Набег

— Душно. Не спится, — буркнул он.

— Ясно, — сказал воин.

Судя по всему, здесь он был старшим. Едва его оружие ушло в ножны, как все остальные тоже попрятали мечи.

— Меня зовут Хемминг, сын Готфрида, я родом из саксов [19], — назвался воин, приглашая, повел рукой в сторону костра, подле которого маячили еще две темные тени. — Не прячься подобно вору, бонд. Раздели эту ночь с нами.

Сигурду не хотелось ни с кем разговаривать, он уже жалел, что ушел из дома, но отказывать воинам Бьерна было опасно. Согласно кивнув, бонд двинулся к костру.

Когда в отблесках пламени стали различимы узлы, удерживающие навес над костром, Сигурд признал в одном из сидящих стражей светлоглазого Рюрика. Мальчишка кивнул ему, как старому знакомому, пододвинулся, уступая место. Теперь Сигурд видел, что воины расположились не на земле, а на снятых с драккара веслах.

Опустившись подле Рюрика, бонд протянул ближе к огню босые ноги, поправил накидку, мельком глянул на море. Тяжелые черные корабли в ночи казались огромными, будто сказочные птицы с Востока, чьи птенцы питаются лошадьми и коровами, пожирая их одним махом. Драккары мирно покачивались на волнах под тихое потрескивание дров в костре и плеск воды, но Сигурду казалось, что достаточно вскрикнуть, и они, распустив огромные крылья, ринутся в небо, разгибая скрученные клубком драконьи шеи и со свистом выдыхая огонь из разверстых пастей.

Рюрик локтем подтолкнул Сигурда, протянул ему большую деревянную кружку с хмельным медом. Обхватив бока кружки обеими ладонями, Сигурд глотнул сладкого меда, передал питье дальше по кругу, утер губы краем плаща.

— Говорят, будто Дамир из Эстфольда собрал пятнадцать кораблей, чтоб пойти с ним, — продолжил, видимо, давно начатый разговор кто-то из воинов, сидевших напротив Сигурда. Лицо говорящего пряталось в темноте, зато бонд хорошо видел его ноги в новеньких сапогах, сшитых из двух кож [20].

Чаша перекочевала в руки Хемминга, он громко отхлебнул, помычал, смакуя пряный вкус напитка, проглотил, согласно кивнул.

— А что, может, у них и получится. Карл Лысый [21]нынче похож на человека, который пытается сбросить вцепившегося в горло волка. Вряд ли он обратит внимание на укусы ос.

— Ради борьбы с осами Лысый может договориться с братьями-волками, — сказал обладатель кожаных сапог.

— Ха! Братья-то его и сожрут. Нет, в земле франков не будет мира, пока из детей старого Людовика не останется только один — самый сильный.

Сигурд плохо понимал, о чем болтают воины, но сидеть средь них, чувствовать тепло огня, свежесть морского ветра и пить сладкий дурманящий напиток ему нравилось. Он даже забыл про дождь.

— Они говорят о Карле Лысом, короле франков? — склоняясь к Рюрику, спросил он.

— Да, они говорят о походе, который затевает Красный Рагнар, — ответил мальчишка. — Рагнар хочет пойти на франков, пока там дети умершего короля Людовика дерутся между собой. Красный намерен взять большую добычу.

Сигурд знал Рагнара. Высокий рыжий морской ярл, родом из эрулов [22], частенько наведывался в Каупанг, привозил добытые в походах богатства, менял рабов на еду или золото, а за золото покупал клятвы новых воинов. Несколько раз он ночевал в усадьбе Сигурда, умел красиво рассказывать, бахвалился своими подвигами, много пил и совсем не смотрел на женщин. Эрул был очень отважен и очень вспыльчив. Однако Сигурд никогда с ним не ссорился, а в последний приезд Рагнара они и вовсе стали добрыми друзьями, заключив выгодную для обоих сделку. Сигурд уже не помнил, что на что они поменяли, но довольны остались оба.

— Рагнар гостит в Норвегии? — нахмурившись спросил он.

— В Свеаланде [23], у тетки, — сказал Рюрик. — Его корабли всю зиму простояли на озере Венерн. После похода на франков он собирается вернуться в Свеаланд. Говорит, будто успеет до середины лета. Оставит добычу и двинется на восток.

— Он не сумеет пройти с добычей мимо датских земель. — Сигурд был горд, что разбирается в воинских делах ничуть не хуже бывалых хирдманнов. — Хорик, конунг Дании, горазд до чужого добра.

