Страница 75 из 82
— Дружнее, ребята, на себя работаете!
Начали хозяйничать. Метут пол. Устанавливают койки. Настроение недоверчивое, посмеиваются друг над другом.
— Эй ты, горничная, не пыли…
— Поджечь рухлядь эту…
— Неплохо бы…
Сергей. Поджечь всегда успеем.
Яков. Интересно, чёрт их драл, чего они затеяли? Чего хотят добиться?
Сергей. Поживём — увидим.
В комнате. На одной из её стен — портрет Ленина.
Сергей. Мы здесь будем жить?
Чекист. Можно и здесь.
Сергей. Убирай образа — мы неверующие.
Чекист. Здесь Ленин жил.
Сергей. Это нам всё равно — кто.
Яков. В тюрьме чище было, чем здесь.
Один из группы. Вычистить не трудно, а вот как жить будем?
Сергей. Может, и не будем…
Утро. Ребята один за другим выходят из дома на волю.
Голоса:
— Ну, что же, чай пить надо.
— А кто самоваром займётся?
— Ну его к чёрту, я чаю не хочу.
— Выпить бы.
— На какие деньги?
— Н-да-а…
Сергей. Сделаем жеребьёвку, кому самовар ставить.
Яков ставит самовар. Остальные греются на солнце, лениво бродят по парку. Сергей, стоя под деревом, курит, размышляет о чём-то, поглядывая на товарищей. Из окна смотрит чекист, спрашивает:
— Скушно?
Сергей. Не весело.
Чекист. Займитесь делом — веселее будет. Вы, конечно, понимаете, что дармоедов кормить рабочее государство не будет. За всё, что вы здесь получите, надо будет отработать. Это — обязательно. Кто не работает — не ест.
Сергей. Богатые не работают, а едят хорошо.
Чекист. Вот за то рабочий класс и послал их к чёртовой матери.
Один из группы. Думаешь — не вернутся они? Вернутся. Не бывало этого, чтобы мир без богатых жил.
Чекист. Мало ли чего не бывало! Вот и тебя не было, а теперь и ты украшаешь землю.
Ребята смеются — оппонент чекиста невзрачен, истощён, оборван.
Сергей, Яков и невзрачный паренёк, Кашевар, засыпают землей и щебнем выбоины на дороге перед крыльцом.
Сергей. Чекист этот не дурак.
Яков. Весёлый.
Парень. Обманывает. Вот — работать заставил.
Сергей. Не работай.
Парень. А ты зачем работаешь?
Яков. Захотелось, ну и работаем.
Кашевар — на коньке крыши, угрюмо смотрит вниз. Ему видно, что почти все товарищи заняты каким-нибудь делом: двое укрепляют расшатанную ступень крыльца, человек пять сносят в кучу старые доски, метут двор мётлами. Всё делается не торопясь, неумело, от скуки. В парке под кустами: двое — спят, трое — беседуют.
— Ночью мы обошли вокруг — нет ли где надзирателей спрятано?
— Нет?
— Чёрт их знает, чего они затеяли.
— Н-да…
— И никто из нас не сбежал отсюда…
— Раскисли.
Через несколько дней. На крыльце — чекист, перед ним — колонисты.
Кашевар (жалуется). Ты пойми: в тюрьме — скушно, так там заперты мы. А здесь будто на воле, однако — связаны.
Чекист. Ну, что ты? Чем связаны?
Кашевар. Чёрт его знает.
Сергей. Ты бы нам газет дал, что ли.
Чекист. Газет — можно! И книг — можно. Только за ваш счёт. После взыщем с вас, когда вы работать начнёте. Ведь вы не нищие, не милостину просите, да? Ну вот, завтра будут книги и газеты. А вы устройте читальню в тех комнатах, где Ленин жил.
Яков. Ты бы рассказал нам про Ленина-то.
Чекист. Можно.
Лунная ночь. Колонисты собрались на крыльце. Некоторые курят.
Сергей. Значит, ребята, мы всерьёз решаем жить здесь дружно, работать, учиться. Попробуем встать на другие рельсы. Так?
Два голоса:
Один (нерешительно). Что ж. Видно — так!
Другой. Решили. Довольно трепаться!
Сергей (остальные молчат). Чекист ясно рассказал нам, кто мы и какие дороги лежат перед нами. Одна — в Соловки, а то и под пулю. Другая — к рабочим, а рабочие и в самом деле стали хозяевами, везде они правят, это — видно. Ежели начат бой между богатыми и бедными — середины не может быть, и — нет её. Не с богатыми же нам идти.
Яков. Да если богатых не будет, так у кого же воровать?
Кашевар. На наш век богатых хватит.
Сергей. Ну, ребята, — как? Подымай руки, кто за работу?
Руки подняли все.
Яков (кричит). Здорово!
Колонисты поют песню. Она звучит грустно, как будто парни прощаются с прошлым.
Кашевар и ещё один отходят в сторону, шепчутся, его собеседник отрицательно мотает головой, отмахивается, идёт к поющим.
Кашевар стоит, отшвыривая носком сапога камешки. Сергей поёт и следит за ним.
Устраиваются
Организуют ленинский уголок.
Организуют кооператив.
Приход ещё одной группы из тюрьмы. В этой группе — девушки, немного — три, пять.
Утро. Просыпаются. Вбегает Яков.
— Ребята! Кашевар уплыл. Нагрузился одеялами, одёжой, и — нет его. В деревню, надо думать, пошёл, продавать.
Общее возмущение.
— Вот — курва, сукин сын!
— Надо ловить!
— Где его поймаешь?
Сергей. Ребята, мы друг за друга отвечаем, так или нет?
Яков. Поступок его — не товарищеский. У своих воровать, — вы знаете, что за это следует?
Лес. На опушке, в кустах — Кашевар, сидит и курит, поглядывая в поле.
Из леса подкрадывается Сергей и ещё один парень. Схватили Кашевара. Сергей свистит. Подбегают ещё двое. Кашевар прижат к земле, распластан на ней, но его не бьют.
Сергей. Ты, сволочь, что же сделал? Опять хочешь в тюрьму загнать нас?
Голоса. — У своих, сукин сын!
— Не стыдно — у своих-то!
— Вздуть его!
— Башку свернуть.
Сергей. Погодите! Разденем догола, и пускай идёт куда хочет.
Крики:
— Верно!
Смех.
Кашевар, голый, стоит в кустах, смотрит в поле.
Полем идут четверо. Сергей несёт большой узел, другой парень — одежду Кашевара.
Ночь. Идёт Кашевар в костюме Адама, перевязанный ветками рябины.
Ленинский уголок. За двумя столами пятеро читают газеты, книги. Сергей, Яков. Двое — пишут письма. Вбегает девушка:
— Ребята, Кашевар пришёл. (Хохочет.) Ой, издохну! Идите скорей… Ох…
На дворе собрались все колонисты. Перед ними — Кашевар. Хохот, крик, свист:
— Судить его!
— Чего судить! Повесить — и всё тут.
Сергей. Надо позвонить в ГПУ. (Ушёл.)
Сергей у телефона. Рядом с ним Яков и ещё двое.
Сергей (угрюмо). Как же мы его поведём к вам, товарищ? Мы не агенты угрозыска, не милиция. Чего? Неловко нам. Сами посудите: воры вора в ГПУ ведут. Как? Бить, действительно — били. Чего? Ну, бывало, и убивали… Я слышал. Так это — доносчиков, шпионов, а он… Сам?
Повесил трубку, отирает потный лоб.
— Ф-фу чёрт! Уговорил. Согласился, что нам нельзя конвоировать Кашевара. Говорит: пошлите его, пускай сам придёт, а?
Яков. Не придёт, убежит.
Голоса:
— Куда?
— На воле знают наши, что он своих обокрал.
— Не убежит! В ГПУ целее будет, а свои — башку оторвут.