Священное сечение

— Ты слишком добра.

— Знаю. Почему ты спрашиваешь об Эмили Дикон?

— Она пропала. Другими словами, я не знаю, где она.

— А ты должен знать? — спросила она. — Она ведь взрослая женщина. А как насчет этой свиньи, ее босса? Он в курсе?

— Нет. Просто… — Нику не хотелось подробно рассказывать о событиях прошлой ночи. Он сам не знал, что ему о них думать. — Вчера она находилась у меня дома. А утром исчезла. Даже записки не оставила. Потом ее машину нашли припаркованной где-то в городе. На Эмили это вроде не похоже.

— Ого. «Вчера. Сегодня утром». Интересно. — Тереза Лупо потирала руки, с любопытством поглядывая на Косту.

— Я могу ошибаться, — продолжал он, игнорируя ее предложение рассказать о деталях пребывания американки в его доме. — Вчера она тоже уезжала одна и очень интересно провела время.

— Осматривала достопримечательности?

— Она нарыла материал, о котором нам не следовало знать.

— Умная женщина, Ник. Возможно, она ищет еще какие-то факты.

— Я уже думал об этом. Тогда почему ее телефон упорно молчит? И почему она оставила ноутбук у меня?

— Вот оно, мужское высокомерие. А может, она не хочет с тобой разговаривать. В конце концов, Липман ею не интересуется. И уж если быть честным до конца, неужели тебе так нужно, чтобы новоиспеченный агент ФБР постоянно болтался у тебя дома?

Он не ответил на вопрос.

Тереза вздохнула. Ей казалось, что между Костой и Эмили уже установились некие близкие отношения.

— В таком случае вот что я тебе скажу. Эмили Дикон кажется мне весьма умной и честной женщиной. Поэтому, принимая во внимание ситуацию, в которую она угодила, все это часть ее собственной проблемы. — Тереза на минуту умолкла, удивленная своей мыслью, родившейся сразу после этой фразы. — Рискованно быть честным человеком, работая в правоохранительных органах. Ты так не считаешь?

Коста понял, что она имеет в виду Перони.

— Нет, — ответил он убежденно. — Мы можем рассчитывать только на честность. И в этом смысле с Джанни все в порядке. Прошлой ночью он спас девочку.

— Я знаю. Он проявил настоящую храбрость. А что еще можно от него ожидать? Джанни говорил что-то о каком-то сообщении. Типа: время, время. Он его не понял.

— Тем не менее…

Тереза прервала его:

— Он ведет себя правильно, так как собирается удочерить курдянку. Я знаю, что у него на уме. Перони считает, что его кузина примет девочку в дом, где дядя Джанни будет регулярно навещать ее. Но… — Ей трудно было произнести эти слова. — Мы живем в суровом мире. Нельзя исправить его любовью, честностью и ловлей преступников.

Косте не нравилось то, что говорит Тереза. Такие поучения ему не раз приходилось слушать от Фальконе.

— Почему же нет, черт возьми?

— Потому что в итоге ты обязательно сломаешься. Такой настрой делает тебя слабым. Я уже вижу, как Джанни слабеет. Он испытывает чувство вины по отношению к семье. Он… слишком уязвим. В большей степени, чем ты полагаешь. Ему следует научиться прятать свою сентиментальность, иначе она погубит его. Я чувствую, потому что люблю этого человека.

По краске, внезапно прилившей к лицу Терезы, стало очевидно, что признание выскочило у нее совершенно случайно.

— Я имею в виду, — попыталась она исправить оплошность, — что он замечательный человек. Такой заботливый, наделенный чувством сострадания. Просто удивительно, почему он выбрал себе такую специальность. — Она нахмурилась. — Раньше я и о тебе думала нечто подобное. А теперь… Ты справишься.

— А Эмили Дикон? — спросил Коста. — Что ты о ней скажешь?

— Не знаю. Порой мне кажется, что она хотела бы бросить эту работу и заняться каким-то творчеством. Ты уже говорил с ней о живописи?

— Нет, — ответил слегка обиженный Коста.

— Ладно, все впереди. А я не закончила. По моему мнению, Эмили Дикон очень опечалена смертью отца. И ей хочется закончить это дело, восстановить справедливость, невзирая на тяжелые последствия. Ты понимаешь меня?

