Земля недоступности

Видения одолевали Великого. Он схватился за голову, громко закричал:

— Это они… слышишь, старик, я знаю, это они… Они идут, чтобы убить нас всех и взять наш уголь… Вот они, я вижу их… Большие, белые, как те… Они пришли с неба… С большого небесного корабля… чтобы взять наш уголь, разрушить дома… взорвать весь остров… Ваня, Ванюшка!

Великий притянул к себе голову мальчика.

— Ваньца, не верь им… Они уйдут на санях на большую землю… Там есть большая земля, на ней живет так много людей, что, сколько бы угля они ни получили, им всегда мало. Они убьют тебя, если ты скажешь им про твой уголь… У них нет ничего святого… Бумажки… нет, нет, золото… только золото, вот все, чему они поклоняются. Никогда, слышишь, никогда не отдавай им уголь в обмен на золото. Подожди, дитя… позови сюда старого… Эй, Маньца, пойди сюда… Ты слышишь, если и эти пришельцы заговорят про уголь и будут предлагать тебе в обмен на уголь бумажки, ты им не верь… Ты не отдавай им ни одного куска угля… Слышишь, Маньца, я так приказываю!

Старик дрожа склонился.

— Если они придут сюда и захотят мирно уйти, ты возьмешь всех молодых и крепких охотников и проведешь пришельцев до их лодки. Смотри, чтобы они не взяли отсюда ни одного куска. А если они будут так же жадны, как те, то пусть они придут сюда ко мне… Ха–ха–ха, ты помнишь, старый, как тогда? Пусть так же придут они сюда…

Он внезапно умолк. Не выпуская Ваньцу, другой рукой усиленно тер себе лоб.

В затихшей горнице разносилось только его тяжелое дыхание.

Вдруг Великий вздрогнул. Мальчик прижался к нему и обнял за шею. Маленькой рукой он нежно провел по заросшей щеке отца.

Сидящие по стене члены совета вытянули шеи. До них не доносился испуганный шопот Великого. Только Ваньца и старик, приблизившись к самому рту больного, разбирали захлебывающиеся, перегоняющие друг друга слова:

— Маньца, ты мой старый, старый друг… ты один… Только ты помнишь хорошо, как я пришел. Только ты знаешь, что от тех, что привезли меня на эту землю, не приходит ничего хорошего. Они еще молоды, — кивнул он в сторону членов совета, — они могут поверить. А если не поверят, белые знают, как заставить себе поверить. У них есть такая вода. Они называют ее огненной водой. Эту воду создал Аа, чтобы губить людей. Всякий, кто сделает один глоток, погиб навсегда… Ты не должен позволить никому из своих охотников отведать этой воды… Ты помнишь, тогда, давно, те люди тоже привезли большую бочку этой воды, и я вылил ее на снег. Так же должен сделать теперь ты… И вот что, Маньца, я передумал — пусть эти люди, если они придут сюда, пройдут в самую середину становища. Ты не будешь им мешать. Но я должен знать об их каждом слове, о каждом шаге. Пусть молодые охотники, у кого самые крепкие и быстрые упряжки, едут по следу Кыркэ. Когда они увидят вдали этих людей, они будут следить за их бегом. Пусть едут десять охотников. Каждое солнце двое из них станут возвращаться и говорить обо всем, что видели… Но пришельцы не должны видеть наших охотников и знать, что за ними следят. Не нужно, чтобы хищный песец знал, что по следу его идет сторожевая собака… Только, если песец захочет вцепиться в твои запасы и украсть их, тогда ты спускаешь своих псов. Они растерзают вора.

Глаза старика зло сверкнули под нависшими мешками дряблых век.

Великий заметил этот взгляд.

— Нет, нет, старик… ты не спеши. Не нужно трогать их, пока они сами не скажут нам, что они враги… Но вот зато, если только они выдадут нам свои намерения… Ты слушай хорошенько, сын мой, это касается тебя… Здесь речь идет о твоем угле… Если пришельцы захотят силой или обманом взять от нас то, что им не принадлежит, тогда мы заставим их заплатить за это так же, как заплатили те, прежние. Тогда ты приведешь их без оружия в становище, и здесь мы перебьем их всех до одного. О, тогда уж они не увезут отсюда ни одного куска угля.

Великий громко рассмеялся. Хохот потрясал низкие своды горницы. Звенел в стеклах капа. Переходя в истерические всхлипывания, хохот делался протяжным и визгливым. Великий свернулся комком и, крадучись, потянулся к стене, где висели револьверы. Его губы беззвучно шевелились. Но привычным ухом мальчик все–таки разбирал непонятные для остальных слова:

— Они не хотели… Не нужно… Вот они теперь вернулись, чтобы взять его… Но я не дам… не дам.

Больной рванулся и схватил со стены большой маузер. Медленным движением опытного стрелка — сверху вниз, он навел пистолет в совершенно' темный угол. Губы его не переставали шептать:

—- Вот видишь, они уже там, вот они пришли,.. Ну, что же,..

Мальчик незаметно тянулся к пистолету, но прежде, чем его пальцы коснулись маузера, грянул выстрел.

Маньца распластался на полу. Члены совета с серыми лицами замерли у своей стены. Мальчик испуганно вскрикнул и бросился в угол, куда стрелял Великий. Он вернулся оттуда, бережно неся в кулачке маленькое пушистое тело лемминга. Со слезами протянул его:

— Смотри, ты убил моего мышонка…

Великий бросил маузер и осторожно взял крошечный трупик. Половина мышонка была разбита пулей. Больной долго смотрел безумными глазами на кровавый кусочек. Перевел взгляд на ребенка. Глаза его снова обрели осмысленность. Слезы часто закапали на свалявшийся седой войлок бороды.

Мальчик прильнул к старику, как вдруг тот резко выбросил вперед руку с кровавым комочком пеструшки. Протягивая ее, хрипло сказал:

— Смотри, Маньца! Вот так ты сделаешь с ними!

Великий сжал кулак. Между пальцев потекла кровавая жижа. Он минуту смотрел, как каплет между пальцев теплая кровь. Медленно расправил руку и величественно протянул старику:

— Возьми и уходи.

Старик подобострастно поймал на грязные ладони остатки лемминга и пятясь вышел. За ним, быстро шмыгая, выбежали члены совета.

Громыхнула притворенная дверь.

Больной привлек к себе плачущего мальчика и раздельно сказал на языке, непонятном туземцам:

— Ваня… мальчик мой… Запомни, вот так же нужно их…

Он прижал к широкой волосатой груди голову ребенка и судорожно гладил вьющиеся каштановые волосы. Мальчик тихо всхлипнул.

Великий поднял за подбородок его лицо. Не отрываясь, глядел в заплаканные голубые глаза.

9. ХАНСЕН ГОВОРИТ ДАВНО ЗАБЫТЫЕ ВЕЩИ

Жители поселка точно вымерли. На улице не было ни души, кроме старого Маньцы и нескольких охотников, вооруженных луками и стрелами. Старик понуро сидел перед начальником экспедиции и отрицательно качал коричневой головой на попытки Хансена говорить с ним на всех известных старому путешественнику эскимосских наречиях. Охотники молча и неподвижно стояли за спиной Маньцы. Прибывшие путешественники тесным кольцом обступили беседующих. Они делали попытки объясниться знаками, но Маньца безнадежно мотал головой. Наконец он обернулся к своим и прогнусил несколько слов. Тут из–за спины Хансена выскочил Вылка.

Он понял почти все, что сказал Маньца.

Вылка быстро заговорил по–самоедски. Старик изумленно поднял голову, стараясь рассмотреть лицо собеседника. Молодые охотники подались вперед.

Вылка сиял. Его маленькие глазки блестели. Он совсем забыл о стоящих за его спиной спутниках. Хансену пришлось прервать его оживленную беседу с Маньцей.

Вылка с таким же воодушевлением принялся переводить Маньце речь Хансена. По мере того как Хансен говорил, лицо старика делалось все более и более сосредоточенным. Молодые охотники, наоборот, стали удовлетворенно кивать головами и перебрасываться оживленными замечаниями.

Речь Фритьофа состояла из короткого разъяснения цели прибытия экспедиции и заверения в самых мирных ее намерениях:

— Нам ничего от вас не нужно. Мы хотим только точно узнать, кто вы такие, как пришли на эту землю, или как попали на нее ваши предки. Покажите нам, чем богата ваша земля, и мы так же мирно уйдем от вас, как пришли сюда, — закончил Хансен.

Старик прикрыл опухшими веками сверкнувшие догадкой глазки. Сосредоточенно стал покачивать лохматой головой. Долго ничего не отвечал на речь Хансена. Наконец прогнусил: