Земля недоступности

— В третий раз, вы понимаете, в третий раз! — с ужасом повторял Великий. — Я не знаю, как мне от них отделаться… Знаете, что мне приходит в голову? — он хлопнул себя по лбу. — Да, пожалуй, это будет неплохо. Нам нужно их совершенно уничтожить, так, чтобы они не могли собрать себя и снова притти сюда. Я думаю, что если их сжечь, это будет самым верным средством. Ведь дыма не соберешь. А, как вы думаете? Вот вы хотя бы. Сможете ли вы снова воскреснуть, если я выпущу вас в трубу? Я думаю, нет. — Ну, скажите же мне, дайте мне какой–нибудь совет… Мне так трудно одному думать за всех… Я совершенно один.

Временами Хансену казалось, что весь этот дикий бред только кривляние. Что Великий только делает вид, будто верит тому, что говорит. Хансен приходил к такому убеждению еще и потому, что уж слишком резкой была разница между тем Великим, который нес всю эту невероятную чепуху о духах, и тем просто психически больным человеком, который, ожесточенно растирая себе лоб, страдальчески умолял:

—Скажите, ну, скажите же мне, кто я? Я забыл, забыл… Анна, вот если бы здесь была Анна… О, она бы сказала мне, я знаю. А вы, вы не узнаете меня?

В такие минуты он почти с детской надеждой смотрел в глаза Хансену, ожидая ответа:

— Ну, посмотрите на меня… Вы должны меня знать… Вы должны меня знать.

Хансен, сокрушенно качая головой, тихо говорил:

— Нет… не знаю.

Великий ронял на стол огромную копну взлохмаченной седины и, дергая плечами, плакал навзрыд. Иногда его рыдания всю ночь не давали Хансену уснуть.

А на утро начиталось опять то же самое, с садистическим смакованием подробностей того, Как он расправился с белыми духами.

В этих разговорах Великий коротал дни. Он вообще мало внимания обращал на время. Мало–по–малу втянулся в эту нудную жизнь и Хансен. Он нашел на полках Великого несколько старых немецких, английских и русских морских книг. В чтении он проводил теперь все время, не занятое разговорами с хозяином хижины. Единственный из обиталей домика, кто никак не мог приспособиться — был Шнейдер. Хотя с него и сняли ремни и даже позволили теперь сидеть, но говорить по-прежнему не давали ни с кем. Он целые дни принужден был просиживать рядом со своими стражами, бдительно следившими за каждым его движением.

В отрезанном от поселка домике дни тянулись нудно и однообразно. Прибегавший иногда домой Ваньца, весело перебросившись несколькими словами с отцом, так же беспечно убегал, перестав обращать какое бы то ни было внимание на пленников. Он был единственным человеком в окружности, не чувствующим ни малейшего стеснения своей свободы. Американцы были прикованы к месту наблюдением за туземцами. Туземцы сидели, внимательно следя за американцами. Обитатели домика не высовывали носа наружу. И только Ваньца свободно бегал, где хотел. Его не трогали даже американцы.

Хансен пытался было использовать мальчика для того, чтобы установить связь с туземцами, но из этого ничего не вышло. Все, что сказал ему Хансен, Ваньца тут же при Фритьофе передал старику:

— Скажи, господин, следует мне говорить это тем белым, что сидят с огненными палками на холме?

После того Хансен не пытался с ним говорить. Даже не пробовал расспрашивать о. творящемся за стенами домика.

Однажды Ваньца пропадал дольше обыкновенного.

Вдруг Дверь распахнулась и запыхавшийся мальчик с восторгом бросился к отцу:

— Господин! В становище пришли другие духи. Много духов. Такие же белые и большие. Они много кричали, смеялись. Они взяли в плен тех духов, что сидели на холме. Они отняли у них огненные палки. Они ведут их сюда.

Великий медленно поднялся со стула и положил жилистую руку на голову мальчика:

— Не торопись, Ваньца, скажи, откуда они пришли.

— Они приехали на собаках. У них много, много собак. Маньца сказал народу, что это духи светлого Нума. Они пришли, чтобы прогнать от нас злых духов Аа. Маньца говорит…

Но мальчик не успел кончить. На ступеньках раздались тяжелые шаги. Дверь медленно отворилась и в горницу ввалилась шумная ватага молодых моряков в черных бушлатах и черных ушастых шапках. Впереди коренастый седой моряк. Капитан Воронов.

— Здравствуйте, товарищи, — раздельно пробасил капитан. — Кто здесь будет хозяин?

Он вопросительно обвел глазами присутствующих. Остановил взор на гордо выпрямившемся во весь рост Великом.

— Вы, што ли?

Великий ничего не отвечал. Он только вздрагивал при каждом слове Воронова.

Воронов удивленно повторил вопрос:

— Ну, в чем же дело, кто хозяин–то?

Вдруг Великий, вытянув руку, подошел к капитану. Он властно взял его за плечо, медленно, отчеканивая слова, произнес по–русски:

— Скажи мне, кто я?

Моряки удивленно переглянулись. Воронов, смешавшись, посмотрел на Хансена и Шнейдера:

— Что это значит?

Великий разочарованно опустил руку:

— Значит и ты не скажешь… А я думал, что ты знаешь. Разве ты тоже немец?.. Тогда, значит, и ты с ними. Тогда и ты лжешь!

Хансен сделал шаг вперед и быстро заговорил по–немецки:

— Я Фритьоф Хансен.

Воронов молча протянул старику руку.

— Сейчас мы с вами все выясним, — продолжал норвежец. — Этот человек болен. По-видимому, он русский. Он думает, что мы злые духи, пришедшие отнять уголь у его народа. Вас он принимает за добрых духов, пришедших прогнать нас. Здесь он правит. Как всегда, туземцы сочли безумие несчастного святостью. Я не знаю, удастся ли вам рассеять это заблуждение. Но мне кажется, что нужно во всяком случае повести дело так, чтобы избежать каких бы то ни было конфликтов. Возьмите на себя роль избавителей поселка от нас и выведите наших людей отсюда. Иначе им придется очень плохо.

Воронов засмеялся.

— Боюсь, что мы действительно явились избавителями поселка. Относительно участи ваших товарищей можете быть покойны. За них ручаюсь вам я, командир «Большевика». —Воронов повернулся к Великому и мягко произнес: — Я знаю, старик, кто ты.

Великий всем телом надвинулся на капитана, впившись в него огромными голубыми глазами.

— Ты моряк, — так же мягко сказал капитан.

Великий сразу осел и разочарованно покачал головой:

— Нет, ты лжешь. Моряк — ты. Я другой.

Глаза Воронова сверкнули, он стремительно сделал шаг вперед и, взяв Великого за руку, резко, повелительно отчеканил:

— Нет, ты моряк. Я не лгу.

Великий подался под тяжелым взглядом капитана. Он сразу весь осел и сжался, как от удара. Дергающимися губами он прошептал:

— Хорошо, я моряк… Но… — он на минуту задумался. — Скажи мне еще, кто они.

Он показал на Хансена и Шнейдера.

— Они те, за кем я пришел. Я беру их в плен. Они понесут наказание за то, что пришли сюда, — ответил Воронов.

Великий покачал головой и быстро подошел к своей постели.

— Тогда я хочу сам, — сказал он на ходу.

Повернулся от постели, держа в вытянутой руке большой маузер.

Все, как один, присели под черным очком дула.

8. ТАКОВЫЕ СНЯТЫ

Прошло почти две недели с тех пор, как Воронов прибыл со своей командой в поселок.

Много искусства потребовалось на то, чтобы сговориться с туземцами. Пришлось даже дважды отправлять санные караваны к ледоколу, чтобы доставить к становищу кое–какие запасы, вроде сахара и муки. Окончательному укреплению авторитета Воронова послужило то, что он подарил населению несколько винтовок. Отобрав лучших охотников, он научил их стрелять.

Зато команда «Большевика», поголовно создавшая в эти дни в становище настоящий агитпроп, в результате качала своего старого капитана. Даже Маньца, сам старый Маньца согласился называть себя не иначе, как «председатель островного совета».

— Собственно говоря, — сказал при этом Михайло, — место это по справедливости должно бы было быть предоставлено Илье Вылке, как он на этом острову первый советский представитель.

Воронов засмеялся:

— Я не думаю, что эта старая ворона будет ему хорошим заместителем, но надеюсь, что здешняя молодежь довольно быстро войдет во вкус настоящей жизни без Нумов и Аа и покажет старой песочнице кузькину мать.