Страница 3 из 118
Перчихин (усаживаясь). Верно, мать! Деньги мне не к рукам… верно!
Бессемёнов. Значит, опять-таки не было резона продавать…
Перчихин. Был резон. Слепнуть стала птица… стало быть, скоро помрет…
Бессемёнов (усмехаясь). Ты однако не совсем дурак…
Перчихин. Рази я это от ума поступил? Это от низости натуры моей…
(Петр и Тетерев входят.)
Татьяна. А Нил где?
Петр. Ушел с Шишкиным на репетицию.
Бессемёнов. Где это они играть хотят?
Петр. В манеже. Спектакль для солдат.
Перчихин (Тетереву). Божьей дудке — почтение! Синиц ловить идем, дядя?
Тетерев. Можно. А когда?
Перчихин. Хоть завтра.
Тетерев. Не могу. Покойник есть…
Перчихин. До обедни?
Тетерев. Могу. Заходи. Акулина Ивановна! А не осталось ли чего-нибудь от обеда? Каши или в этом роде чего-либо?..
Акулина Ивановна. Изволь, батюшка, есть. Поля, принеси-ка там…
(Поля уходит.)
Тетерев. Премного благодарен. Ибо сегодня, как вам это известно, не обедал я по случаю похорон и свадьбы…
Акулина Ивановна. Знаю, знаю…
(Петр, взяв налитый стакан, уходит в комнату за аркой, сопровождаемый испытующим взглядом отца и недружелюбным Тетерева. Несколько секунд все пьют и едят молча.)
Бессемёнов. А хорошо ты, Терентий Хрисанфович, заработаешь в этом месяце. Почти каждый день покойник.
Тетерев. Везет… ничего.
Бессемёнов. И свадьбы часто…
Тетерев. И женятся усердно…
Бессемёнов. Вот накопи деньжат, да и сам женись.
Тетерев. Не хочется…
(Татьяна уходит к брату, и между ними начинается тихая беседа.)
Перчихин. Не женись, не надо! Нашему брату, чудаку, женитьба ни к чему. Лучше пойдем снегирей ловить…
Тетерев. Согласен…
Перчихин. Расчудесное это занятие — снегирей ловить! Только что снег выпал, земля словно в пасхальную ризу одета… чистота, сияние и кроткая тишина вокруг. Особенно ежели день солнечный — душа поет от радости! На деревьях еще осенний лист золотом отливает, а уж ветки серебрецом снежка пухлого присыпаны… И вот на этакую умилительную красоту — гурлы! гурлы! — вдруг с небес чистых стайка красных птичек опустится, цви! цви! цви! И словно маки расцветут. Толстенькие эдакие пичужки, степенные, вроде генералов. Ходят и ворчат и скрипят — умиление души! Сам бы в снегиря обратился, чтобы с ними порыться в снегу… эх!..
Бессемёнов. Глупая птица, снегирь.
Перчихин. Я сам глупый…
Тетерев. Рассказано хорошо…
Акулина Ивановна (Перчихину). Младенец ты…
Перчихин. Люблю птичек ловить! Что есть на свете лучше певчей птицы?
Бессемёнов. А ловить ее, птицу-то, грех. Знаешь?
Перчихин. Знаю. Но ежели люблю? И ничего кроме делать не умею. Я так полагаю, что всякое дело любовью освящается…
Бессемёнов. Всякое?
Перчихин. Всякое!
Бессемёнов. А ежели кто любит чужую собственность прикарманивать?
Перчихин. Это уж будет не дело, а воровство.
Бессемёнов. Мм… Оно пожалуй…
Акулина Ивановна (зевая). Охо-хо! Скушно что-то… И как это по вечерам скушно всегда… Хоть бы ты, Терентий Хрисанфович, гитару свою принес да поиграл бы…
Тетерев (спокойно). При найме мною квартиры, достопочтенная Акулина Ивановна, я не брал на себя обязанности увеселять вас…
Акулина Ивановна (не разобрав). Как ты сказал?
Тетерев. Громко и внятно.
Бессемёнов (с удивлением и досадой). Смотрю я на тебя,
Терентий Хрисанфович, и дивуюсь. Человек ты… извини за выражение, совсем… никудышный — никчёмный, но гордость в тебе — чисто барская. Откуда бы?
Тетерев (спокойно). Врожденная…
Бессемёнов. Чем же ты гордишься-то, скажи на милость?
Акулина Ивановна. Так это он — чудачит все. Какая в нем гордость может быть?
Татьяна. Мама!
Акулина Ивановна (встрепенувшись). А? Ты что?
(Татьяна укоризненно качает головой.)
Акулина Ивановна. Али я опять что не так сказала? Ну, ин буду молчать… Бог с вами!
Бессемёнов (обиженный). Ты, мать, осторожнее выражай свои мысли. Мы живем среди лиц образованных. Они на все могут навести критику с точки науки и высших свойств ума. А мы с тобой люди старые, глупые…
Акулина Ивановна (миролюбиво). Что уж там! Конечно уж… они ведь знают.
Перчихин. А это ты, брат, верно сказал. Хоть и в шутку, а верно…
Бессемёнов. Я не в шутку…
Перчихин. Погоди! Старики — действительно глупый народ…
Бессемёнов. Особенно как на тебя посмотришь.
Перчихин. Я — не в счет. Я даже так полагаю: не было бы стариков — не было бы и глупости… Старый человек думает, как сырое дерево горит, — больше чаду, чем огня…
Тетерев (улыбаясь). Одобряю…
(Поля ласково смотрит на отца и гладит его плечо рукой.)
Бессемёнов (угрюмо). Так, так! Ну, ври дальше…
(Петр и Татьяна, прерывая свою беседу, с улыбкой смотрят на Перчихина.)
Перчихин (воодушевленно болтает). Старики, главное дело, упрямые! Он, старик, и видит, что ошибся, и чувствует, что ничего не понимает, но сознаться в том — не может. Гордость! Жил, дескать, жил, одних штанов, может, сорок штук износил и вдруг — понимать перестал! Как так? Обидно! Ну, он свое и долбит — я стар, я прав. А куда уж? Ум стал тяжелый у него… А у молодых — ум быстрый, легкий…
Бессемёнов (грубо). Ну, ты заврался однако… Ты вот что мне скажи: коли мы глупы, стало быть — надо нас учить уму-разуму?
Перчихин. Где там? В камни стрелять — стрелы терять…
Бессемёнов. Погоди, не перебивай! Я постарше тебя. Я говорю: чего же быстрые-то умы по углам от нас, стариков, разбегаются, да оттуда смешные рожи показывают, а говорить с нами не хотят? Вот ты и подумай… И я пойду подумаю… один, коли глуп я для вашей компании. (с шумом отодвигает свой стул и в дверях своей комнаты говорит)…образованные мои дети…
(Пауза.)
Перчихин (Петру и Татьяне). Ребятишки! Вы чего старика обижаете?
Поля (улыбаясь). Да это ты его обидел…
Перчихин. Я? в жизнь ни разу никого не обижал…
Акулина Ивановна. Эх, братцы! Нехорошо у нас… За что старика обидели? Все надутые, все недовольные… а он — стар, ему покой нужен… его уважать надо бы… Ведь отец… Пойду к нему. Палагея, ты вымой посуду-то…
Татьяна (подходя к столу). И за что на нас рассердился отец?
Акулина Ивановна (в дверях). А ты больше бегай от него… умная!
(Поля моет посуду, а Тетерев, облокотясь о стол, тяжелым взглядом смотрит ей в лицо. Перчихин идет к Петру и присаживается у стола. Татьяна медленно уходит в свою комнату.)
Поля (Тетереву). Вы что смотрите на меня… так?
Тетерев. Так…
Перчихин. О чем думаешь, Петя?
Петр. Куда бы уйти…
Перчихин. Давно я хочу тебя спросить, скажи ты мне, пожалуйста: что такое канализация?
Петр. Ну, зачем тебе? Рассказывать это так, чтоб ты ясно понял, — долго… и скучно…
Перчихин. А ты сам-то знаешь все-таки?
Петр. Знаю…
Перчихин (недоверчиво глядя в лицо Петра). Мм…
Поля. Как долго не идет Нил Васильевич…
Тетерев. Какие у вас хорошие глаза…
Поля. Вы это и вчера говорили.
Тетерев. Скажу и завтра…
Поля. Зачем?
Тетерев. А не знаю… Вы, может быть, думаете, что я влюблен в вас?
Поля. Господи! Ничего я не думаю.