Рюрик безмятежно пожал плечами.

— Многие думают так же, как и ты. Но кто знает нити норн? Боги могучи, норны слепы. Да и Рагнар не дурак, наверняка уже что-нибудь придумал. Вряд ли он надеется на авось.

— На что? — не понял Сигурд.

Сидящий слева от него воин расслышал вопрос, подпихнул бонда локтем в бок, засмеялся:

— Рюрик еще помнит своих богов! Авось — бог удачи в его родных землях.

— Мои родные земли — Гейрстадир! — неожиданно обиделся Рюрик.

— Цыц! — тут же, прерывая зачинающуюся ссору, рявкнул на него Хемминг.

Парень смолк, отвернулся. Над берегом повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь плеском волн и щелканьем разгоревшихся поленьев. Искры взлетали в ночное небо, касались навеса и красным дождем опадали вниз.

Зато настоящий дождь кончился.

Сигурд снял плащ, развернул его на коленях, чтобы подсушить.

— Домовитый ты… — начал было Хемминг, но вдруг выпрямился и гортанно рыкнул:

— Ярл идет!

Воины дружно встали. Поддавшись общему движению, Сигурд вскочил. Плащ соскользнул с его колен, краем коснулся костра. Огонь радостно лизнул мягкую ткань, но, пропитавшись влагой, она занялась не сразу — лишь задымила, окутывая воинов душным черным облаком. Первым закашлялся Рюрик. Взмахнул руками, отгоняя едкий дым, зашипел на Сигурда:

— Убери…

Опомнившись, бонд выхватил плащ из огня, но было уже поздно, шерсть тлела, дым клубился в воздухе. Сигурд, размахивающий дымящейся тряпкой, казался пасечником, окуривающим пчел.

Сквозь пелену дыма он не сразу разглядел Бьерна. Когда ярлу оставалось до костра не более десяти шагов, раздосадованный Хемминг подскочил к бонду и, вырвав у него из рук горящий плащ, швырнул его в огонь.

— Ты обижаешь хозяина, Хемминг, — Бьерн указал на догорающие остатки плаща, усмехнулся. — Хотя… что ты здесь делаешь в столь позднее время, бонд?

Он стоял довольно далеко, но даже издали, даже в дымном чаду, Сигурд ощущал исходящий от него травный чистый запах — запах лесной колдуньи с рысьими глазами. Ярл наверняка пришел от нее, из ее объятий, из ее постели.

Сигурд не знал ревности, да и не умел ревновать, но внутри шевельнулось неприятное чувство досады. «Почему он?» — возмутилось нечто у него внутри и тут же само откликнулось: «Потому, что он — свободный и смелый. Он — мужчина, а не земляной червяк, с весны до осени копающийся в гнилой репе и горохе».

— Я уже ухожу, — резко ответил ярлу Сигурд и пошлепал прочь от костра.

Пропуская его, Бьерн посторонился. Сигруд заметил удивленно приподнятые брови ярла, но даже не подумал что-либо объяснять, просто угрюмо прошел мимо.

По пути он никого не встретил. На дворе по-прежнему было тихо, в мелких лужах блестел лунный свет, у пустого сеновала сонно мотали гривами отощавшие за зиму лошади, две собаки спали подле избы, свернувшись клубками и закрыв носы пушистыми хвостами. У входа в воинскую избу дремал кто-то из хирдманнов Бьерна. Похоже, ярл не доверял жителям Каупанга, если после радушного приема и пира выставлял у дверей охрану.

— Да плевать мне на него! — зло буркнул Сигургурд и ввалился в дом.

Внутри царили покой и затхлость, впрочем, как уже многие и многие годы.

Пробравшись к своему ложу, Сигурд остановился, разглядывая спящую жену. Снефрид была по-своему очень мила — пухлая, светленькая, нежная. Она лежала на спине, приоткрыв маленький рот и разбросав руки в стороны. Одеяло сползло с ее плеча, утянув за собой край рубахи, и в широком вороте виднелась молочная кожа груди. Сигурд вспомнил, как приятно было прикасаться к этой коже, оставляя на ней розовые следы, сминать ее, гладить, ласкать.

— Подвинься! — склонившись над женой, пробормотал он и пихнул Снефрид кулаком в мягкий бок. Та всхлипнула во сне, распахнула глаза, сонно заморгала.

— А? Что? Что случилось?

— Мышка кошкой разродилась.