Набег

Сзади застучали быстрые шаги. Изза поворота выскочила растрепанная рыжеволосая девчонка, обвела недавних гостей ошалелым взглядом:

— Погодите!

Айша остановилась, потянула Харека за рукав. Он покачал головой, не собираясь останавливаться. Девчонка кинулась перед ним, принялась пятиться, заступая путь и бормоча так быстро, что Айша едва различала слова:

— Просим вас… Отец кланяется…

Волк смотрел на нее, словно на камень, упрямо шел вперед.

— Надо вернуться, — повторила Айша.

Рыжеволосая посланница вытянула руки перед собой, уперлась ладонями в грудь берсерка. Неожиданно она стала чем-то похожа на Шулигу: то же упрямство, те же широкие скулы, плоский короткий нос, маленький рот и серые глаза, почти без ресниц. На заголившихся худых руках виднелся след ожога, корежил белую кожу от плеча до локтя. Заметив взгляд болотницы, девчонка закусила губу, тряхнула головой, отбрасывая с глаз рыжую челку и вдруг твердо и резко, совсем как Шулига, произнесла:

— Не пущу! Нельзя так! Не по-человечески это!

"…На сестру поглядит. Когда меня замуж отдавали, она еще маленькая была, а нынче, верно, уже невестится…" — вспомнились Айше слова Шулиги.

Какое-то время все молчали. В тишине Айша слышала лишь свое сердце и прерывистое дыхание девчонки. Харек остановился, его пальцы сжались в кулаки, скрылись за спиной, словно он боялся ударить девочку, и Айша вдруг поняла, почему он не хочет остаться в родном доме Шулиги. Он боялся. Бесстрашный желтоглазый берсерк, наводивший ужас на самых отважных из детей Одина, боялся, что дом Шулиги напомнит ему о той, которую он потерял, что в теплых стенах его горе выплеснется наружу захватит с головой, сделает слабым и беззащитным. Что боль, скрытая глубоко внутри, станет невыносимой, и он, не замечавший ран, не справится с нею…

Когда-то Айша тоже так думала…

Она отодвинула девчонку от Харека, потянулась к нему, обвила руками крепкую шею, коснулась губами уха.

— Не смей, — выдохнула почти беззвучно. — Это — тоже битва. Твоя.

Мельком углядела дрогнувшие губы берсерка, отлепилась от него и пошла назад, в странный круглый дом, где некогда бегала такая же смешная и упрямая девочка, как та, что заставила их вернуться. Прежнюю звали Шулигой…

8. Викинг

В первые дни разлуки с близкими Марго ослепла и оглохла от горя. Страх притупился, и она даже не испугалась, когда Ардагар подвел ее к дверям той пристройки, за которой скрывался черноволосый викинг.

— Я — твой господин, — сказал Ардагар, — но ты будешь служить моему другу день и ночь и сделаешь все, что он пожелает. Ты поняла?

Марго поняла. Она даже обрадовалась — быстрая смерть избавила б ее от боли. По словам матери, викинги умели только убивать.

Но мать солгала. Прошел первый месяц весны, Марго уже почти два десятка дней ухаживала за викингом, а он вовсе не пытался ее убить. Он просто не замечал ее. Его раны понемногу зажили, он все чаще выходил за монастырский двор, садился, привалившись спиной к стене, и долго смотрел куда-то за поля и даже за далекую полосу леса. А вернувшись домой, молча съедал то, что приносила с обеденного стола Марго, отдирал присохшие к телу повязки, мазал раны вонючей мазью, добытой монахами, и заваливался спать. Он мало говорил, вернее, он вообще не говорил с Марго. Куда больше с ней общались монахи. Рассказывали, как варги захватили монастырь, как предательница Ингия открыла им ворота, как варги забрали женщину по имени Гюда и вместе с Ингией и многими другими рабами увезли ее в дар своим языческим идолам. Монахи рассказывали и о том, кому прислуживала Марго. Они говорили, что подобрали викинга на поле боя, среди мертвецов, что в том бою он потерял многих друзей, а оставшиеся в живых бросили его, спасая свои шкуры. Болтали, что колдунья, которая пришла с викингом, была его женщиной и что она пыталась убить бессмертного Коракшу, но погибла сама…

Монахи много о чем болтали.

А викинг молчал.

