое зрелище?
– Ужасное, сир, – ответил генерал.
– Ба! – возразил император. – Вспомните, господа, изречение одного из римских императоров: труп врага всегда хорошо пахнет.
Генерал де Коленкур пишет:
«Это рассуждение ошеломило всех. Что касается меня, то я тотчас же вспомнил соображения князя Невшательского [маршала Бертье. – Авт.]. Его слова и слова императора еще долго звучали в моих ушах. Я посмотрел на него. Мы переглянулись, как люди, понимающие друг друга без слов».
И только теперь Наполеон велел наконец 8-му корпусу генерала Жюно переправиться через Днепр выше города, у деревни Прудищево.
Этот маневр грозил русским войскам, еще остававшимся у Смоленска, полным окружением.
Понимая это, Барклай де Толли, довольствуясь кровопролитным уроком, данным противнику в Смоленске, приказал своим войскам перейти с Петербургской на Московскую дорогу, потом выйти к деревне Лубино, чтобы потом двинуться к Соловьевой переправе, что в 40 километрах на востоке от Смоленска, и восстановить контакт с ушедшим далеко вперед князем Багратионом.
Итак, на вестфальский корпус генерала Жюно была возложена важная задача: он должен был скрытно навести мост через Днепр у деревни Прудищево, обойти Смоленск с юго-востока, выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые могли еще находиться между Смоленском и деревней Лубино.
Генерал Жюно (гравюра Ж.-Ф. Бадуро)
Принято считать, что Жюно представился отличный шанс окружить русских и отличиться в глазах Наполеона.
– Барклай сошел с ума, – говорил император. – Его арьергард будет взят нами, если только Жюно ударит на него.
Наведение мостов у Прудищева не стало, однако, неожиданностью для русских, так как об этом вовремя донес один вестфальский дезертир. При этом кавалерия маршала Мюрата не нападала на русский арьергард, да и корпус маршала Даву также простоял весь день в бездействии. Все якобы ждали переправы Жюно. Жюно же, перейдя через Днепр, остановился в нерешительности у деревни Тебеньково и не двигался вперед.
Это одна версия бездействия французов. Есть и другая, высказанная генералом М.И. Богдановичем:
«Неприятель не мог знать в точности, в каком положении тогда находилась наша армия, и поэтому оставался в бездействии».
Экспрессивный Мюрат неоднократно посылал гонцов к Жюно, торопил его, однако все его слова остались тщетны: Жюно не трогался с места, утверждая, что в двухстах шагах перед его фронтом находится топкое болото. Ему предложили обойти болото и напасть на русских с тыла, но Жюно отвечал, что для такой операции его корпус слишком малочислен[6].
6
В это время вестфальский корпус насчитывал всего 13 600 человек.