Коста понимал. Он уже давно знал об этом. Ему просто хотелось, чтобы Тереза подтвердила его догадки.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Хочу выпить кофе. И ждать звонка Фальконе.

Она посмотрела на часы.

— К черту бюджет. Ненавижу цифры. У меня сегодня выходной. Пойдем вместе пить кофе.

Они вышли из мрачного здания морга, свернули за угол и очутились возле маленького кафе, куда часто заходила Тереза Лупо. У полицейских оно не пользовалось популярностью. Поэтому Тереза и любила его. Юноша с косичкой, стоящий за стойкой, видимо, слегка тушевался при виде Терезы. Их обслужили очень быстро.

Коста вспомнил, как Эмили Дикон говорила о своем любимом кафе «Тацца д’оро», потом взглянул на чашку и подумал, не пойти ли ему туда в поисках американки.

Рука Терезы опустилась на его плечо:

— Расслабься, Ник. Кроме вас с Джанни, в Риме есть и другие полицейские.

Однако в тот момент ему казалось, что все зависит исключительно от них двоих. Вот только зачем Фальконе разделил их?

— Поговори со мной о Рождестве, — обратилась к нему Тереза. — Как ты себя чувствовал в твоем языческом доме?

Разве дом на Аппиевой дороге можно назвать языческим?

Нахлынули воспоминания. О еде, веселье и пении. О том, как отец пил слишком много вина и вел себя так, словно завтра для него уже не наступит и остается лишь веселиться в хорошей компании людей, которых он любил и которые любили его.

— Праздник удался на славу, — ответил он.

Тереза заказала еще один ристретто. Она пила кофе, как воду.

— Что еще нужно для счастья? — спросила она.

— Ничего.

Зазвонил его телефон. Наверное, Фальконе.

И через секунду апатии как не бывало. В голосе Эмили Дикон звучали страх и усталость.

— Ник, — проговорила она.

— Эмили, я искал…

Она резко прервала его:

— Не теперь. У меня нет времени. Слушай внимательно. Это важно. Ты должен верить мне. Пожалуйста.

— Конечно.

— Я тут с Каспаром, — наконец прошептала она. — Я могу арестовать его, Ник. Больше не будет никаких убийств и кровопролития. Но тебе придется сделать то, что я скажу, пусть даже мои слова покажутся тебе безумным бредом. Иначе…

На другом конце линии послышался шум.

— Иначе, Ник, — пролаял холодный американский голос, — вы с Крошкой Эм больше не повеселитесь.

Коста выслушал до конца. Когда телефон умолк, он увидел, что Тереза Лупо в упор смотрит на него. Знакомый взгляд, в котором читается озабоченность и упрямство.

Она оттолкнула от себя кофейную чашку и осмотрела пустое кафе.

— Я же сказала, Ник, что у меня сегодня выходной. Так что если есть что-то…

Перони посмотрел на людей, сидящих за конторкой, просмотрел короткую, но очень точную сводку, которую Фальконе дал ему в лифте, и прикинул, какая карьера ждет его впереди. Может, поехать домой и начать разводить свиней неподалеку от Сиены? Или спросить девушку из кафе на Трастевере, не нужен ли ей человек для раздачи мороженого? Да все, что угодно, только бы не видеть этих троих: чертовски самодовольного Филиппо Виале, угрюмого и обидчивого Джоэла Липмана и аккуратного, в идеально сидящем мундире комиссара Моретти с блокнотом в руке, словно он секретарь, готовый выслушать чьи-то указания.

Липман уставился на Перони, как только он и Фальконе вошли в комнату и сели на стулья по разные стороны стола друг напротив друга.

— Вы привели неплохой аргумент, — начал американец. — Пожалуй, пора уже вам продемонстрировать свое профессиональное мастерство.

Перони взглянул на Фальконе и очень спокойно проговорил:

— Я устал. У меня болит сердце. Я готов оказаться в любой точке земного шара, лишь бы не быть здесь. Могу я сделать заявление? Если кое-кто не перестанет умничать, то вылетит отсюда, — он кивнул в сторону грязного окна, — прямо на улицу.

Моретти вздохнул и сердито посмотрел на Фальконе.

— Слушаю? — бодро вопросил инспектор.