Иногда к нему заходили Ансгарий и Ардагар. Склоняясь, чтобы не задеть головой низкую притолку, они вступали в пристройку, придвигали ближе к огню чурбаки, садились, заводили неспешный разговор.

Поначалу Марго выгоняли. Но потом перестали, и она, приютившись в темном уголке возле двери, слушала, как они разговаривают о какой-то северной миссии, о неведомом городе Бирке, о конунге данов. Марго почти ничего не понимала, улавливала лишь, что ее новый господин Ардагар и отец Ансгарий собираются поехать на север, к конунгу данов, чтобы заручиться его дружбой и увериться в его добрых намерениях. А еще они хотели построить церковь в Хедебю, чтоб крестить там данов. Ансгарий говорил, что Бьерну, — так он называл викинга, — следует присоединиться к миссии на север.

— Отрекшийся от Бога язычник Клак [73]по наущению Лотаря вынашивает недобрые мысли. Ходят слухи, что он собирает войско, дабы, по его словам, "отмстить за друга и брата"… — склоняясь головой к молчаливо слушающему викингу, нашептывал Ардагар.

В доме было тихо, его шепот доносился до угла, где пряталась Марго. От очага исходил слабый желтый свет, согнутые на чурбаках фигуры отбрасывали на стены длинные черные тени. Тени шевелились, перешептывались.

А викинг молчал.

— Хорик Датчанин приходится родичем тебе и твоему отцу, ты дружен со многими его ярлами. Под твоей защитой наша миссия будет в безопасности… — продолжал Ардагар. — Клак не станет затевать нападение на Гаммабург, если это будет грозить войной с Датчанином.

В полутьме лицо Ардагара становилось красным, отчетливее провисали мешки под глазами, а тонкие волосы на голове казались сальными. Зато лицо Ансгария, наоборот, обретало резкость и решительность. Его губы шевелились:

— Господь дал нам силы вынести тебя с поля боя, Господь оставил тебе жизнь, помоги же и ты восславить Его милость, спасти невинные души…

А викинг молчал.

Потом гости уходили, оставляя Марго наедине с викингом.

В первые ночи Марго выходила во двор и ложилась спать у дверей, но однажды, намаявшись за день, заснула на полу в доме. В ту ночь ей снилась мать. Она вплетала ей в волосы красивую красную ленту и напевала что-то очень печальное. Руки матери гладили голову Марго, от материнского передника пахло квашеной капустой, но Марго было одиноко, как никогда. Она выдернула из волос ленту, бросила ее матери и побежала прочь от нее со всех ног. Она бежала, бежала, бежала и… проснулась.

Не было ни матери, ни красной ленты. Был чужой узкий дом, слабое потрескивание углей в очаге и спящий на подстилке возле очага незнакомый мужчина. На его теле красными буграми вздувались шрамы, из приоткрытого во сне рта вырывалось хриплое дыхание, на высоком лбу плясали отблески пламени, а черные волосы змеями вились вокруг его головы, заползали на шею, прикасались к темным от солнца и ветра плечам. От него исходил жар сильнее, чем жар очага, и он был гораздо более одинок, чем сама Марго.

После той ночи Марго стала спать в доме. Она больше не боялась викинга, даже жалела его. Он казался ей похожим на того странного зверя, которого однажды привез в Гаммабург торговец с юга. Он вез зверя в подарок королю. Зверь напоминал рысь, только был намного крупнее, и шкура у него была вся в желто-черную полоску. Зверь медленно ходил по клетке, сделанной из железа, хлестал себя хвостом по полосатым бокам и пристально разглядывал столпившихся вокруг клетки людей. Он не ел мясо, которое приносил ему торговец, а в его холодных глазах Марго видела тоску и презрение. Подружка Марго Агни боялась зверя, рассуждала о его когтях и о том, что его ловили сразу двадцать охотников и десять из них он убил, а Марго думала, что, будь ее воля, она непременно выпустила бы зверя на свободу… Потом клетку со зверем погрузили на большую телегу и увезли к королю. Почти так же, как теперь пытались увезти куда-то темноволосого викинга…

На исходе месяца к Марго пришла Элиса. Викинга не было дома, и Марго в одиночестве зашивала порванную юбку, когда дверь распахнулась и сунувшаяся в щель голова Матфея прошипела: